— Вопрос сложный, — сказал Ожогин. — Если Юргенс так поступает, значит, существует какой-то план, неизвестный нам с тобой, а может и самому Юргенсу.
— Значит, придется ехать? — спросил Андрей.
Никита Родионович задумался. Ответить определенно он не мог. Ехать в Германию — значит, оторваться от своих, потерять связь. Может быть, Иннокентий Степанович против такой комбинации. Зачем нужны Ожогин и Грязнов в Германии, куда неизбежно войдут наши войска? Если отказаться от поездки, тогда надо принимать срочные меры — укрыться от Юргенса в городе. Если решить положительно, то необходимо собираться к отъезду.
Никита Родионович стал одеваться.
— Куда? — удивленно спросил Андрей.
— К Изволину... надо посоветоваться... — и, уже выходя из комнаты, Ожогин бросил: — А ты пока что укладывай вещи...
Около дома Изволина стояла немецкая, на высоких колесах, подвода, нагруженная кое-как завязанными узлами, ящиками, чемоданами. Трясучкин и его жена тащили на нее старый домашний скарб — веники, скалку, доску для стирки белья, поломанную железную лопату.
Самому Трясучкину это занятие было, видимо, не по душе.
— Ну, все, что ли?.. — недовольно спрашивал он жену
— Твое дело — клади и не разговаривай, — оборвала его Матрена Силантьевна и всердцах сунула в руки мужу большую банку из-под варенья. — Уложи, да так, чтобы не разбилась.
С тяжелым вздохом Трясучкин выполнил распоряжение супруги.
— Куда собрались? — спросил Ожогин, подойдя к дому.
Трясучкин обрадовался встрече и, воспользовавшись тем, что Матрена Силантьевна ушла в дом, начал отводить душу.
— Скрываться надо, пока не поздно... Управские уже все расползлись, точно вши с покойника, — сказал он шопотком, по-воровски оглядываясь.
— А куда?
— В деревню думаем податься, здесь опасно, каждый смотрит чортом, того и гляди, из-за угла ухлопают. Чуют все, что у немцев кишка вот-вот лопнет...
— Думаете, в деревне безопаснее? — спросил Никита Родионович.
— Все потише, — сказал Трясучкин.
В дверях показалась Матрена Силантьевна, нагруженная пустыми бутылками, половой, еще влажной, тряпкой и листом закопченной фанеры.
Не поздоровавшись с Ожогиным, она прикрикнула на мужа:
— Хватит балясы точить! Укладывай!..
Трясучкин вновь завозился у подводы. Никита Родионович прошел в квартиру Изволина.
Денис Макарович выслушал Ожогина с волнением.
— Вот новость! Как же так? А ведь я все по-другому представлял себе, — качая головой, говорил старик. — Придут наши, соберемся все вместе, как одна семья... И вот на тебе... Германия — не родная сторона, там человеку пропасть легче иголки, там ни помочь, ни посоветовать некому.
— Пропасть не пропадем как-нибудь, — ответил с грустью в голосе Ожогин.
— Это правильно, да все одно плохо... А может не ехать? — вдруг спросил Изволин.
Никита Родионович с удивлением посмотрел на старика.
— Как?
— Да так... спросить надо сначала.
Ожогин пожал плечами.
— Кого спрашивать-то, Иннокентий Степанович далековато...
— Чудак, такие дела не Иннокентий решает. — Изволин улыбнулся, подмигнул, затем встал и потянулся к вешалке за кепкой. — Ты вот что, посиди-ка тут, а я схожу. Сеанс через полчаса. Успеем спросить. Жди... или нет, иди домой, я сообщу сам или с Игорьком. Сам, наверное... Может проститься придется... Расстанемся не на один день...
Ожогин и Денис Макарович вышли вместе. Подвода Трясучкиных уже отъехала. Около ворот валялись сковорода и разбитая банка из-под варенья.
— Жди, — сказал тихо Изволин, пожимая руку Никите Родионовичу.
Старик свернул за угол и торопливо зашагал по узенькому переулку.
— Ну что? — спросил нетерпеливо Андрей вошедшего Ожогина.
Никита Родионович сел на тахту и вздохнул.
— Пока ничего...
— Как ничего? Что-нибудь сказал Денис Макарович?
— Сказал, что этот вопрос ни он, ни Кривовяз, ни даже «Грозный» решить не могут.
— Час от часу не легче... Тут собираться надо, а они гадают.
Говорил Андрей возбужденно, с раздражением. Никита Родионович понимал его состояние. Сейчас, когда подходили к городу советские, родные войска, когда приближался час радостной встречи, даже одна мысль о поездке в Германию вызывала возмущение. Зачем оставаться с врагами, видеть ежеминутно их отвратительные лица, слышать их речь...
— Кто же будет решать? — спросил Андрей.
— Кто — не знаю, но, вероятно, не здесь.
Андрей опустился на стул и стал распаковывать уже почти уложенный чемодан.
— Что ты? — удивился Никита Родионович.
— Не едем, — ответил решительно Грязнов. — Если будут решать там, нет сомнения, что предложат остаться. Какой смысл в этой поездке в гибнущую Германию?
Андрей вынимал из чемодана вещи и раскладывал их на столе.
— Напрасно ты это делаешь, — сказал Никита Родионович. — Может зайти кто-нибудь от Юргенса или он сам и, увидев, что мы не собираемся, сделает опасный для нас вывод.
Ожогин заставил Андрея задуматься.
— Да, пожалуй, верно... Для «близиру» надо уложить...
Никита Родионович объяснил, что при любом положении они должны быть собраны, готовы. Ехать все равно придется, но только пока неизвестно — куда.
Друзья принялись за дальнейшую укладку вещей. В четыре часа все было упаковано, завязано. Обедали молча. Ожогин и Грязнов все время прислушивались к шагам на улице, им казалось, что вот-вот придет старик Изволин или прибежит Игорек.
Часы пробили пять, потом шесть, семь...
Денис Макарович не появлялся. Друзья стали нервничать. Андрей не отходил от окна.
— Что такое? — уже много раз спрашивал он. — Почему не идет Изволин?
Задержка Дениса Макаровича крайне беспокоила и Никиту Родионовича, но он только курил папиросу за папиросой и хмурился.
Наконец, в восемь часов появился старик. Он вошел пасмурный, растерянный. Друзья с тревогой смотрели, как он снимал кепку, медленно пристраивал ее на спинку стула и вытирал пот с лица.
— Ну, ребятки, дорогие, простимся, — сказал Денис Макарович дрогнувшим голосом и шагнул к застывшему от удивления Андрею. — Ехать надо.
— Кто сказал? — спросил сухо Грязнов.
— «Большая земля», — ответил Изволин и взял Андрея за руку. — Вашей поездке придают большое значение.
Андрей отвернулся и отошел к окну. Денис Макарович покачал головой.
— Знаю, Андрюша, что тяжело. Чужбина — слово это и то страшное, да ничего не поделаешь... Долг выше сердца... надо ехать.
Изволин опустился на тахту рядом с Ожогиным.
— Вот что, Никита, как там устроитесь, свыкнетесь, к делу приступите, постарайтесь наладить связь.
— Как?
— Смотри сюда, — и Изволин показал Ожогину листок бумаги, на котором коротко были написаны условия связи по радио. — Запомни, а бумажку сейчас уничтожим.
Когда Никита Родионович несколько раз прочел условия, Изволин дал листок Грязнову, а потом вынул зажигалку и на ее пламени сжег бумажку.
Он встал. Поднялся и Ожогин.
— Ну, желаю счастья... — Старик обнял Никиту Родионовича и поцеловал, потом подошел к Андрею и посмотрел ему в глаза. — Эх, молодость, молодость...
Андрей опустил голову, плечи его вздрогнули, и от почти упал на грудь Изволина.
— Крепись, сынок... Все будет хорошо... Еще увидимся... Скоро увидимся...
Ожогин и Грязнов с трудом попали на вокзал. Он был обнесен тремя рядами колючей проволоки, а в местах, оставленных для проходов, творилось нечто невообразимое. Автоматчики, стоявшие рядами, не в силах были сдержать напора озлобленных солдат, которые ревущей массой напирали на охрану, теснили ее к проволоке, рвались в проход. Когда один из автоматчиков дал предупредительный выстрел вверх, послышался вой, ругательства, и виновник через несколько мгновений повис на проволоке.
Неудержимой лавиной тысячная толпа вылилась на платформы, на перрон, на пути и запрудила территорию станции. Лезли в товарные вагоны, в окна пассажирских, на платформы, на крыши. Все составы в несколько минут были сплошь облеплены людьми. В воздухе висел рокочущий, несмолкающий гул.
Друзья прошли на перрон самыми последними и принялись за поиски Юргенса. Его нигде не было видно. И только через полчаса его массивную фигуру заметил Андрей. Юргенс спорил о чем-то с комендантом, энергично жестикулируя. Друзья подошли ближе и поздоровались.
— Мне нужно знать, какой состав пойдет первым, чтобы к нему прицепить специальный вагон, — говорил Юргенс.
— Тут все специальные, — отвечал комендант, — а какой состав пойдет первым — сказать не могу. Видите, что делается?
— Что «видите»? — хмуро спросил Юргенс.
— То, что происходит...
— В этом виновны вы, как комендант, — жестко сказал Юргенс. — На вашем месте следовало...
— Бросьте читать мне нотации, — оборвал его комендант, — мне и без них тошно.
— Хорошо, — сдерживая гнев, произнес Юргенс, — скажите тогда, к какому составу подцепить мой вагон.
— Цепляйтесь к любому, — и, окруженный десятком автоматчиков, комендант быстро удалился.
Несколько секунд Юргенс стоял в нерешительности, а потом объявил друзьям:
— Ждите меня здесь, на этом месте, я возвращусь через полчаса, — и ушел.
Но удержаться на «этом» месте не удалось. Кто-то из страха или умышленно обронил слово «Тревога!». И все пришло в движение. Тысячи людей сломя голову кинулись через вокзал, через проходы в проволоке на привокзальную площадь, в железнодорожный парк, где были отрыты щели и бункера.
В это время к составу у второй платформы подогнали паровоз. Люди снова бросились на вокзал, сметая все на своем пути.
— Этот состав уйдет без нас, — сказал Андрей, наблюдая за посадкой.
— Да, видимо, — согласился Ожогин. — Юргенса что-то не видно.
По перрону бежал комендант, за ним, точно тени, следовали автоматчики.
— Отправляйте! Отправляйте! — кричал он кому-то.
Комендант был кровно заинтересован в скорейшей отправке эшелона и разгрузке вокзала. Паровоз дал свисток, рванул несколько раз состав, но не стронул с места. Состав был слишком перегружен.