Царь Петр, смолоду возмечтав о море, принялся строить корабли, фрегаты, скампавеи, галеры, шнявы, боты. Мечтой своей он надеялся увлечь подданных. Однако жители Среднерусской возвышенности, отродясь моря не видавшие, бескрайних водных пространств боялись, на кораблях служить не хотели, морскую науку воспринимали с превеликим трудом. Тут-то и принялись инструкторы-иностранцы вбивать флотскую премудрость «кошками».
Это изобретение английских джентльменов (cat-o-nine tails) применялось с XII века на всех флотах Европы. Плеть имела короткую рукоять из дерева и девять веревочных концов— «хвостов» длиной до 60 см. На каждом «хвосте» делали по три узла. Если требовалось усилить наказание, то количество узлов увеличивали. «Кошками» секли нерадивых матросов на виду у экипажа, возле грот-мачты. Данная корабельная традиция показалась великому реформатору России совершенно неизбежной и вполне допустимой. В Уставе Морском, лично им написанном, он упоминал о «кошках» неоднократно.
Не скоро сказалась эта наука, но в конце концов самодержец достиг желаемого. Молодой российский военный флот на Балтике впервые наголову разгромил шведов в июле 1714 года при Гангуте и шесть лет спустя, в июле 1720 года, повторил победу в бою при острове Грангам.
У наших имелось 52 галеры и 12 лодок. Неприятель располагал линейным кораблем в 54 пушки по названию «Поммерн», четырьмя фрегатами и девятью галерами. Отступая, командующий эскадрой Голицын заманил шведов в шхеры, где фрегаты тотчас сели на мель. Русские бросились на абордаж. После ожесточенной схватки линейный корабль и галеры ушли. Фрегаты достались петровским морякам в трофей.
Щедро наградил государь победителей. Всем офицерам — золотые медали, всем нижним чинам — серебряные. Кроме того, на захваченных фрегатах стояло 104 пушки, да и за взятие самих кораблей участникам баталии полагались призовые деньги. Казна выплатила их незамедлительно. Сумма вышла приличная — 8960 рублей серебром. Из такого расчета матросам выдали но восемь рублей на человека, унтер-офицерам и офицерам — и того больше. За восемь-то рублей серебром в первую четверть XVIII столетия в русской деревне бревенчатый дом с садом и огородом продавался. Забудешь тут и про «кошки», и про линьки, и про другие особенности судовой жизни…
Еле-еле дождалась Анастасия, когда купеческие парусники подполковника Фалеева загрузятся пшеницей и освободят место для «Хотина» на Старо-Каменной пристани. Правда, ее чувство нетерпения другие члены разведывательно-диверсионной группы не разделяли. Они наслаждались отдыхом, выпавшем нежданно, отменной сентябрьской погодой в Крыму — солнечной, но не жаркой — и теплой водой в море. Под защитой двух российских крепостей Керчь и Ени-Кале им жилось спокойно. Только ежедневные верховые проездки и тренировки в стрельбе напоминали кирасирам о будущих боевых задачах.
В десятом часу утра, в среду, когда Аржанова занималась довольно утомительной гимнастикой, рекомендованной фехтовальщикам в знаменитой книге шевалье д’Амбуаза «Некоторые размышления об опыте поединков на шпагах и рапирах от короля Людовика XIII до наших дней», в ворота усадьбы громко постучали. Сержант Чернозуб, пребывающий в полном расслаблении и одетый на манер вольного малороссийского хлебопашца в соломенную шляпу и посконную рубаху без ворота, не спеша пошел открывать калитку.
— Здорово, земеля, — хриплым голосом сказал ему низкорослый, коренастый человек в форменной зеленой курте-бостроге и круглой черной матросской шапочке. — Их высокоблагородие госпожа Аржанова здесь проживают?
— Положим и так. Шо тоби до нее?
— Велено передать записку с корабля «Хотин».
— Зараз виддай мэни.
— А ты кто будешь? — Моряк смерил Чернозуба недоверчивым взглядом с ног до головы.
Украинец приосанился:
— Сержант Новотроицкого кирасирского полка Макар Чернозуб!
— Чего-чего? Ты шутки тут со мной не шути! Это я тебе говорю, боцман Семен Белоглаз!
— Як? Белоглаз? — Кирасир расхохотался. — От це ж кличка якась, бо не може бути настояща хвамилия…
— Много ты понимаешь! — Боцман сжал кулаки и оглянулся.
На другой стороне улицы его поджидали четыре моряка в таких же зеленых бострогах и черных шапочках. Не только куртки, но и фигуры были у них одинаковыми: низкорослые, широкоплечие, с короткими шеями. Белоглаз дал им знак приблизиться. Вразвалочку они зашагали к воротам, засунув руки в карманы просторных флотских штанов и сохраняя на лицах выражение мрачной невозмутимости. Их неуловимое, но несомненное сходство с боцманом сразу убедило Чернозуба — перед ним люди одной, крепко спаянной команды, вроде той, к которой принадлежал он сам.
— Добре, — медленно произнес сержант, — зараз заходьте у садик до беседки. Госпожа подполковница через час выйдет…
Таким образом, первым человеком из экипажа флагманского корабля, каковой представился Анастасии, стал Семен Белоглаз. Он передал ей записку от капитана Козлянинова с сообщением о том, что ранним утром сегодня «Хотин» пришвартовался у Старо-Каменной пристани и ей следует поторопиться со сборами в плавание. Еще в записке говорилось про боцмана и четырех матросов. Они-де помогут госпоже Аржановой быстро и правильно упаковать вещи для путешествия на военном корабле, а также объяснят ей и ее прислуге основные правила пребывания там.
К объяснениям Белоглаз приступил легко, живо, с шутками-прибаутками. Перед знатной молодой и красивой женщиной он не робел, однако в то же время держался строго в рамках этикета. Аржанова, соглашаясь с требованиями судовой жизни, молча кивала головой и внимательно рассматривала моряка. Все-таки он являлся выходцем из какого-то другого, совершенно неведомого ей корабельно-морского мира. Флоре предстояло освоиться в нем и завоевать благосклонность главного его распорядителя — Тимофея Козлянинова.
Сперва боцман обрисовал ей ситуацию с открытым огнем.
Категорически запрещается держать его где-либо, кроме камбуза. Но и там огонь разжигают только два раза в день, для приготовления горячей пищи команде в специальных, крепко запираемых чугунных печах, недавно изобретенных капитаном 2-го ранга Жемчужниковым. Ночью, если уж возникнет такая нужда, то передвигаться по палубам и трапам надо не со свечкой в руке, а с фонарем. Но лучше смирно спать в своей койке от заката до рассвета.
Не разрешается передавать собственную провизию корабельным поварам.
Припасы берутся только из общей кладовой и пища готовится одинаковая для всех. Правда, у офицеров — отдельный котел. В нем мяса или рыбы, каши и масла побольше. Впридачу к этому закуски отпускаются в офицерскую кают-компанию по особому списку. Например, балык, копченые говяжьи языки, паюсная икра. Но и нижних чинов на флоте кормят неплохо: четыре раза в неделю — мясо с кашей, раз в неделю — рыба с кашей. В понедельник и среду — одна каша, овсяная или гречневая, зато густая и с 20 золотниками (более 80 граммов. — А. Б.) коровьего масла каждому. Еще морякам выдают ежедневно полтора фунта, то есть примерно 600 граммов, сухарей или печеного хлеба, две пинты пива, по средам, пятницам, субботам и воскресеньям — чарку вина[136].
Конечно, «Хотин» собою невелик, всего — около 32-х метров в длину. Но он имеет две палубы: квартер-дек и опер-дек и интрюм. Там хранятся всевозможные запасы: питьевая вода в бочках, провизия в борт-камере, порох — в крюйт-камере, дрова для камбуза и прочее. Находятся там и помещения для нижних чинов, или кубрики. Под носовой, или баковой, надстройкой живут канониры, в середине корабля, под опер-деком — матросы, ближе к корме, или юту, — морские пехотинцы. В общем, места мало, и потому каждый должен твердо знать, где его территория, и без надобности на чужую не заходить.
Его высокоблагородие капитан бригадирского ранга приказали поместить госпожу Аржанову с женской ее прислугой в адмиральскую каюту, которая расположена на юте, ряда с кают-компанией.
Солдатская же команда, о которой она упомянула, будет проживать вместе с морской пехотой. Порох и свинец, имеющийся у них, надо уложить в бочки и сдать в крюйт-камеру. Оружие, огнестрельное и холодное, они могут оставить при себе.
— А лошади? — спросила Анастасия.
— Более пяти голов принять на борт мы не можем, — ответил он.
Снова боцман заговорил об особенностях предстоящего плавания. Ведь его цель — крейсерование у южных и западных берегов Крыма. Это делается по указу императрицы для того, чтоб своевременно перехватывать как татарские суда, направляемые самозванцем Бахадыр-Гиреем в Стамбул для связи с правительством Оттоманской Порты, так и турецкие суда, которые доставляют на полуостров письма султана, деньги и оружие для бунтовщиков, а иногда и целые отряды наемников, готовых вступить в бой со сторонниками светлейшего хана Пахин-Гирея.
Без сомнения, Белоглаз был осведомлен о многом и выступал в данном случае доверенным лицом капитана. Она рассматривала его загорелую, обветренную физиономию с чертами типично русскими: волосы цвета спелой ржи, темно-голубые глаза, нос — картошкой, широкие скулы, крутой подбородок. Явно не у берега моря он родился. Однако, судя по его речи, морское дело изучил досконально и полюбил его.
То-то бы порадовался царь Петр, неутомимый мореплаватель. Все-таки выросло в Российской империи новое поколение, устремленное в голубые водные дали.
Отвечая на вопрос Анастасии, боцман кратко рассказал о себе. Происходил он из крестьян Тамбовской губернии, по рекрутскому набору взяли его в восемнадцатилетнем возрасте и как тогда была разнарядка на флот, то он и попал сюда из-за своего малого роста. Служит более пятнадцати лет и в боцманы выбился оттого, что грамоте учен и арифметику знает. Чужие страны повидал, в сражениях участвовал, находясь в Архипелажской экспедиции, на фрегате «Святой Павел», коим командовал в 1772 году храбрый лейтенант Алексиано.
— Вижу, корабельная служба тебе по душе, — сказала Аржанова.
— Так точно, ваше высокоблагородие! — отрапортовал Белоглаз. — Море — это ж красота небыва