Надо сказать, старик был недоволен, что прерывается учёба дочери в университете, но то, что Марфа родит ему внука без неизвестного ему зятя, Пантелея вполне устраивало. Он ждал и лелеял будущего ребёнка. Если родится девочка, назовёт её Ольгой, а если мальчик – будет Иван. Уже подходил срок рожать, и дома всё было готово к встрече нового человека. Галина провела с Марфой подробный инструктаж о признаках начала родов и методах родовспоможения. Мы все были, что называется, во всеоружии.
В четверг Понтий решил на два-три дня уйти в тайгу, чтобы проверить свои капканы на соболя. Мы оставались нести вахту. Через день обратили внимание, что наша кошка без конца скребёт пол, воробьи прячутся в хворост, вороны перелетают на нижние ветки деревьев, – всё это означало, что в ближайшие дни может быть буран. К вечеру вокруг солнца образовался туманный круг, и оно уже садилось в большое облако – ещё одна народная примета надвигающегося ненастья. Я попросил Галину привезти Марфушу к нам на ночлег, чтобы у нас переждать завтрашнюю метель. Галя скоро вернулась и сообщила: Марфа наотрез отказалась выходить из дома, потому что завтра она ждёт возвращения отца с охоты и готовит его любимый рыбный пирог, какой пекла её мама. Она чувствует себя хорошо, и нет причин для беспокойства. Потом сверкнула на Галину Семёновну озорным взглядом и добавила: «У нас каждую зиму “страшные” метели бывают не реже пятнадцати раз, ведь мы это пережили», – и рассмеялась.
Утром при красной заре начало всходить красное солнце – ещё один предвестник бури. Вскоре на горизонте появилась свинцово-серая туча, которая, расплываясь по всему небу, полностью заслонила солнце. Ветер неожиданно стих, как бывает всегда перед бурей. Наступили мёртвая тишина и мрак, и только свет в окнах домов свидетельствовал о том, что где-то есть живые люди. Через несколько минут пошёл густой снег, и в Кангауз ворвался ураганный ветер, заставляя вековые деревья кланяться себе в пояс, а всё живое – из страха прятаться в норах. Распоясавшийся вихрь безнаказанно начал свои дьявольские пляски, поднимая и закручивая тонны снега, лежащего на земле и деревьях, смешивая с тем, что падает с неба, создавая невообразимую снежную кутерьму. Кангауз провалился в белоснежную мглу. Любой путник, по своему безумию оказавшийся на улице, не смог бы увидеть даже собственную вытянутую руку. В этот момент лучше всего сидеть дома, поэтому мы с Галиной так и сделали, чего не скажешь о Марфуше.
С этого места расскажу так, как нам поведала сама Марфа: «Я, сидя у окна, пила чай и наблюдала, как гуляет по деревне буран. Вдруг мне показалось, что начались первые схватки. Не сильно, так, чуть-чуть. Я решила собираться к вам – и не успела надеть бельё, как у меня обильно отошли воды. Поняла, что есть полчаса до начала родов. Укуталась в мамину шаль, надела отцовский полушубок, взяла чистую простыню, полотенце и вышла на улицу. Метель шла на спад, но видимость ещё была плохая. Я сбилась с пути и, вместо того чтобы идти к вашему дому, шла в сторону леса. Как потом оказалось, прошла всего около ста метров. Пурга закончилась так же неожиданно, как и началась. Вышло солнце, и я обнаружила, что стою на дороге, у меня за спиной деревня, а впереди – стая волков. От отчаяния упала на колени – и начались схватки, мой сын просился наружу. Я сняла нижнее бельё, постелила полушубок и встала на корточки, как показывала тётя Галя. В этот момент не думала, что могу умереть или что меня съедят волки. Я не чувствовала с их стороны никакой агрессии, просто мне было неловко за то, что они видят меня голой, ведь среди них были и самцы. Ко мне осторожно подошла вожак-волчица и, лизнув руку, легла рядом.
Схватки всё усиливались, и я начала тужиться, как учила меня тётя Галя. Вся стая легла вокруг меня, согревая своим теплом, а волчица лизала мне руку, успокаивая. В эту минуту я чувствовала к самке глубокую благодарность за проявление женской солидарности. И вот мне показалось, что ребёнок начал выходить, – и вдруг боль прошла. У меня родился сын! Я, обессиленная, упала навзничь на полушубок. Один из волков подполз мне под голову вместо подушки. Волчица вылизала ребёнка и носом подтолкнула его к моей груди, мальчик запищал и уткнулся в сосок. Я свободной рукой завернула младенца простынкой, а волчица собою прикрыла нас от мороза. Потом услышала голоса дяди Бориса и тёти Гали».
Мы с Галиной вошли в дом Хабаровых, когда метель уже утихла. Внутри никого не было, но чайник стоял ещё горячий. Понятно, что Марфа где-то рядом. Заглянули в сарай и баньку – никого. Если бы Марфа пошла к нам, мы бы встретились. Ведь не в лес же пошла беременная девушка на сносях? Может быть, невероятным образом всё же разминулись, и мы с Галиной вернулись домой – нет Марфы. В этот момент нам обоим закралась тревожная мысль, и мы поспешили в сторону леса, предварительно захватив термос с горячим чаем и санки. Ещё издали увидели стаю волков, облепивших лежащего человека. Волки тоже заметили непрошеных гостей. Два хищника пробежали в нашу сторону несколько метров и, готовые к атаке, приняли воинственную стойку. Хорошо, что со мной не было оружия, иначе начал бы стрелять. Я попросил Галю оставаться на месте, а сам медленно стал подходить к стае, не проявляя агрессии. Когда до Марфы оставалось метров тридцать, тихонько спросил:
– Марфуша, ты меня слышишь?
– Слышу, дядя Боря.
– У тебя всё хорошо?
– Да, я родила сына.
– Молодец, я буду медленно подходить, а ты со мной говори, чтобы не напугать волков.
– Они хорошие.
– Я знаю.
– Они помогли мне.
– Это хорошо.
Когда до волков оставалось не больше пяти метров… «Р-р-р», – волчица впервые подала голос. «Ш-ш-ш», – успокаивал я волчицу, как делают мамы своему засыпающему ребёнку.
Вдруг все волки как по команде встрепенулись и, не оглядываясь, потрусили в лес. Через полчаса мы уложили Марфушу в её постель, а вернувшийся вечером Пилат закатил мини-банкет по случаю рождения Ивана Пантелеймоновича Хабарова. Жизнь в Кангаузе вернулась в привычное русло.
Рассказывая о Пилате, обязательно следует заметить, что сам он, не имея системного образования, стремился, чтобы его дочь, а впоследствии и внук имели высшее образование. Он заставил Марфу окончить университет с отличием. В то время по примеру Анны Ивановны Щетининой в морские профессии начали пускать женщин.
– А кто это – Щетинина? – спросила Адель.
– У-у! Это владивостокская знаменитость. Она стала первой в мире женщиной – капитаном дальнего плавания. Она стопроцентный моряк: походка, повадки, причёска – и даже разговаривает со своими офицерами и матросами, как принято на флоте, матом. У неё из десяти сказанных слов двенадцать будут матом. Капитан порта Владивосток даже издал приказ, запрещающий ей пользоваться мегафоном, когда её судно швартуется у городского причала: её палубный мат разлетается на весь город, что плохо влияет на воспитание подрастающего поколения.
Однажды её спросили, почему она всё время матерится, и Щетинина ответила: «Ничего не поделаешь, такими категориями мыслит мужчина; чтобы быть для мужчин понятной, я говорю с ними на их языке. Вне моря я никогда не ругаюсь». И это правда. Щетинина своим примером вдохновляла девушек идти в исконно мужскую профессию моряка. Во Владивостоке уже начали появляться женщины-судоводители, а морским механиком была только наша Марфа. Чтобы показать тебе черты характера Марфы, надо рассказать об одном эпизоде из её жизни.
Однажды Щетинина набирала команду на перегон судна для планового ремонта на верфи Гонконга. По нашим законам во время пребывания за границей морякам платят зарплату в иностранной валюте по официальному курсу, и семь месяцев ремонта в Гонконге равны двухлетнему заработку во Владивостоке. Анна Ивановна предложила Марфе как награду идти с ней в Гонконг в качестве механика. Марфа отказалась и на вопрос Щетининой: «Почему?» – ответила: «Потому что у меня на руках маленький сын и престарелый отец, они у меня на первом месте!»
Жизнь семьи Пантелеймона Григорьевича протекала в атмосфере полного взаимопонимания и трогательной взаимной любви. Семилетний Ванятка Хабаров рос уменьшенной копией своего деда, и это сходство было не только внешним. Иван как губка впитывал привычки, вкусы, манеры и, казалось, даже мировоззрение старика Пилата. Для Марфы, каждодневно наблюдавшей взаимоотношения её отца и сына, было понятно, что они перестали существовать как два отдельных человека. Это было единое и бесконечно любимое существо мужского пола, приносящее ей наслаждение одним только своим существованием, – олицетворение абсолютного женского счастья.
Однажды в субботу после традиционной баньки дед с внуком пили чай в ожидании, когда попарится Марфа, чтобы вместе поужинать. Ждали непривычно долго, и Пилат послал внука поторопить маму. Через минуту возбуждённый Ванятка прямо с порога сообщил, что мама упала и ей плохо. Звук, разлетевшийся по деревне со стороны дома Хабаровых, нельзя было назвать человеческим голосом. Смертный человек неспособен воспроизвести эту адскую смесь отчаяния и безысходности, ужаса невосполнимой потери и животной злобы на фатальную несправедливость, умноженную на собственное бессилие, но именно такой звук самопроизвольно вырывался из глотки Пантелеймона, стоявшего над телом дочери. Оказалось, что Марфа, пытаясь поддать пару, случайно оступилась, падая, ударилась затылком о полог и потеряла сознание. Во время её падения деревянный ковш отлетел на раскалённые камни. Через полчаса, не приходя в сознание, Марфа отравилась угарным газом и умерла. На третий день её похоронили на сельском кладбище. Неразговорчивый Пилат полностью ушёл в себя – от его сердца оторвали ещё один значительный кусок. Нередко такая реакция на свалившееся горе ведёт человека к безумию или беспросветному пьянству. Но жизнь продолжается, и живые должны думать о живых.
Неизвестно, попущением ли Божьим или по законам Природы, но во спасение деда Пантелея его любознательный внук задавал свои многочисленные вопросы, а Пилат был вынужден отвечать на них, постепенно возвращаясь к нормальному состоянию. Мы с Галей чаще стали бывать у Хабаровых, а они – у нас. Собственно, мы стали одной семьёй. Через год река жизни Пилата хоть и изменила своё русло, но снова стала полноводной.