– Как с людьми? – спросил Марквардт.
– Клички, пароли, адреса я заберу с собой. О них мы позаботимся…
Гольдвассер не успел закончить фразу. Где-то за городом раздался далекий глухой взрыв. Возникло зарево пожара, сопровождавшееся новыми взрывами.
Беседующие молча переглянулись. Лицо американца стало серым. Он подошел к окну, словно желая собственными глазами поглядеть на то, что произошло.
А случилось то, что по железнодорожной ветке проследовал состав, груженный авиабомбами, и мина Гуго прекрасно выполнила свою роль.
Весь день в городе только и говорили об этом ночном происшествии.
Вечер принес новое испытание. В темноте над городом появились бомбардировщики. Воздушная тревога и зенитный огонь вызвали панику. Люди заметались по улицам, но на город не упало ни одной бомбы. Бомбовозы прошли вдоль полотна железной дороги, свернули налево и сделали два захода над лесом.
От взрыва содрогнулась земля. Стекла уцелели лишь в немногих домах. Над местом, где находился подземный завод, поднялось огромное облако дыма. Бомбы, снаряды и мины рвались до поздней ночи. Подземный завод перестал существовать.
Беззаботный городок вдруг закопошился. Мелкие дельцы, коммерсанты, хозяева ресторанов, предприятий, служащие городского управления начали поспешно собираться в дорогу. «Бежать, бежать!» – зашумели все. «Что медлят американцы? – шептали напуганные бюргеры. – Почему они не идут?» Американцы и англичане не торопились, и надо было идти к ним навстречу.
В рабочем пригороде царило спокойствие. Никто никуда не собирался, не торопился, никто не укладывал вещи. Провинциальный городок неожиданно разделился на две части, и сразу стала ощутимой социальная сущность каждой из этих частей.
Юргенс встал, как обычно, рано, проделал гимнастические упражнения, обтерся холодной водой и в ожидании завтрака стал прохаживаться по комнате. В руках у него был ставший за последнее время обязательной принадлежностью русский словарь.
Из окон тянуло осенней прохладой. Поздние цветы на клумбах и трава в газонах были покрыты обильной утренней росой.
В городе произошли заметные изменения. Он кишмя кишел солдатами разгромленных на фронте подразделений и вновь формируемых частей; школы, кинотеатры, гостиницы были заняты военными. Ни за какие деньги нельзя было достать масла, сахара или натурального кофе. Немецкие банкноты потеряли всякую цену, и горожане прибегали к меновым операциям. В роли торгашей и спекулянтов выступали солдаты, реализуя награбленное добро; на черном рынке, уже не стесняясь, открыто предлагали любую иностранную валюту.
Выпив стакан кофе и почти не прикоснувшись к еде, Юргенс принял Долингера.
Требовательный и отлично знающий технику специалист, Долингер похвально отозвался о своих учениках – Ожогине и Грязнове.
Юргенс внимательно слушал его, изредка дуя на палец.
– Самостоятельно смогут работать? – спросил он.
– Вне всяких сомнений, – заверил Долингер.
– А если пошлем без техники?
Долингер улыбнулся:
– Они сейчас держат со мной связь на рации, собранной ими самими, без моей помощи.
– Хорошо… Что у вас ко мне?
– Я уже как-то докладывал вам, что у хозяина дома, где живут Ожогин и Грязнов, в чернорабочих состоит военнопленный, некий Алим Ризаматов. Вы тогда не возражали против сближения с ним. Вчера мне Ожогин рассказал, что сближение между ними достигнуто. Ожогин считает, что Ризаматов, имея связи в Узбекистане, может принести нам некоторую пользу.
Вот как! Эти русские – неглупые парни. Юргенс и сам думал о возможности использовать этого узбека.
– Все понятно, – прервал он Долингера. – Сделайте так, чтобы незаметно для хозяина дома Ожогин привел ко мне этого Ризаматова. А вообще этих русских надо на днях командировать в оперативный центр – пусть основательно потренируются месяца два.
Когда стемнело, в кабинет Юргенса вошли Ожогин и Ризаматов. Юргенс сидел в своем кресле с высокой спинкой.
Он внимательно посмотрел на молодого, стройного спутника Ожогина и заговорил на русском языке:
– Сколько вам лет?
Алим ответил.
– Когда и как вы попали в Германию?
Ризаматов назвал дату и рассказал заранее сочиненные подробности своего «пленения».
– У вас есть родственники в Узбекистане?
Хотя у Алима был только брат, он перечислил не менее десятка воображаемых родственников, добавив при этом, что, возможно, кое-кого из них уже нет в живых.
Идя к Юргенсу, Никита Родионович заранее постарался учесть вопросы, на которые придется отвечать, поэтому Алим отвечал без всякого смущения, четко и коротко.
Это понравилось Юргенсу. Он продолжал интересоваться биографическими данными Алима: образованием, профессией, принадлежностью к партии, к комсомолу.
– Так, так… – кивал головой Юргенс. – Попрошу вас выйти, – попросил он наконец Алима.
Оставшись наедине с Ожогиным, Юргенс поинтересовался, какое мнение об Алиме сложилось у Никиты Родионовича. Тот сказал, что Ризаматов – вполне подходящий для дела человек. Кроме того, нельзя не учитывать, что если Ожогин появится в Узбекистане, то понадобятся связи, знакомства, а знакомства лучше подготовлять заблаговременно.
– Правильно, – сказал Юргенс и хлопнул ладонью по столу. – А как он воспримет это? Как он относится к советской власти?
Никита Родионович пожал плечами:
– Думаю, что безразлично. Ризаматов неглуп и пойдет с нами. У него есть родственники, которые были репрессированы как буржуазные националисты…
– Отлично! Пусть войдет.
Ожогин позвал Ризаматова в кабинет. Алим вошел так же невозмутимо, и догадаться по его лицу, волновался он или нет, было невозможно.
– Садитесь, – пригласил Юргенс и, позвав служителя, распорядился принести бутылку вина.
Алим сидел на диване с наивным лицом и с любопытством разглядывал кабинет, ожидая продолжения разговора.
Вино появилось через несколько минут. Юргенс наполнил три бокала и предложил выпить за дружбу. Выпили.
Юргенс прошелся по кабинету, остановился около Алима и заговорил:
– Господин Ожогин считает вас хорошим человеком и хочет, чтобы вы были его помощником в том деле, которое я ему поручил.
– А я не знаю, кто вы, – смело произнес Алим фразу, которую заранее приготовил.
Юргенс сдвинул брови и сдержал улыбку. Поведение Ризаматова чем-то напомнило ему поведение Грязнова при первом визите к нему осенью прошлого года.
– Я представитель германской военной разведки, – сказал он. – Вас это не смущает?
Ризаматов отрицательно покачал головой.
– И великолепно. Вы не должны обращать внимания на то, что Германия терпит поражение. Сейчас это не имеет большого значения. Не будет национал-социалистской Германии – будет другая Германия. У нас есть крепкие и надежные друзья. Я гарантирую вам постоянную работу и хорошее вознаграждение. Материально вы не станете нуждаться ни в чем даже тогда, когда вернетесь к себе в Советскую Россию. Вам обеспечено хорошее будущее.
– Понимаю, – кивнул головой Ризаматов. – Но что я должен делать?
– Все, что потребует от вас господин Ожогин. Вы будете связаны с ним непосредственно.
Алим сделал вид, что задумался.
– Не стесняйтесь, говорите правду, – подбадривал его Юргенс.
Алим продолжал молчать.
– Ну?
Наконец Алим ответил, что согласен.
– Вы будете жить свободно и обеспеченно, – заверил Юргенс. – Но ваше благополучие отныне будет зависеть от вас самих и, главное, от того, сдержите ли вы свое обещание быть другом Германии, что бы там ни произошло.
– Я хозяин своему слову, – сказал Ризаматов.
– Ну и отлично!
…Когда Алим ушел, Юргенс объявил, что возникла необходимость командировать их, Ожогина и Грязнова, на оперативный радиоцентр, расположенный ближе к фронту.
– Там вы оба будете тренироваться в условиях, приближенных к боевой действительности, и окончательно закрепите полученные знания. Отправят вас завтра.
Предстоящая поездка не была неожиданностью. Она, правда, несколько нарушала намеченные друзьями планы, но миновать ее не представлялось возможным.
Долингер как-то уже намекал Ожогину, что не исключено командирование их в прифронтовую полосу.
– Надолго? – спросил Никита Родионович.
– На месяц-полтора, не более.
– Обратно мы вернемся?
– Да, при всех обстоятельствах.
Старинные стенные часы пробили двенадцать ночи. Сейчас же раздался звон в другом конце комнаты, где находились часы в резном деревянном футляре.
Комната напоминала антикварный магазин.
Все стены были завешаны картинами в позолоченных рамах; на столах, этажерках стояли статуэтки из бронзы, фарфора, серебра; за стеклами шкафов виднелась хрустальная посуда. Столы, стулья, диваны из высокоценных пород дерева были покрыты инкрустациями. Часть вещей лежала упакованной в ящиках. Хозяин готовился к эвакуации вглубь Германии.
Дом принадлежал Клеберу, видному немецкому коммерсанту, недавно возвратившемуся из Белоруссии и вывезшему оттуда много награбленных ценностей. Уже второй месяц жили в этом доме Ожогин и Грязнов, проходя практику на оперативном радиоцентре.
Раскуривая сигарету за сигаретой, бродил по дому Никита Родионович.
Ему было не совсем ясно, почему их держат здесь такой продолжительный срок, когда двухнедельная практика на радиоцентре показала, что и он, и Грязнов овладели в совершенстве профессией радиста.
«Невозможно представить, чтобы Юргенс забыл своих учеников, – думал Ожогин. – Хотя теперь ему, видимо, не до нас».
Советская Армия уже вступила на территорию Венгрии, Югославии, Чехословакии и наносила сокрушительные удары по гитлеровцам. Союзные войска развернули военные действия в Бельгии, Голландии, Западной Германии.
Дело шло к развязке.
«Во всяком случае, и наша командировка, – думал Ожогин, – не явилась пустым препровождением времени и не прошла бесследно». Работая на радиоцентре, Ожогин и Грязнов сумели установить местопребывание четырех вражеских радистов, действовавших на советской территории. Об этом незамедлительно было сообщено на Большую землю.