Само преступление произошло еще в августе 1996 года. Сомнений в том, что преступление действительно имело место, не было никаких: на выходе из ночного клуба на жертву, мисс Е., со спины напал незнакомец, который ударом лишил ее сознания, расстегнул ее блузку, стащил с нее трусики и колготки, после чего она, по счастливой случайности, пришла в сознание и отбилась от него. В нападавшем она узнала мужчину, пялившегося на нее ранее той ночью. Она помнила, что у того на лбу была шишка, а одет он был в запоминающуюся футболку с пейсли-орнаментом. Другие свидетели также видели в ту ночь этого подозрительного мужчину. На основании предоставленного мисс Е. описания был составлен фоторобот, – так и был арестован мистер Неалон.
Он сообщил полиции, что никогда не бывал в этом ночном клубе, и немедленно предложил сдать анализ ДНК. Полиция проводить анализ не стала. Вместо этого позиция обвинения на слушаниях по его делу строилась главным образом на неубедительных результатах опознания с участием других свидетелей. Лишь один из многих выбрал мистера Неалона в ходе опознания. Другие смогли лишь описать человека с шишкой на лбу и в футболке с ярким узором. Другие были уверены, будто у нападавшего был ярко выраженный шотландский акцент. На суде не было представлено никаких доказательств наличия у мистера Неалона на момент совершения преступления шишки на лбу. Да и никакой футболки с узором пейсли, по словам его девушки, он отродясь не носил (2). В довершение ко всему присяжным четко было слышно, что мистер Неалон был стопроцентным ирландцем (в плане акцента, подразумевающего соответствующее происхождение).
Тем не менее присяжные приняли эти несколько расплывчатые показания по опознанию и признали Виктора Неалона виновным. Отклонение его первой апелляции в 1998 году, казалось, лишало его каких-либо шансов на пересмотр приговора.
Затем, в 2010 году, благодаря некоторым изменениям в законодательстве солиситоры мистера Неалона смогли ходатайствовать о проведении лабораторной экспертизы одежды жертвы. Результаты проведенной проверки были впечатляющие. Анализ ДНК показал наличие на ее блузке и чашечках ее бюстгальтера, к которым прикасался нападавший, слюны. Самым же важным было то, что эта слюна не принадлежала мистеру Неалону. В ту ночь жертва надела свою одежду впервые, и анализ ДНК исключил вероятность того, что слюна была оставлена ее парнем, одним из восьми участвовавших в расследовании полицейских, одним из четырех пришедших ей на помощь на месте нападения людей либо кем-то из криминалистов. Другими словами, «были проведены все возможные меры по проверке принадлежности ДНК кому-то невиновному». Единственным возможным объяснением было то, что слюну оставил нападавший (3). Быть которым Виктор Неалон не мог.
Трем судьям Апелляционного суда, выслушавшим эти доказательства, не понадобилось много времени, чтобы вынести решение. Влияние этих новых доказательств на справедливость обвинительного заключения было, как они сказали, «значительным». Приговор отменили. Позже в тот день Виктора отпустили, – он вышел на свободу. Семнадцать лет за решеткой с ошибочным клеймом жестокого, опасного насильника были закончены.
Полная тайн работа Апелляционного суда (по уголовным делам) редко когда попадает в поле зрения общественности. С точки зрения СМИ, рассмотрение дела в Апелляционном суде – это малопонятный, запутанный аппендикс слушаний в Королевском уголовном суде присяжных, заслуживающий попадания в новости лишь по самым громким делам. Для младших барристеров вроде меня экскурсии в Апелляционный суд вызывают ужас сродни тому, что испытываешь в первый день в старшей школе, когда отчаянно желаешь только одного – поскорее выбраться оттуда живым, да еще чтобы тебя никто не окунул головой в унитаз. Даже такие матерые акулы, как мой наставник, годами бороздивший просторы Королевских судов с властным бесстрашием и еще чуть-чуть, да обнесший бы забором свой любимый зал суда, признают, что, попадая из Королевского суда во владения Лордов и Леди Апелляционного суда, не уверены до конца, чем те занимаются.
Но для викторов неалонов, застрявших в наших тюрьмах, Апелляционный суд – это последнее пристанище. Последний лучик надежды перед погружением в бескрайнюю тьму. Когда присяжные огласили свой вердикт, а судья вынес свой приговор, единственными людьми, способными отпереть дверь вашей камеры и отменить ошибочный приговор или уменьшить чрезмерный тюремный срок, являются три (4) черно-белые фигуры, возвышающиеся над скамьями на первом этаже Лондонского Королевского суда.
В период между октябрем 2015 года и сентябрем 2016 года по результатам рассмотрения в девяноста четырех заявках было принято решение о «ненадежности» обвинительного приговора, а по 924 удовлетворенным апелляциям приговор был признан «явно завышенным» или «несправедливым с правовой и принципиальной точек зрения». Таких счастливчиков единицы. Предстать перед Апелляционным судом можно лишь с разрешения либо судьи Королевского суда (которое, что неудивительно, выдается крайне редко), либо самого Апелляционного суда. Если в разрешении на апелляцию было отказано либо разрешенная апелляция была отклонена, то на этом, как правило, все заканчивается (за исключением особых обстоятельств, как в случае Уоррена Блэквелла и Виктора Неалона, когда появляется какая-то новая информация и Комиссия по пересмотру уголовных дел соглашается направить дело обратно в Апелляционный суд) (5).
Статистика, правда, явно не в вашу пользу. Если рассмотреть приведенные выше цифры на фоне всех заявок, то картина получается весьма удручающая. Те девяносто четыре одобренных апелляции об отмене приговора были выбраны из 1417 всех поданных апелляций в 2016 году, что дает нам вероятность успешного рассмотрения дела в 6,6 %. И это только те апелляции, которые были поданы. Большинство осужденных даже не пытаются обжаловать свой приговор, и если учесть, что за тот же самый период Королевским судом было вынесено где-то семьдесят тысяч обвинительных приговоров (6), то получается устрашающая (хотя и не несущая какого-либо практического смысла) «вероятность отмены приговора» в 0,13 % (7). Другими словами, 99,87 % всех приговоров остаются в силе. Попахивает полной безнадежностью.
На практике, разумеется, из этих сырых данных вряд ли можно делать какие-то выводы. «Идеальный» уровень успешных апелляций определить не проще, чем «идеальный» уровень обвинительных приговоров. Если воздержаться от очевидных наблюдений, что стопроцентный или нулевой уровень успешных апелляций был бы в корне неверным, то очень сложно прийти к выводу, справляется ли со своими задачами первая ступень апелляционной системы. То, что 99,87 % приговоров остаются без изменения, может говорить о многом. Это может означать, что наша система судопроизводства в подавляющем большинстве случаев выносит справедливое решение. Или же говорить о том, что огромное количество судебных ошибок не попадает на рассмотрение из-за слишком строгих критериев подачи апелляции. Точно так же 6,6 % удовлетворенных апелляций могут показаться слишком маленьким показателем, однако этому также могут быть различные объяснения. Приблизительно 10 % всех апелляций подается не представленными адвокатами заявителями, которым их адвокаты сказали, что никакого смысла оспаривать приговор нет, однако они все равно решили попытать счастья с сомнительной апелляцией (8). Некоторые адвокаты могут дать чересчур оптимистичную рекомендацию подать апелляцию с целью задобрить трудного клиента или обеспечить себя дополнительной работой. Зачастую адвокаты совершенно правильно указывают на обнаруженные ими ошибки в судебном процессе, либо обнаруживаются новые относящиеся к делу материалы, однако суд не находит их достаточно серьезными, чтобы в рамках закона повлиять на вынесенный приговор.
В академических кругах полно критики на работу Апелляционного суда, а также того, до какой степени Лорды и Леди Апелляционного суда изгаляются, чтобы оправдать сохранение приговоров в силе, несмотря на обнаруженную якобы очевидную ошибку и несправедливость. Согласно их утверждениям, Лорды и Леди Апелляционного суда слишком часто находят способ преуменьшить промахи судебной системы или объяснить очевидные недоработки при вынесении приговора своими «Да, но…». И уж определенно в нашей истории достаточно примеров, изобличающих Апелляционный суд в данном отношении. Аналитики уголовного права Макконвилль и Марш подвели следующий малопривлекательный итог.
Отчетливо прослеживался решительный настрой официальных лиц оставлять в силе приговоры, несмотря на обилие противоречащих им доказательств. Например, в деле об убийстве Карла Бриджуотера. 13-летний школьник Карл Бриджуотер подрабатывал разносчиком газет. 19 сентября 1978 года он принес газету на ферму пожилой супружеской пары. Хозяев не было, а дом в это время грабили. Бриджуотер вошел в дом, чтобы выяснить, в чем дело. Его насильно потащили в гостиную и там застрелили в упор. Убийца не оставил никаких следов. Шесть недель спустя, недалеко от места, где произошло убийство, была ограблена другая ферма. Воров поймали, и в конце концов один из них сказал, что убийство Карла Бриджуотера тоже совершили они. Осужденные неоднократно держали многодневные голодовки. Было отмечено, что ни одного вещественного доказательства их преступления в ходе следствия обнаружено не было. Приговор был основан на признании обвиняемого, которое было сфабриковано двумя расследовавшими убийство полицейскими, подделавшими подпись подозреваемого и его показания. Трое обвиняемых (четвертый скончался в тюрьме от сердечного приступа), ошибочно осужденных в 1979 году, были оправданы лишь в 1997 году, после шести отдельных полицейских расследований и двух предыдущих неудачных апелляций. Гилфордская четверка, осужденная в 1975 году, была оправдана лишь в 1989 году, и за это время один из них также умер в заключении (Джузеппе Конлон); апелляции по похожему делу Магуайрской семерки упорно отклонялись вплоть до 1991 года; апелляция Стефана Кишко, осужденного в 1976 году за убийство, которого он, возможно, не совершал, была отклонена, и судья Бридж (который также участвовал в рассмотрении дела Бирмингемской четверки) заявил об отсутствии «каких-либо оснований» для удовлетворения апелляции, в результате чего Кишко был оправдан лишь в 1992 году (Стефан Кишко, налоговый служащий из семьи украинских и словенских иммигрантов, был приговорен к пожизненному заключению за убийство на сексуальной почве, которое он не совершал, и провел в тюрьме почти 17 лет). А приговор Кардиффской троице за убийство в 1988 году был отменен лишь в 1992-м, а их имя было окончательно реабилитировано лишь после осуждения настоящего убийцы в 2003 году (9).