Ожогин подошел к столу и опустился в плетеное кресло, внесенное осенью из сада. В этом кресле любил отдыхать по вечерам старый Вагнер.
— Давайте обсудим, — медленно произнес Никита Родионович. — Кто знает дорогу?
Абих часто выезжал до войны из города, но дальше железной дороги его осведомленность не простиралась. Вагнер знал округу, бывал в ближнем с востока городе, где ему пришлось составлять проект кинотеатра.
Старик набросал приблизительный маршрут. В течение трех суток друзья могли пешком добраться до этого города и оттуда двигаться дальше на север.
— Все это хорошо, — усмехнулся Ожогин, — но успеем ли мы дойти до наших, американцы движутся очень быстро. Механизированные группы покрывают за день до ста километров. Они нас настигнут раньше, чем мы приблизимся к Таненбургу.
— Вы преувеличиваете успехи американцев, — засмеялся Гуго. — С боями сто километров в день не пройдешь. Это же все-таки война.
— Ну что ж... — не то решая, не то спрашивая, произнес Никита Родионович.
Андрей встал.
— Итти. Итти сейчас же.
— А что думает Алим? — обратился Ожогин к юноше, который сидел молча на диване.
Ризматов поднял голову и спокойно ответил:
— Я с вами.
Ожогин подошел к Алиму и сел рядом.
— Да, вероятно, надо итти, — сказал он, обнимая плечи юноши, — другого ничего не придумаешь.
К пяти часам все было подготовлено к путешествию. В сборах принимали самое активное участие Вагнер и Абих. Старик упаковывал продукты, причем делал это с таким усердием, словно сам собирался в дорогу.
— Вот так я собирал в путь своего Карла... — В голосе Вагнера звучала печаль. — Ну, ничего, ничего, скоро все будет хорошо... — шептал старик, суетясь около вещевых мешков.
Когда сборы окончились и друзья стали одеваться, Вагнер неожиданно вышел из комнаты. Ожогин видел, как он закрыл лицо рукой. Старик плакал. Всем стало не по себе.
— Жаль оставлять его, — сказал Никита Родионович. — Что с ним здесь станет без нас?
Абих успокоил с твердостью:
— Не пропадем. Будем вместе...
Вагнер вернулся. Его обычно добродушное лицо было искажено, он силился сдержать себя и грустно улыбнулся.
Друзья взялись за мешки и направились к выходу.
На дворе угасал теплый апрельский день. Голый сад, умытый первым дождем, казался юным, чистым. Едва уловимый запах деревьев стоял в воздухе.
— Вот и весна... — проговорил Вагнер, глядя в тихий, пустой сад. — Скоро птицы пожалуют.
Гуго усмехнулся:
— С запада, в танках...
Никто не рассмеялся этой шутке. Друзья прошли по усыпанной свежим песком дорожке к калитке и начали прощаться. Когда наступила очередь Алима, он горячо, по-сыновьи поцеловал старика и первым вышел на улицу.
Здесь было тихо, казалось, город вымер.
— Счастливого пути! — бодро сказал Абих, и голос его прозвучал гулко, словно в большом пустом зале.
Друзья от неожиданности остановились. Никогда до этого они не наблюдали такого безлюдья, какое царило на улицах города сейчас. Стук каблуков звонко раздавался в тишине.
— Словно на кладбище, — сказал Андрей, стараясь ступать осторожно.
Трое путников пересекли улицу и свернули в переулок. Их маршрут пролегал через малонаселенную часть города к кирпичному заводу, а оттуда на запад, к лесу. Такой план обеспечивал, как казалось друзьям, безопасность движения и не вызывал подозрений. На запад уходили многие, и это считалось в порядке вещей.
Никого не было видно, только у аптеки они заметили полицейского, вывешивающего приказ. Друзья остановились, чтобы прочитать его. Комендант города объявлял, что, в связи с приближением войск противника и возможными боями, населению рекомендуется не появляться на улицах, во избежание жертв. Всякое гражданское лицо, замеченное в городе с наступлением темноты, будет расстреливаться на месте.
— Пока не стемнело, надо торопиться, — проговорил Ожогин.
Друзья ускорили шаг Через какие-нибудь пятнадцать минут они оказались около кирпичного завода. От первоначального намерения зайти к Паулю Роту пришлось отказаться. Время приближалось к шести часам, а до сумерек надо было выйти за черту города.
Путники обогнули огромный заводской двор, так знакомый Андрею и Алиму, и зашагали вдоль шоссе. Осталось пересечь пустырь, пройти мост через небольшой канал, а дальше начинались поля и за ними лес. На едва лишь друзья приблизились к мосту, как из маленького домика, примостившегося у самой воды, вышел автоматчик в форме «СС».
Ожогин, не оглядываясь и делая вид, что не обращает внимания на часового, уверенно шагнул на мост. Однако, волнение мгновенно охватило его. Присутствие эсэсовца не предвещало ничего хорошего.
Раздался повелительный окрик:
— Стой!
Ожогин остановился и неторопливо оглянулся. Автоматчик подходил к друзьям. Это был немец еще молодой, но с обросшим щетиной лицом. Глаза устало, с холодным безразличием смотрели на путников.
— В чем дело? — как мог равнодушнее спросил Никита Родионович.
Эсэсовец ничего не ответил и, поравнявшись с Ожогиным, загородил собой проход.
— Ганс! — крикнул он в сторону домика.
И пока Ганс, которого вызывал эсэсовец, собирался выйти из сторожки, автоматчик молча рассматривал задержанных.
— У нас есть пропуск, — попытался начать разговор Никита Родионович, — мы имеем право хождения за пределы города.
— Нам некогда, — добавил Андрей и полез в карман за пропуском.
Эсэсовец будто и не слышал сказанного. Его заметно заинтересовал Ризаматов, на котором он сосредоточил все свое внимание. Это обеспокоило Ожогина: Алим резко выделялся среди них цветом кожи и восточными чертами лица. У Никиты Родионовича мелькнула мысль, не дано ли заблаговременное указание задержать их. От покойного Юргенса и работников гестапо можно было этого ожидать. Продолжая разыгрывать равнодушие, Ожогин облокотился на перила и, вынув из кармана сигарету, закурил.
Наконец, подошел Ганс. Это был рябой немец с рыжими усиками, с довольно веселым лицом. Глаза, его бегали. Вооружен он был одним пистолетом.
— Ага, попались, — проговорил он шутливо и попросил бесцеремонно у Ожогина закурить. Тот протянул пачку сигарет.
— Ну, рассказывайте, куда вы решили бежать?
Несмотря на веселый тон эсэсовца, Никита Родионович почувствовал опасность.
— Мы идем по заданию, у нас разрешение майора Фохта, — сказал Ожогин строго и показал пропуск.
— А кто такой майор Фохт? — улыбаясь, спросил рябой. — Кто для тебя важнее, Петер, — обратился он к автоматчику, — майор Фохт или ефрейтор Ганс Зецер, а?
Автоматчик зло покосился на него и пробурчал:
— Не тяни...
Ефрейтор хихикнул, будто ему сказали что-то смешное, и, прочитав пропуск, проговорил уже серьезно:
— Единственным документом для выхода из города является письменное разрешение полковника Вальтера, — и добавил: — кто его не имеет, расстреливается на месте задержания. Понятно? А так как вы уже перешагнули границу, то Петер имеет полное основание разрядить в вас свой автомат. — Он снова улыбнулся и посмотрел на Ожогина.
Никита Родионович попытался объяснить:
— Мы не знали об этом приказе, до сего дня достаточно было пропуска майора Фохта. В таком случае придется вернуться в гестапо и взять новое разрешение.
— Вы шутник, — хихикнул ефрейтор. — Во-первых, вас никто не пустит назад, во-вторых, полковника Вальтера сейчас в городе нет, в-третьих...
— Кончай, — опять грубо прервал словоохотливого товарища автоматчик, — может подойти капитан.
— Да, да... Может подойти капитан, — улыбаясь, продолжал рябой, — и тогда Петер уже наверняка, разрядит свой автомат.
Ожогин почувствовал в этом циничном разговоре двух эсэсовцев повод для тактического хода.
— Мы в затруднении, что же теперь делать? — спросил он.
— Это другой разговор, — произнес ефрейтор, — я могу дать некоторый совет. Прежде всего ответьте, кого вы ограбили в городе? — Эсэсовцу доставляло удовольствие играть роль следователя. — Ну, что же вы молчите?
— Мы честные люди, — ответил Андрей.
— Ого! Сейчас мы это узнаем. — Ефрейтор подошел к Андрею и пощупал вещевой мешок. — Консервы! С каких это пор честные люди стали питаться консервами, — усмехнулся эсэсовец. — Или, может быть, это слитки золота? — Лукаво подмигнув Ожогину и не ожидая разрешения, он потянул к себе вещевой мешок. Развязав узел, он принялся в нем шарить. Он вытащил несколько банок консервов, пачку с концентратами и фляжку спирта.
— Это мне нравится, — продолжал зубоскалить эсэсовец. — И выпивка, и закуска. Ты чувствуешь, Петер?
Автоматчик, которого ефрейтор называл Петером, ничем не проявлял своей заинтересованности, он лишь озирался по сторонам.
Распотрошив мешок Андрея, ефрейтор принялся за сумку Ожогина. Он выложил содержимое ее на мост и с нескрываемым удовольствием произнес:
— Вот это запас. Тяжело было его нести? А? Ну ничего, мы облегчим вас. — Эсэсовец бросил пустые мешки под ноги Андрею. — Так легче будет итти, — и, скривив в усмешке губы, добавил: — если вы вообще собираетесь итти...
Андрей стоял бледный, глаза его горели. Он готов был броситься на ефрейтора и ударить его по наглой, усмехающейся физиономии. Понимая состояние друга, Никита Родионович взглядом дал понять ему, что возражать и спорить бесполезно и опасно. Он наклонился, поднял мешок и тихо обратился к ефрейтору:
— Господин офицер, я попрошу вас дать мне пачку сигарет... В дороге без курева трудно.
Ефрейтор поднял голову и удивленно открыл глаза:
— Значит, вы все-таки собираетесь в путь? Наивные люди, вас же ухлопает без предупреждения первый попавшийся патруль.
Никита Родионович возразил:
— У нас задание; и мы должны его выполнить. Это в интересах гестапо. — Последнее Ожогин умышленно подчеркнул. Он решил сыграть на страхе, который испытывал каждый немец при одном упоминании об этом учреждении. Однако уловка не возымела необходимого действия. Ефрейтор пожал плечами и безразлично произнес: