Закончив прослушивание записей и подкрепив себя еще одной таблеткой аспирина и чашкой чая, Полещук вспомнил о привычке Чанга работать по выходным дням до обеда. Наспех приведя себя в порядок, разведчик опрометью бросился в гараж.
На ходу сообразил, что лучше воспользоваться машиной Сэлли — в выходной день американские дипломатические номера будут меньше привлекать внимание полицейских. Тем более что машину придется оставить на улице у здания непальского министерства внутренних дел.
На минуту заехал в резидентуру, взял портативный фотоаппарат и несколько бутылок «Посольской» — по опыту знал, что без спиртного на полноценную явку можно не рассчитывать…
Советские разведчики, как правило, встречались со своими агентами из числа непальцев в каком-нибудь из храмов исторического комплекса Пашупатинатх, расположенного в нескольких минутах езды от Катманду.
Однако хорониться по углам храмов, встречаясь с таким секретным помощником, как Чанг, было совершенно излишне. В непальском министерстве внутренних дел агент возглавлял департамент виз, регистрации и контроля за находящимися в стране иностранными гражданами. Его служебное положение само по себе выполняло роль естественного прикрытия для проведения конспиративных встреч, так как появление «бледнолицых» в его кабинете не вызывало никаких подозрений у местной контрразведки — работа у полковника такая…
Чанг, он же полковник Лакшман Шарма, был завербован предшественником Полещука майором Рогачевым, после того как организовал отправку его жены на лечение к «курганскому кудеснику» хирургу Гавриилу Илизарову.
Шарма узнал о враче-волшебнике, прочитав публикацию в «Нью-Йорк тайме», и в тот же день попросил аудиенцию у советского посла в Непале Григория Пасютина.
Посол, в начале своей дипломатической карьеры состоявший в агентурном аппарате КГБ и сохранивший (как ни странно!) добрые чувства к этому ведомству, сообщил о предстоящем визите непальца резиденту, полковнику Тимофееву. Тот вызвал к себе майора Рогачева, и работа началась…
В итоге молодая женщина с врожденным дефектом — левая нога короче правой на несколько сантиметров — была направлена в Союз и наконец избавилась от пожизненной хромоты. Кару божью устранили человеческий гений и золотые руки Илизарова…
В конце шестидесятых — начале семидесятых годов XX века Гавриил Илизаров своей новаторской методикой врачевания врожденных и в несчастье приобретенных дефектов костей и суставов конечностей произвел настоящий переворот в травматологии и ортопедии, завоевав заслуженную мировую славу.
Клиника целителя из глубинки стала приносить стране баснословные прибыли в свободно конвертируемой валюте — в Курган, ставший уральской Меккой, хлынули богатые калеки со всего света!
Однако для широких масс Советского Союза Илизаров по воле главного идеолога КПСС Михаила Суслова по-прежнему продолжал оставаться безызвестным местечковым костоправом без званий и имени.
Главное для всесоюзного идеолога номер один Михаила Суслова было в другом. В том, что отчество у Гавриила было Абрамович! Тысячи и тысячи советских граждан еврейской национальности подали заявления и ожидали своей очереди выехать из СССР на постоянное жительство, куда-нибудь подальше от реалий развитого социализма, а тут еще разгоравшийся арабо-израильский конфликт».
Поди знай, как истолкует сирийский президент-самодержец Хафез Асад или палестинский бомж Арафат популяризацию врача с таким одиозным для арабского уха отчеством.
Нет, пусть уж Илизаров врачует себе втихую, ибо интернациональная дружба превыше всего, ее надо беречь, даже в ущерб престижу и достижениям национальной медицины в глазах мировой общественности!
Докторскую диссертацию Илизарова Высшая аттестационная комиссия утвердила лишь после того, как число прооперированных им инвалидов-иностранцев перевалило за тысячу.
В 1978 году, когда общая сумма зарубежных платежей за уникальные операции достигла десяти миллионов долларов, Илизаров стал лауреатом Ленинской премии и обладателем аж десяти тысяч… рублей!
Героя Соцтруда долго не давали — противился все тот же главный идеологический цербер СССР Михаил Суслов. И только когда всесильный догматик, будучи тяжело больным, порядком отошел от партийных и государственных дел, как на тебе, получи, Гаврила Абрамович, Золотую Звезду!
На следующий день после возвращения жены из Кургана, где ей удлинили малую берцовую кость на целых семь сантиметров, полковник Лакшман Шарма собственной персоной заявился в советское посольство. Он-то, наивный, полагал, что отделается выражением благодарности и заверениями в вечной дружбе между советским и непальским народами. Не тут-то было!
В непальской резидентуре, да и вообще во всей советской внешней разведке, давно уже не верили всяким там лозунгам, типа: «Непали — Русси, бхай, бхай!» (Непальцы и русские — братья!), поэтому вопреки ожиданиям Шарма не получил аудиенции у посла, а был встречен резидентом полковником Тимофеевым и майором Рогачевым, выступавшими в роли первого секретаря посольства и атташе по культуре, соответственно.
В малом банкетном зале по случаю прибытия в посольство высокого гостя был накрыт стол с традиционно русскими разносолами из личных запасов посла. Сэкономить на гостеприимстве, решили разведчики, значит упустить один шанс из миллиона.
Действительно, случай вышел уникальный.
За такими высокопоставленными чиновниками из системы МВД, коим являлся Шарма, иностранные спецслужбы охотятся годами, используя весь арсенал имеющихся средств, чтобы попытаться подловить, скомпрометировать или обнаружить порочащие сведения, на крайний случай, хотя бы установить личный, неформальный контакт. А тут, на тебе — рыбка сама приплыла!
Правда, основа для более близкого знакомства с Шармой уже имелась — операция его жене была сделана бесплатно не за красивые глаза, а в соответствии с планом Центра по созданию условий, благоприятствующих вовлечению полковника в орбиту КГБ. И все же…
Объект вербовочной разработки мог сделать вид, что не придает оказанному вниманию особого значения, и отделаться направлением в адрес посольства формальной благодарности, приложив к ней чек на энную сумму или даже какой-нибудь грошовый сувенир в виде циновки или национальной соломенной шляпы… Ан нет — прибыл сам лично, да еще без свиты!
Это было хорошим знаком, и Тимофеев решил брать быка за рога. Тем более что к тому времени располагал о непальце исчерпывающей информацией. Как? А очень просто.
Во время пребывания жены Шармы в клинике она была окружена круглосуточной заботой и вниманием не только медперсонала, но и агентов КГБ. В их число входили также информаторы из числа непальских студентов, обучавшихся в советских вузах. А не навестить землячку в больнице — да это ж святотатство, пренебрежение кровными узами!
В беседах о состоянии здоровья пациентки выяснялись подробности биографии ее мужа, сильные и слабые стороны его характера, политические симпатии, круг общения, связи в окружении короля, перспективы продвижения по службе и прочая, прочая, прочая…
Так, стало известно, что Дакшман Шарма происходит из касты торговцев. Его отец с малолетства жил в Катманду и держал небольшую лавку. Сам Шарма никогда коммерцией не занимался, но драхму — свод предначертаний и запретов, определяющих нормы поведения каждой касты, — соблюдал неукоснительно. Даже женился на девушке из своей касты, несмотря на то, что она была хромой от рождения. И это при том, что до женитьбы Лакшман пользовался большим успехом у женщин и недостатка в любовницах не испытывал. С одной оговоркой: все они были из других сословий, из более низких каст, а значит, ни одна из них стать его женой не могла. Поступи он по-другому, родственники отвернулись бы от него.
Однако после учебы в Англии он пересмотрел свое отношение к драхме как таковой и к ее приверженцам в частности, стал нетерпим к откровенно нелепым ситуациям, которые создавались вследствие соблюдения жизненных норм для каждой касты.
К примеру, Шарма написал пьесу, в которой высмеял обнищавшего брахмана, священнослужителя, чья принадлежность к высшей касте заставляла его отказывать себе в самом необходимом для того, чтобы держать слугу, поскольку его драхма запрещала ему самому даже одеваться и умываться. Затем в местной газете появился его очерк об одном земледельце, который жил впроголодь, но, боясь проклятия старейшин своей касты, отказывался даже ловить рыбу…
Словом, учеба на юридическом факультете Бирмингемского университета, а затем в полицейской академии сделала из сына непальского лавочника настоящего европейца, в значительной мере лишенного кастово-религиозных предрассудков.
Кстати, там же, в Англии, по молодости примкнув к движению хиппи, Шарма, вдобавок к чрезмерному увлечению спиртным, пристрастился еще и к марихуане. Ко всему прочему, он отпустил усы и шкиперскую бородку на английский манер, что не в почете у непальцев.
Земляки, обучавшиеся вместе с ним, считали его «чужим среди своих» и совсем уже было махнули на него рукой, ибо все попытки образумить его оказались тщетными, как вдруг на пути Лакшмана возник гуру из Индии, некто Прапата Мехту.
Незадолго до встречи, ставшей для Шармы судьбоносной, гуру открыл в университетском городке школу йоги. Непалец из любопытства стал посещать занятия, а поближе познакомившись с Мехту, понял, что только йога спасет его от алкоголя и наркотиков. Год занятий йогой изменил Шарму до неузнаваемости — из опустившегося хиппи он превратился в самого прилежного студента, а затем курсанта. Благодаря постоянной опеке индийского гуру молодой человек с отличием окончил оба учебных заведения.
Возможно, поэтому он по возвращении на родину сразу занял должность начальника департамента в центральном аппарате королевского министерства внутренних дел.
Назначение на высокую должность вскружило голову молодому человеку — Шарме тогда не исполнилось и 30 лет. Наставления Мехту, как и занятия йогой, были забыты, и новоиспеченный полковник, не выдержав испытания властью, принялся за старое — стал много пить. Не гнушался Шарма и марихуаны, а уж о связях с падшими женщинами и говорить нечего.