Холл был не то чтобы пуст, но как-то странно заполнен людьми. Слева, вдоль беломраморной стены, выстроились с полдюжины мужчин в белых передниках поверх белых рубах и брюк, мастеров косметики — они молчали, сложив мускулистые руки на груди. Справа от них, у разожженного камина, стояла молодая дама в синем суконном платье с кружевными рюшами по вороту и манжетам, приятное лицо заплакано.
На ковре в центре холла располагались четыре кресла. Два были заняты: в одном из сидящих Тернов сразу опознал помощника присяжного поверенного, сотрудника журнала «Флирт» Эдмунда Федоровича Либида. Во втором — того самого элегантного господина из контрразведки, которого накануне видел у моста. Оба мужчины погружены были в вечерние выпуски газет.
Из-за закрытых дверей, ведущих в массажный кабинет, доносились странные звуки: рычания, истошные вопли, протяжные постанывания.
— Сударь, — разомкнул уста черноокий брюнет с чрезмерно припудренными щеками и атласными усиками над верхней губой, — вы читали заметку на третьей странице? Ваш коллега, господин Лиркин, задержан полицией за разгром частной клиники венеролога Самоварова. Видимо, вам предстоит работа в суде.
— Ничего, оправдаем, — уверенно улыбнулся господин Либид, — зато на первой полосе сообщается, что сегодня в Думе отменены чтения по проекту реформирования народного просвещения. Кворума не было, да и проталкивающий проект господин Милюков не явился. Не застрелил ли его Пуришкевич?
— Господин Милюков жив и здоров, — ответил брюнет и повернул голову к вошедшим: — Что вам угодно, господа?
— Могу ли я видеть госпожу Май? — спросил Павел Миронович, чувствуя себя несколько неуютно под неодобрительными взглядами мужчин в креслах.
— Госпожа Май занята, — ответил визави Либида, — и освободится нескоро.
— В таком случае мы ее подождем, — заявил Лапочкин, садясь на свободное кресло. Рядом с ним опустился и Тернов.
Наступила пауза, и вновь из-за запертых дверей явственно стали слышны всхлипы и рыдания.
— Мы же договаривались, — сказал вполголоса с неудовольствием господин Либид, — что не будем вовлекать в дело власти. Зачем же вы нарушили ваше обязательство?
— Я никого не приглашал, — ответил черноглазый красавец.
— Но как тогда понимать это явление? — Либид поднял брови, весь его вид свидетельствовал, что следователи для него — пустое место.
— Ныне и в юстиции полно тех, кто не без выгоды для себя сотрудничает с прессой, — заявил со значением красавец. — Мы с вами, как умные люди, должны положить конец этому цирку. А то ведь эти ищейки, чего доброго, продадут сведения Коцюбинскому.
— Но тогда издание могут закрыть.
— Вероятнее всего, так и произойдет.
Мужчины замолчали. Следователи, багровые от пережитого унижения, смотрели на дверь массажного кабинета, за которой тоже повисла тишина.
Внезапно створки двери распахнулись, и на пороге возникла величественная госпожа Май: затянутая в черный бархат, с меховым палантином на точеных плечах. На высоко убранных ее смоляных волосах сияла настоящими бриллиантами диадема. Щеки ее горели пунцовыми пятнами, в руке она сжимала изящный хлыстик-треххвостку с богато инкрустированной ручкой.
Неестественно блестящими глазами издательница журнала «Флирт» обвела публику в холле, взор ее задержался на фигурах следователя и его помощника. Оба вскочили при появлении дамы и непроизвольно подались вперед. Но через мгновение они видели перед собой уже не властную красавицу, а хрупкую беззащитную женщину: безвольно опущенные плечи, смущенная улыбка.
— Боже, как я устала! — воскликнула она приглушенно, отправляя рукоять плетки за пояс. — Мне это надоело! Какая невыносимая каторга! За что я обречена на эти галеры?
Господин Либид, неторопливо поднялся с кресла, прошел к госпоже Май и, сокрушенно качая головой, взял ее ладонь и поцеловал.
— Олюшка, мы здесь посовещались и решили, что эти обязанности слишком отвлекают тебя от главного дела твоей жизни: от издания прекрасного журнала.
— Совершенно верно, — брюнет тоже встал, отчего сразу стал заметен его маленький рост, и небрежно бросил газету на столик. — К тому же здесь еще под ногами путается юстиция. И уже не в первый раз.
Госпожа Май склонила головку к плечу Эдмунда Либида:
— Эдмунд, дорогой, прошу тебя: не мог бы ты прямо сейчас составить новый договор? Может быть, его удастся подписать?
— Да, дорогая Ольга Леопольдовна, — черноглазый красавец повел рукой и движением, исполненным грации, взял со столика папку тисненой кожи. — У меня и бумага с собой есть. Этот проект отнимает и у меня ценное служебное время.
— Эдмунд, садись, пиши, — простонала госпожа Май, — быстро пиши. И всего два пункта. Первый — настоящим договором прекращается действие договора предыдущего. Оплата в соответствии с условиями: в течение недели на мой личный счет через банк Вавельберга. В противном случае…
— Что будет в противном случае, нам известно, — перебил госпожу Май черноглазый красавец, — хотелось бы после оплаты получить текст первого договора.
— Будет день — будет видно, — загадочно изрекла госпожа Май, поворачиваясь к Тернову.
Господин Либид устроился у столика и застрочил по бумаге стильной ручкой «Паркер», которой завидовали все сотрудники журнала «Флирт».
— Как я рада видеть вас, дорогой Павел Мироныч, — жалобным голоском пропела госпожа Май, протягивая обе руки следователю, — и ваш верный помощник здесь очень кстати. В вашем обществе я чувствую себя как в нежных объятиях — спокойно. Вы не откажете мне в одной небольшой услуге?
— Всегда готов служить вам, — через силу проговорил Тернов.
— Необходимы свидетели, — грустно продолжила госпожа Май, — что договор подписывается добровольно, без принуждения. И ваши подписи стоят многого, вы ведь служители закона.
— Но мы ничего не знаем о существе, — нерешительно возразил Лапочкин.
— А вам и не надо знать, — госпожа Май обворожительно улыбнулась помощнику следователя, — дело конфиденциальное, личное. Но вы видите, вполне добровольное, ни с чьей стороны препятствий и возражений нет.
— Мы приехали сюда совсем по другому поводу, — сказал вполголоса Тернов. — Очень торопились. Поскольку дело государственной важности.
Госпожа Май всплеснула руками.
— А я-то глупая, не сообразила! Павел Мироныч, душа моя! Простите! Я вся в вашем распоряжении!
Тернов покраснел. Однако справился с собой и зашептал на ухо красавице.
— Ольга Леонардовна, ваш сотрудник Самсон Шалопаев связан с убийством португальского короля.
— Вот как? — госпожа Май с интересом смотрела на следователя. — Как быстро мальчик растет! И что же вы хотите?
— Он пытался проникнуть на явочную квартиру контрразведки, — зашептал Тернов, — и затем скрылся от слежки. Вы знаете, где он?
— Знаю, — госпожа Май повела плечами, поправила соболиный палантин, погладила нежный его ворс, — в это время, вечерами по средам, он бывает в гимнастическом зале. Вместе с господином Муриным.
Глава 18
— Все-таки преотвратно кормят в нынешних домах скорби, — сказал веселый Фалалей, входя в отдельный кабинет ресторана «Лефлер», — жаль, что буйнопомешанные — не моя тема. А ты, братец, давай-ка быстро мечи на стол вкусненькое. И пришли мне мальчика с бумагой.
Метрдотель, сопровождавший Черепанова, Тоцкого и Шалопаева, мгновенно скрылся за бархатной портьерой, отделявшей кабинет от коридора, а обретшие свободу узники и их спаситель расселись вокруг стола. Через минуту прибежал и мальчик в белой курточке с металлическими пуговицами, с зализанными волосами. Положил на стол осьмушку бумаги и поставил чернильницу-непроливайку с перьевой ручкой.
— Скажи хозяину, малый, пусть упакуют в коробочку дюжину лучших пирожных. Да чтоб непременно с шелковой ленточкой. Отправишь письмецо и коробочку с посыльным.
Мальчишка убежал, а Фалалей принялся быстро-быстро строчить записку.
— Матушке пишешь? — догадался Самсон. — Она приходила в редакцию, тревожилась.
— Сам понимаешь, подать весточку о себе никак не мог.
— А Лиркин уверял, что ты появишься в редакции завтра, даже назвал тебя хитроумным греком.
— И быстроногим? Одиссеем, что ли? — рассеянно проронил Фалалей, складывая бумагу.
— Кажется, — Самсон был вне себя от радости, что наконец-то может выговорить вновь обретенному другу все, что накопилось у него за последнее время, — все приставал ко мне, чтобы я пошел учиться петь к какой-то Софии Дымшиц. Говорит, она многое мне может дать. Едва от него отвязался.
— Такая доброта для него нехарактерна, наверняка задумал какую-нибудь пакость, — бросил Фалалей, любуясь принесенной коробочкой с пирожными и надписывая письмо. — Доставить по указанному адресу. И побыстрее.
— Хорошо, что я с ним не пошел, — продолжал излияния Самсон, — а то бы не попал в дом скорби и вас бы не выручил.
— Вот за это сейчас и выпьем, — фельетонист обрадованно схватился за хрустальный графинчик. — Что вы так копошитесь, господа официанты?
Обслуга еще проворнее принялась расставлять закуски и раскладывать приборы.
— Среда уже заканчивается, — не унимался стажер, — а без твоего руководства, Фалалей, я даже не знаю, с какого бока приступать к падшим мужчинам. И никакого преступления по страсти без тебя обнаружить не смог. Что предъявлю в пятницу госпоже Май?
— Не тушуйся, братец, я сейчас тебе такие драмы представлю, закачаешься, а завтра все напишешь. Будь спокоен. Мне и самому еще нужно изобрести сногсшибательный сюжетик о гигиенических средствах.
— Господин Тоцкий, у вас такой грустный вид, — спохватился Самсон. — Вы, наверное, хотели ехать на поминки своего друга?
— Нечего нам там делать, — ответил вместо собрата по палате Фалалей, — у нас ныне другая задача, более важная. Нам силы нужны. Так что, Евгений Львович, ешьте. Нам спешить надо.
Некоторое время в кабинете слышались лишь легкое чавканье да стук столовых приборов по тарелкам, прерываемые только для того, чтобы заполнить рюмки и бокалы и тут же освободить их от содержимого. Официанты уже убрали опустевшие блюда с закусками, внесли жаркое, а изголодавшиеся молодые люди все никак не могли насытиться. Тоцкий же ел мало и неохотно, его аппетит не возбуждали ни сказочный аромат, исходивший от яств, ни приличная сервировка и оформление блюд, ни даже горячительный напиток.