Это произошло осенью, стояли последние тёплые деньки чудного приморского бабьего лета. Осенняя тайга, как обычно, поражала роскошью своих красок, делая людей счастливыми и, я бы сказал, немного беспечными. В эти дни мы у Хабаровых заканчивали обычные приготовления к зиме: солили по Галиному рецепту капусту, помидоры, огурцы. Закручивали салаты и прочее. Была суббота – день, когда мы всей семьёй лепим пельмешки. Все находились в приподнятом настроении, в ожидании вкусного ужина и всяких рассказов из собственной жизни. Галя уже начала накрывать на стол, а Пилат вышел «на минутку» в огород дать корм своим прожорливым кроликам, которые, как он говорил, едят шестьдесят раз в сутки. Я курил на крыльце и наблюдал, как старик, согнувшись над колодой, ловко измельчал топором корм для кроликов. К нему подошёл Ванятка и признался, что, помогая тёте Гале накрывать на стол, нечаянно уронил любимую чашку деда и она вдребезги разбилась.
– Та-ак, – нарочито напустив на себя строгость, пропел Пилат. – В какой руке нёс чашку? – не прерывая своего занятия, спросил старик.
– Вот в этой, – Ванятка протянул левую руку, не замечая сурового тона деда.
– Сейчас мы её, негодную. Клади, – кивнул старик, показывая на колоду.
Ребёнок безропотно положил «виновную» ладонь на то место, где Пилат измельчал корм для кроликов. У Понтия Пилата глаз намётан и поставлена рука, он взмахнул топором, и… в этот момент Ванятка отдёрнул руку и спрятал её за спину. «Фью!» – описав дугу, просвистел в воздухе топор и вонзился точно в то место, где только что лежала детская ладонь. Старик на минуту замер, упёршись отсутствующим взглядом в лезвие топора, глубоко вошедшее в колоду.
– Ха-ха-ха! – смех Ванятки звонким колокольчиком вывел старика из ступора. – Ха-ха-ха! – заливался смехом ребёнок, пряча за спиной свои руки. – А вот и не успел, а вот и промахнулся, – дразнил деда Ванятка.
Бледный как стена старик был оглушён мыслью, что было бы, если бы он не промахнулся. По его лицу было видно, как жуткие мысли медленно вползают в его сознание. Он был в дюйме от настоящей трагедии. Сейчас Пантелей в мельчайших подробностях представил себе отсечение кисти своего любимого внука. Для него это было так же очевидно, как будто действительно случилось. Человеческий мозг не видит разницы между состоявшимся фактом и воображением. Мозг деда отдал приказ всему организму немедленно отреагировать на это «ужасное несчастье». Пантелеймона тотчас разбил паралич, и он как подкошенный рухнул на землю, к ногам внука. Тот, испугавшись, разрыдался и, склонившись над дедом, хлюпая носом, запричитал сквозь слёзы: «Дед, что с тобой? Тебе больно? Ты ударился? Это я виноват. Давай переиграем, и ты не промахнёшься».
Я подлетел к Пилату, находящемуся в глубоком обмороке, и засунул старику в рот небольшую палку, чтобы он не искусал губы. Затем пальцами вынул запавший язык, давая деду свободно дышать, и приподнял его голову. У него изо рта пошла белая пена. Через несколько минут, придя в себя, Пантелей ничего не смог сказать, потому что потерял дар речи, а только горько плакал. Мы впервые видели этого стойкого человека сломленным и беззащитным. С тех пор Пилат стал сильно заикаться и до конца своей жизни ни разу не улыбнулся.
– Он таким образом пострадал только от одной мысли о возможном несчастье? – спросила Адель.
– Выходит, что так и было. Пантелей был человеком эмоциональным, с тонкой душевной организацией и дедом, трепетно любящим своего внука. Старик понимал свою ответственность за то, чтобы успеть подготовить Ивана к самостоятельной жизни. Он стремился передать внуку весь свой жизненный опыт. В итоге Ванятка знал и умел всё то, что знал и умел его дед. Ни одно событие в жизни Ивана не прошло без активного участия деда. Даже невесту на смотрины Иван привёз из той же деревни, где когда-то его дед нашёл свою жену.
– Иван женился на девушке по имени Надежда из посёлка Ольга, и молодые так же, как и Пилат в своё время, дали клятву верности друг другу на мысе Бринера, – добавила Галина.
– Но этому предшествовало двенадцать лет жизни. Насколько я знаю, Пантелей так и не понял, какой жизненный урок преподносил ему Господь Бог раз за разом, отнимая у старика самое дорогое, что у него было. Потом он умер и был достойно похоронен на сельском кладбище рядом с Марфой. С тех пор у Ивана появилось прозвище Пилат, чем он очень гордился.
– У Ивана и Надежды родились близнецы, Пантелеймон и Григорий, а через год после мальчиков родились две девочки – близняшки Вера и Любовь, – вновь добавила Галина.
– Вот, собственно, и вся история о Пилате, у которого была хорошо поставлена рука, – заключил Борис.
В этот момент в дом ввалились счастливые таёжники.
– Мама, смотри, что я нашёл, – Аль-Бари держал в руках небольшую корзинку, наполненную зеленоватооливковыми плодами, формой напоминавшими виноград и размером в два с половиной сантиметра.
– Что это? – внимательно разглядывая диковинку, спросила Адель.
– Актинидия, – вмешался Борис. – Это наша таёжная ягода, очень приятная на вкус. Попробуй.
Адель положила ягодку в рот.
– Потрясающе! И что же, она просто так растёт в дикой природе? – Вопрос ей самой показался глуповатым, и Адель слегка смутилась; к счастью, никто этого не заметил.
Борис тоже съел ягодку.
– Мне рассказывали, что актинидия попала в наши леса ещё в доледниковый период. В ней витамина С больше, чем в лимоне…
Буквально каждый день пребывания в Приморском крае приносил Адель и Аль-Бари новые яркие впечатления, которые они сохранили до конца своей жизни.
Торгсин
Москва, ранняя осень 1934 года. Одиннадцать часов утра.
В спальне напротив большого зеркала стояла только что проснувшаяся Лилит и наслаждалась своим отражением. Она очень нравилась себе, и зеркало, желая ей угодить, показало красивое лицо семнадцатилетней девушки с томным взглядом а-ля Марлен Дитрих и ниспадающими на плечи медно-бронзовыми локонами отъявленной стервы. Лилит то подходила к зеркалу поближе, вглядываясь в детали лица, то, подражая роковой музе, грациозной походкой отходила вглубь комнаты, чтобы видеть себя в полный рост. Потом, демонстрируя зеркалу гуттаперчевые возможности тела, начала импровизировать темпераментный танец, используя двусмысленные па и принимая пикантные позы – кривлянья на грани пошлости. Девушке вдруг захотелось освободиться от стесняющего кружевного пеньюара мягкого пурпурного цвета, но в этот момент в комнату, как всегда без стука, вошёл брат Пётр.
– Надеюсь, я не помешал? – спросил он и, заметив намерения Лилит, помог ей раздеться. Пеньюар скользнул с плеч, полностью обнажая безупречное тело.
– Ты чертовски красива, любовь моя. Тебе это не мешает? – Он пальцем указал на уродливое родимое пятно на копчике.
– Глупый ты, братец. Мужчины будут счастливы видеть мой знак могущества. Они будут млеть от поцелуя этого места. В России нет девушки умнее и краше меня. – Потом она подумала и добавила: – И не только в России.
– Да, да. Ты права. Ты лучше и умнее всех на свете. Однако на ближайшее время твои красота и ум будут нужны здесь, в России.
– Отчего же так мелко?
– Россия – это начало. Только здесь, в этой варварской стране, наполненной простодушными дураками, мы с тобой сможем добиться того, чем будем пользоваться в другом, лучшем для нас, мире. Поэтому не соблазняй меня, одевайся и послушай, что я тебе расскажу. Вчера Васька по секрету сообщил, что его отец обложил грузинским матом Ягоду за то, что только сейчас он, нарком внутренних дел СССР, обнаружил секретный сейф Свердлова, похороненного шестнадцать лет назад. Ты представляешь, в этом сейфе Яков Михайлович хранил золотых монет царской чеканки на немыслимую сумму – 108 525 рублей, а также 705 золотых изделий с драгоценными камнями. Откуда, спрашивается, у столь важной фигуры – ареопага Октябрьской революции и записного бессребреника – такие деньжищи? За какие такие услуги ему платили золотом? Он умудрялся наполнять свой сейф деньгами, даже не выходя из кремлёвского кабинета. Кроме денег здесь хранилось несколько паспортов, заполненных на вымышленные имена. Хозяин сейфа готовился в любую минуту свалить из России куда-нибудь подальше. Недаром его за глаза называли «чёрным дьяволом большевиков». Свердлова уже нет, но вопросы, которые он решал, остались. Скорее всего, никуда не делись те, кто может платить золотом за решение своих проблем, а среди чиновников, безусловно, есть те, кто хотел бы получать золото за свои услуги. Мы с тобой должны разобраться в этом, найти этих людей и стать важным звеном в порочной цепи бессмертного российского мздоимства.
– Мне кажется, что для нашего чиновника самым безопасным способом получить много и сразу является протекция – назначение нужного человека на «хлебную» должность, – выразила своё мнение Лилит.
– Молодец, детка, я с тобой согласен. Как ты думаешь, где в наше время гуляют самые большие деньги?
– Разумеется, в Торгсине, – провозгласила она.
– Ты права, сестрёнка, именно Торгсин. Потому что придуманный четыре года назад Фимой Курляндом, директором московского универмага № 1, способ продажи дефицитных товаров на бытовое золото за несколько лет превратился в общегосударственный инструмент по отъёму у нашего населения ювелирных изделий из золота и серебра.
– Эта уникальная и блистательная схема тотального грабежа огромного числа людей – поистине сатанинский проект. Нам надо найти своё место в этом деле.
Хитроумные двойняшки, рождённые грешной женщиной, улыбались друг другу, словно два постыдных авгура, и рассуждали о разрастающейся трагедии многомиллионного народа как о малозначимом событии своей жизни. Ежегодно в стране от голода умирали сотни тысяч человек, повсеместно расцвёл каннибализм, а эта парочка была озабочена только тем, как оседлать золотого тельца, пожирающего обездоленных россиян.
– Ты только представь себе, сестрёнка, эти людишки добровольно продают советской власти свои семейные реликвии по бросовым ценам золотого или серебряного лома. Взамен они получают фантик – так называемый торгсиновский рубль, который можно использовать только в магазинах Торгсина, где весь товар им продают с трёхкратной наценкой.