– Наоборот, редко о ком из русских он так хорошо отзывается. Он считает вас настоящими друзьями немцев.
Всю дорогу жена Зорга болтала.
Пересекли крытый рынок, посреди которого зияло несколько воронок, и вышли в переулок, сплошь заставленный грузовыми и легковыми автомашинами. В конце переулка, у небольшого домика с нависающим над тротуаром мезонином, их спутница постучала в окно.
Дверь открыл сам Зорг. Он был в военных брюках, сапогах и нижней сорочке.
Зорг был поражен неожиданным появлением своих прежних учеников и стоял, широко открыв глаза. Друзья не заметили в нем никакой перемены.
– Что же мы стоим? – спросил вдруг хозяин. – Вот чудеса! Заходите, пожалуйста!
Проведя гостей в столовую, Зорг быстро надел мундир.
– Сейчас мы организуем завтрак… Клара, прошу!
Жена Зорга подошла к шкафу и начала доставать посуду. Зорг помогал ей. Расставив на столе бутылки с вином, он раскупорил их, затем открыл рыбные и мясные консервы, компот из груш, нарезал тоненькими ломтиками копченую колбасу. Повесив на плечо полотенце, жена перетирала тарелки и бокалы.
Завтрак проходил оживленно. Друзья удивились гостеприимству Зорга. Майор разоткровенничался и сообщил, что теперь работает в разведке министерства иностранных дел.
– Война проиграна, – сказал Зорг без тени сожаления и досады. – Мне это ясно было еще там, в России. Но падать духом я не собираюсь. Завтра мы с женой улетаем в Аргентину.
– В Аргентину? – удивленно спросил Грязнов. – Почему так далеко?
Зорг улыбнулся. Он тщательно пережевывал кусок копченой колбасы.
– Нельзя думать о реванше без Аргентины, без Испании, без некоторых других стран, даже таких, как Соединенные Штаты. Вас удивляет это? Охотно поясню. Назову цифры, а выводы делайте сами. В Бразилии, например, живет сейчас без малого миллион немцев. В Аргентине – более двухсот тысяч. Столько же примерно в Чили. В Парагвае и Уругвае – не менее сорока тысяч, – Зорг рассмеялся. – Это что-нибудь да значит! – Он отпил глоток вина и, воодушевившись еще больше, продолжал: – Возьмите Испанию. Это наш верный союзник. За годы войны она получила от Аргентины свыше миллиона тонн зерна. Большая часть его попала к нам, – Зорг встал, заходил по комнате. – Теперь вам ясно, на кого может надеяться Германия?
– Вполне, – ответил Никита Родионович.
– Нельзя допустить падения Франко, как и нельзя допустить другого правительства в Аргентине. В Буэнос-Айресе мы имеем германский трансатлантический банк с филиалами на периферии. Там мы располагаем большими капиталами. Многие трофейные ценности, приобретенные в эту войну, перекочевали за океан и находятся в полной безопасности. Мы их перевезли туда через Испанию и Швейцарию. Такие концерны, как «Телефункен» или «Сименс», не без ведома и поддержки наших аргентинских друзей, построили там целый ряд новых заводов… А Америка? Вы можете, конечно, господа, не поверить, но я вам скажу, что на американском бензине летают целые соединения наших самолетов. На этом же бензине немецкие подводные лодки топят союзные суда. Наши солдаты носят брюки и мундиры, сшитые из американской ткани. Мы едим консервы, изготовленные в Соединенных Штатах Америки… Да за примером далеко ходить нет нужды. Вот, пожалуйста, читайте, – Зорг взял со стола начатую банку с мясными консервами и протянул ее через стол к друзьям. – «Изготовлено в США». Как вам это нравится? – рассмеялся он.
Друзья переглянулись.
– Ларчик открывается очень просто. Американцы продают консервы Испании, Швейцарии, а те одалживают нам. Нейтралитет в наше время – понятие условное. Тех, кто верит в нейтралитет, нельзя считать людьми, полноценными в умственном отношении. Согласны?
Ожогин и Грязнов кивнули головой.
– То-то!
Зорг встал из-за стола и покинул комнату. Возвратился он с большим термосом, обтянутым кожей.
– Поэтому не удивляйтесь, что мы летим в Аргентину. Пережить там кризис совсем неплохо… А сейчас давайте пить голландский кофе с американским сгущенным молоком, – он поставил термос на стол.
Жена Зорга разлила кофе по чашкам. Беседа продолжалась.
В разговоре кто-то упомянул имя Кибица.
Зорг усмехнулся:
– Вы правильно поступили тогда…
– В чем именно? – как бы не понимая намека, спросил Ожогин.
– Что сообщили о записках этого мерзавца Юргенсу. Кибиц и получил по заслугам: его расстреляли.
Ожогин и Грязнов поинтересовались, что Зорг намерен делать в Аргентине.
– Я еду туда как частное лицо. А работа найдется…
Ночевали друзья у Зорга.
На рассвете к его дому подошла машина: Зорг и жена торопились на аэродром.
Час спустя из уцелевшего помещения комендатуры Грязнов связался по радио с Долингером и объяснил положение, в котором они оказались.
В полдень был получен краткий ответ: «Выезжайте».
Ударили морозы, но снега не было. Солнце почти не показывалось. На деревьях и крышах домов прочно держалась густая изморозь. Реки покрылись льдом. Ночью мороз доходил до десяти градусов.
Ожогин и Грязнов возвращались на попутных машинах, пользуясь документами, полученными в комендатуре.
Так и не удалось им найти кого-либо из представителей радиоцентра, где они проходили практику, и получить соответствующие аттестаты.
Ехать по железной дороге было почти невозможно. Через основные железнодорожные узлы, забитые составами, пропускали эшелоны, идущие к фронту, а поездам, следующим вглубь страны, не уделялось никакого внимания.
Друзья потратили четверо суток только на то, чтобы проехать сто двадцать километров по железной дороге.
На автостраде водители, не снижая скорости, мчались мимо с тревожными, сосредоточенными лицами. Не помогали никакие сигналы. Пришлось пройти несколько километров пешком, прежде чем удалось пристроиться на попутную машину.
Вечером, когда совсем стемнело, машина остановилась на площади, где не так давно в числе других горожан Ожогин и Грязнов занимались рытьем окопов.
– Почти дома, – поеживаясь от холода, сказал Никита Родионович.
– Можно подумать, что вы забыли, где находится наш настоящий дом, – с улыбкой заметил Андрей.
– А я, признаться, не вижу основания не считать дом Альфреда Августовича своим.
Друзья молча пересекли площадь и двинулись по узкой улочке погруженного в полный мрак города.
«Не стряслось ли что с Вагнером и Алимом? – думал Андрей. – Не попали ли они в лапы гестапо? Продолжают ли свою боевую работу?»
Молчавший всю дорогу Никита Родионович был занят другими мыслями: его интересовал вопрос, как поступят с ними Марквардт и Юргенс. Курс подготовки закончен, они могут работать самостоятельно. Под каким предлогом их направят в Советский Союз? Какими обеспечат документами? Как будет осуществлена переброска?
События развертывались помимо воли и желания друзей. Оставалось следовать ходу событий…
Все ли возможное делают они с Андреем для своей Родины?
Конечно, можно сделать больше того, что они делают, но это связано с риском, а рисковать им нельзя. Он вспомнил «Грозного», его слова: «Поведение разведчика определяется заданием».
…Вот и знакомая калитка во двор. Друзья бесшумно обогнули дом и остановились перед закрытыми дверями. Сад выглядел сейчас печальным, деревья стояли голые, дорожки были усыпаны листьями. Приметно выделялось дерево с дуплом.
Никита Родионович постучал. За дверями послышались шаги и раздался голос Алима:
– Кто там?
– Свои.
– Кто – свои? – переспросил Ризаматов.
– Вот тебе и раз! Даже и по голосу не узнаешь?
– Ой-ой! – заволновался Алим. – Никита Родионович… Андрей… Радость какая! – он открыл дверь и поочередно обнял Ожогина и Грязнова. – Мы уж надежду на встречу потеряли.
– А ты куда собрался? – поинтересовался Андрей, видя, что на Алиме пальто.
– Холодно у нас, топить нечем… Пойдем! – и, обняв Андрея, он повел гостей в дом.
Вагнер и Гуго, оказавшийся тут же, встретили Ожогина и Грязнова с искренней радостью.
Все были в пальто, с шарфами на шее: температура в доме была почти такая же, как и на дворе.
– Можно не раздеваться? – улыбнулся Ожогин.
– Да, не рекомендуется, – ответил Гуго.
– Вы, конечно, есть хотите? – с беспокойством спросил Альфред Августович.
– Последний раз ели вчера вечером.
Вагнер и Алим переглянулись.
Выяснилось, что в доме ничего нет, кроме суррогатного кофе, да и его пить не с чем.
– И холодно, и голодно, – сказал грустно Вагнер.
– А картофель что, не уродился? – поинтересовался Никита Родионович – он знал, что Вагнер и Алим уделяли большое внимание обработке картофельного поля.
Вагнер безнадежно махнул рукой:
– Пришли мы как-то утром на поле, а на нем пусто: всё выбрали, до последней картошинки. Говорят, что сделали это проходящие воинские части…
Предстояло ложиться спать на голодный желудок.
Из-за холода дом казался неприветливым, неуютным.
– Ничего, одну ночь переночуем, а завтра что-нибудь предпримем, – успокоил старика Никита Родионович. – Юргенс поможет.
– Безусловно, – согласился Андрей. – Не в его интересах портить нам настроение в последние дни.
Спать решили в одной комнате. Снесли туда матрацы, одеяла, подушки, верхнюю одежду.
Гуго тоже остался ночевать. У него вышли какие-то неполадки с квартирной хозяйкой, и он уже вторые сутки не возвращался домой.
– Что же ты думаешь делать дальше? – обратился к нему Вагнер.
Абих попытался отшутиться:
– Думать в Германии запрещено. За всех думает фюрер.
Все, кроме Вагнера, рассмеялись.
– Я говорю серьезно, Гуго, а ты шутишь, – упрекнул он Абиха.
Тот промолчал.
– Что у вас произошло? – поинтересовался Никита Родионович.
Оказалось, что Гуго стал безработным. После того как сгорела лаборатория, его несколько раз допрашивали, но так как улик никаких не было, оставили в покое. Лабораторию перевели в другой город, а старый штат сотрудников уволили. Найти новую работу было почти невозможно.