Дариус сидел в камере, но Никто не ходатайствовал об его освобождении из-под стражи. Вот уже месяц как он не принимал своих лекарств. Никто не нанял адвоката. Он все еще толком не понимал, почему он в тюрьме.
Было еще дело Адама, джентльмена, которого я повстречал в день суда, проведшего три месяца под стражей, ожидая рассмотрения своего дела о нападении без отягчающих обстоятельств в магистратском суде. Керес отбил его у другой фирмы за месяц до суда, однако не позаботился заполучить какие-либо материалы обвинения от предыдущей фирмы, не говоря уже о том, чтобы встретиться с Адамом в тюрьме. Выполни он свою работу, Керес узнал бы, что Адам страдает от серьезных психологических проблем, что сразу же стало очевидно, когда, только увидев меня в камере, подсудимый обвинил меня в том, что я государственный шпион, посланный лейбористами его убить, после чего отказался от моих услуг.
Было еще дело Элизабет, юной студентки колледжа, никогда не попадавшей в неприятности, которую охранники обвинили в нарушении общественного порядка на концерте. Она клялась, что они ее с кем-то перепутали, и сказала Кересу в ночь ареста, что в клубе было полно камер видеонаблюдения, записи с которых могли ее оправдать. Керес и пальцем не пошевелил, чтобы эти записи раздобыть. К тому времени, как я встретился с ней в суде четыре месяца спустя, было уже слишком поздно. Записи были давно стерты. И несмотря на все мои протесты в магистратском суде по поводу несправедливости проведения суда без столь важных доказательств, Элизабет признали виновной, хотя она, скорее всего, таковой не являлась.
Этот список можно продолжать очень долго. Бездействие Кереса и его нежелание делать свою работу стали у нас в конторе расхожей темой для шуток, смеяться над которыми, однако, никто не думал. После случая с Дариусом я сказал клеркам, что отказываюсь впредь выполнять какую-либо работу для Кереса, и несколько прозревших младших адвокатов ко мне присоединились. Тем не менее, оглядываясь назад, я понимаю, что мог и должен был сделать больше. После своего самого первого полученного от фирмы Кереса дела я должен был понять, что его работа – это профессиональная халатность, и пожаловаться на него в Управление по контролю за работой солиситоров. Я мог встретиться с Кересом лично и подробно высказать все, что думаю о нем и о его грязной шайке, а также сообщить, что буду настоятельно советовать всем его клиентам обратиться за помощью к кому-то другому. Мне хочется думать, что сейчас, имея уже несколько лет адвокатской практики, я бы именно так и поступил. Но тогда я ничего не сделал. Я стал соучастником заговора молчания, позволяющего процветать Кересам мира сего. Я списываю свое бездействие скорее на простодушие и слабость, чем на эгоизм или заботу о своих доходах: одной из многочисленных радостей работы на Кереса в магистратском суде было то, что он никогда не платил по счетам. Работа в магистратских судах, в отличие от Королевского суда, оплачивается напрямую солиситору, который должен передать деньги адвокату. Керес никогда не передавал гонорар младшим адвокатам. Он знал, что наша контора слишком зависит от серьезных дел в Королевских судах, которые он нам поставлял, чтобы поднимать шумиху из-за того, что барристерам-новичкам не платят за магистратские суды.
Через несколько месяцев после дела Дариуса, когда я все еще ломал голову над тем, как поступить, фирма Кереса обанкротилась. Они закрылись, оставшись должны мне почти три тысячи фунтов за всю проделанную для них за несколько лет работу. Что ж, если такую цену нужно заплатить, чтобы ситуация с Дариусом не повторилась, то каждый цент того стоит. Но вся эта печальная история подчеркивает одну значительную проблему с контролированием деятельности подобных фирм. Управление по контролю за работой солиситоров зачастую обвиняют в том, что они предпринимают слишком мало усилий в борьбе против злодеяний в исполнении Кереса и ему подобных – например, против переманивания клиентов, – вызывая постоянное негодование добросовестных фирм (13). Но справедливости ради стоит заметить, что это управление может предпринимать какие-либо действия лишь в ответ на поданную жалобу. А подобное недостойное поведение слишком часто остается необжалованным.
Хотя решительные подсудимые и не стесняются жаловаться на подведших их солиситоров и барристеров, самым уязвимым их клиентам может не хватить смекалки, чтобы распознать некомпетентных адвокатов. От судей, у которых теперь свои «приоритетные задачи» – то есть как можно больше признаний вины подсудимыми, – до начала процесса не требуется (да у них все равно бы не было на это времени) анализировать качество полученных обвиняемым юридических рекомендаций или услуг. Солиситорам может не хватить смелости доложить о своих коллегах в соответствующие инстанции. Нельзя не признать и нашу, адвокатов, собственную вину. Слишком многие из нас закрывают на происходящее глаза. Ну или находят оправдания, чтобы не вмешиваться. Кому-то дополнительный источник дохода важнее профессионального долга. Кто-то вроде меня оправдывается своей юностью и наивностью. Но мы должны делать больше. Лично я должен был сделать больше. Я не перестану повторять, что фирмы вроде «Кереса и Ко» составляют ничтожное меньшинство среди компаний, предоставляющих субсидируемые государством услуги солиситоров. В большинстве фирм работают преданные делу профессионалы, не покладая рук сражающиеся за своих клиентов с пытающейся перемолоть их системой. Проблема в том, что если и дальше повышать их рабочую нагрузку, параллельно снижая и без того смехотворные гонорары, то хорошие солиситоры защиты рискуют в конечном счете сойти с дистанции. Несметное число из них на моей памяти покидали мир субсидируемой государством помощи, чтобы работать с завещаниями, службой пробации или в частном порядке заниматься гражданским правом. Лучшие из лучших продолжают цепляться, но уже едва держатся. Если они ослабят свою хватку и сгинут в пучине финансовой несостоятельности, то скрывающиеся в тени мерзавцы охотно заберут себе их дела, заботясь лишь о количестве и нисколько о качестве своей работы или своей репутации. Если они не смогут заплатить частному солиситору, то эти обвиненные в уголовных преступлениях люди, целиком полагающиеся на помощь государства, в том числе те, кто впервые оказался на скамье подсудимых – вы, ваш родственник, ваш ребенок, – попадут прямиком в лапы Кересу и ему подобных. По состоянию на сегодняшний день я бы без колебаний сказал, что лучшие фирмы по оказанию субсидируемой государством юридической помощи предоставляют услуги, равносильные, если не превосходящие, по качеству их высокооплачиваемым коллегам в частном секторе. Но если они падут, а кересы восстанут, то двухуровневое правосудие[10] станет реальностью нашего уголовного права. Кстати, про двухуровневую систему говорить не совсем уместно. Потому что на данный момент имеется еще и третий уровень, с которым связан один из самых грандиозных скрытых позоров нашей системы. Речь идет о подсудимых из среднего класса, которые не удовлетворяют критериям предоставления государственного защитника, однако не могут позволить себе частного адвоката. И которые, как результат проводимых втихомолку разрушительных государственных реформ, становятся жертвами называемого мной «налога на невиновность».
7. Мифы о субсидируемой юридической помощи и «налог на невиновность»
«Когда я вступил в должность [в 2010 году], у нас была самая щедрая система субсидируемой юридической помощи в мире; однако даже после сокращения ее объемов она все еще остается самой щедрой в мире. Для сравнения, во Франции и Германии государство тратит на юридическую помощь порядка пяти фунтов на человека, в то время как у нас на одного жителя получается целых тридцать восемь фунтов».
Возможно, вы даже не задумывались о том, как будете в случае необходимости искать себе защитника по уголовным делам. А следовало бы. Любого человека могут по ошибке обвинить в уголовном преступлении. Вас удивит, как ошибка или чей-то злой умысел, немыслимые повороты судьбы способны убедить полицию и прокуратуру, что вы преступили закон.
Представьте, что вы, забрав детей из школы, возвращаетесь домой в тихий вечер четверга. На дворе поздняя осень, так что в полчетвертого уже начинают постепенно сгущаться сумерки. На улице ветрено, и мокрые листья шлепаются о лобовое стекло, в то время как вы пробираетесь через вереницу вставших у вас на пути джипов. Ваша неугомонная парочка, пристегнутая на заднем сиденье с выданным на руки «айпадом», чтобы отвлечь их, препирается по поводу того, кто первый будет играть в «Гадкий Я: Minion Rush». Все эти крики совершенно не к месту, так что, пока вы стоите с включенным ручным тормозом, вы поворачиваетесь, чтобы призвать их к порядку, а также забрать ставший предметом споров девайс. Положив планшет на переднее сиденье и мысленно порадовавшись своим военным навыкам наведения дисциплины, вы продолжаете движение. Вы замечаете, что, хотя дорога впереди и свободная, «Рэндж Ровер» прямо перед вами останавливается, нарушая правила, и включает аварийный сигнал, очевидно, в ожидании кого-то. Вы смотрите в зеркала, включаете поворотный сигнал и начинаете объезжать вставшую впереди машину. Когда вы переключаетесь на вторую передачу, из-за неподатливого рычага переключения вы машинально бросаете взгляд вниз и влево – всего на доли секунды, но этого оказывается достаточно. Перед вами выскакивает пятилетний мальчик, и вы, подняв голову, успеваете только заметить голубое пятно его куртки. Вы бьете по тормозам, однако уже слишком поздно. Мама мальчика клянется, что вы возились с планшетом, обнаруженным полицией на пассажирском сиденье. Другой свидетель подтверждает ее слова, добавляя, что ваша машина, согласно их воспоминаниям, все еще двигалась, когда вы повернулись назад, чтобы отчитать своих детей. Третий услышал рев вашего двигателя и решил, что вы начали разгон, нетерпеливо объезжая неподвижный «Рэндж Ровер».