Мне бы следовало прекратить разговор, но что-то подтолкнуло меня сказать:
— Такие простые, незначительные отклонения от привычного могут вызвать волнения, бунт. И потом…
— Довольно! — ответил он мне почти грубо. — Люди должны привыкать к моим правилам. Если я что-то говорю, то оно так и будет… И закончим с этим!
Так резко со мной он еще не говорил. Я не могла скрыть обиды и удивления.
В то же время я видела: с ним происходит что-то неладное. Он пугал меня, и мне еще больше захотелось очутиться сейчас рядом со своим дорогим ребенком, в милом сердцу Виндзоре.
В ту ночь сон у Генриха был тяжелым: он не открывал глаз, даже когда я уже встала, чего с ним никогда не случалось. Обычно, проснувшись, я уже не находила его в спальне.
Он по-прежнему выглядел нездоровым, я смотрела на него с нежностью: спящий, чертами лица он напоминал нашего сына. В нем проглядывала какая-то незащищенность, ранимость, чего я раньше не замечала.
Ох, Генрих, вздохнула я, зачем ты так поступаешь? Зачем ведешь такую жизнь? Эти постоянные изнуряющие битвы…
Открыв глаза, он увидел, как внимательно я смотрю на него.
— Ну и что? — попытался он изобразить улыбку. — Довольна ты тем, что видишь перед собой?
— Нет, — решительно ответила я. — По-моему, ты серьезно болен.
— Перестань. — Тень раздражения исказила его лицо. — Я чувствую себя так же, как всегда. Уже поздно, не так ли?
— Ты спал дольше, чем обычно.
Он вскочил с постели.
— Почему ты не разбудила меня?
— Я сама только-только встала.
— И занимаешься тем, что рассматриваешь меня, дабы окончательно убедиться, что мой вид тебя не устраивает.
— Тебе необходим отдых, — сказала я.
— Он нужен мне не больше, чем нож убийцы в спину! Я не могу отдыхать, Кейт, пока на этой земле не наступит мир.
— При том, как развиваются события, — сказала я с горечью, — вряд ли он когда-нибудь наступит. Ты сам говорил…
— Он придет в свое время, уверен в этом. Потому я решил…
— Новые военные планы?
— Да, но не в отношении Франции. Я решил отправиться в крестовый поход. Как мои предки.
Я воззрилась на него в крайнем удивлении. Не ослышалась ли я? О чем он толкует?
— Ты отправишься со мной, — добавил он.
Что я могла ответить? Мой ненаглядный супруг не чувствовал себя спокойно, если в руках не держал меча.
О Боже! Он никогда не станет другим…
В тот же день до меня дошли ошеломляющие вести. Мой брат Шарль движется во главе немалого войска, чтобы атаковать и разгромить армию молодого герцога Филиппа Бургундского.
Герцог продолжал оставаться союзником Генриха, поэтому тот сказал:
— Что ж, придется прийти ему на помощь. Если твой брат разгромит Филиппа, ничего хорошего не будет.
— Так уж необходимо вмешиваться? — спросила я с тревогой.
Он неодобрительно взглянул на меня и нехотя сказал:
— Я только что говорил тебе… Дофин уже одержал одну, правда, не очень значительную, победу при Бюже, когда убили моего дорогого брата Кларенса. Это вселило в наших противников надежду, чего нельзя допустить. Ее нужно загасить. Непременно. Поэтому я вынужден тотчас отправиться в поход.
— Разве ты не мог бы послать войско, а сам остаться ненадолго? — спросила я без всякой надежды.
— Остаться, когда солдаты будут сражаться! — воскликнул он. — Только женщине могло такое прийти в голову!
— Но тебе в самом деле необходимо отдохнуть! — в полном отчаянии сказала я.
— Мне? Вместо того чтобы встать во главе армии?
— Генрих… Не уезжай так поспешно. Тебе нельзя… Ты болен.
— Кейт, порой ты без умолку готова повторять одни и те же глупости.
— Да, если ты не понимаешь… не хочешь понять.
Он нетерпеливо отмахнулся, но через мгновение снова повернулся ко мне и подхватил в объятия.
— Не бойся, — сказал он с нежностью. — Я скоро вернусь, и мы будем вместе.
— Буду молиться об этом, — печально произнесла я, сердце у меня горестно защемило.
Он разрешил мне сопроводить его до Санлиса.
Однако, когда мы прибыли туда, ему показалось, что это место слишком близко к полю битвы.
— Будет лучше, — сказал он, — если ты отправишься снова в Венсенн.
— Но здесь я ближе к тебе, — возразила я.
На его лице появилось нетерпение. Последнее время он ни в чем не разрешал противоречить себе.
— Ты отправишься в Венсенн немедленно, — услышала я.
Итак, я отправилась в замок посреди Венсеннского леса, а он — в сторону Санлиса.
Спустя несколько дней из окон своих покоев я услышала шум голосов. Посмотрев вниз, я едва могла поверить глазам: несколько человек несли носилки, и на них лежал… мой Генрих!
Я поспешила во двор. То, что я увидела, повергло меня в ужас: Генрих, страшно бледный, без чувств. Я ведь чувствовала, что болезнь высасывает из него силы.
Один из тех, кто сопровождал короля, обратился ко мне. Это был высокий красивый мужчина, говоривший по-английски с легким акцентом, природу которого я не могла понять.
Он сказал:
— Королю пришлось покинуть армию. Он больше не мог находиться на поле боя.
— Да, вижу. Но что с ним? Можете вы отнести его в спальню?
— Конечно, миледи.
Генриха перенесли на кровать. Он лежал, не приходя в сознание, тяжело дыша.
Высокий мужчина сказал мне:
— Миледи, полагаю, следует послать за священником.
— О Боже! Неужели…
— Да, миледи. Король уже давно нездоров, но отказывался лечиться и покинуть войско.
Я с ужасом поняла, что предчувствие не обмануло меня: Генрих болен, тяжело болен…
Вернее сказать, он при смерти, но я не хотела, не могла произнести эти слова даже в глубине души.
Казалось немыслимым, чтобы такой сильный, такой мужественный и непобедимый человек лежал сейчас распростертый на постели, беспомощный, онемевший, с закрытыми глазами.
Я сказала чужим голосом, обращаясь все к тому же высокому мужчине:
— Этого не может быть… Мы должны вернуть его к жизни.
Он ничего не ответил, только посмотрел на меня с таким участием и печалью, что глубоко тронуло меня.
Немедленно вызвали врачей, они что-то делали, суетились, и прошло еще несколько томительных, страшных часов, прежде чем я окончательно поняла, что надежды не осталось: мой Генрих умирает.
Оказалось, Генрих какое-то время страдал от дизентерии, самой распространенной среди солдат болезни, но сейчас что-то неладное случилось у него в груди: он сильно кашлял, дышал с большим трудом, лицо его посинело от удушья.
Врачи мрачно качали головами и с безнадежностью разводили руками, показывая, что ничего не могут поделать.
Оставив армию, прискакал герцог Бедфорд. Он вместе со мной стоял в изголовье кровати, на которой лежал Генрих, и его присутствие приносило мне некоторое облегчение. Я чувствовала его искренность и знала, что этому брату Генриха могу всецело доверять.
Милый Бедфорд, он попытался утешать меня, хотя знал, как и все остальные, что состояние Генриха безнадежно.
Я находила в себе силы слегка улыбаться в ответ на его уговоры, даже сказала, что на этот раз бедный Генрих сражается с более могущественным врагом, чем обессиленные внутренними раздорами французы.
Священник не отходил от постели короля, и тот, в перерывах между приступами удушья, пытался просить прощения за совершенные грехи… Какие грехи? Может быть, за бурно проведенную юность? Или за кровь, пролитую с обеих сторон на полях сражений во Франции?… До моего слуха не доходили слова, но мне хотелось, чтобы они оказались такими.
Священник читал семь псалмов. Когда он дошел до слов: «Щит мой в Боге, спасающем правых сердцем…», Генрих слегка шевельнул рукой, показывая, чтобы тот прервался.
С великим трудом, задыхаясь, он произнес громким шепотом:
— Я намеревался… когда закончу завоевание Франции… Крестовый поход в Святую Землю…
Я услышала, что он сказал, и у меня мелькнуло не ко времени: наверное, он хотел походом в Святую Землю замолить свои грехи, содеянные на земле Франции. Кровопролитие… слезы жертв…
Мучительная агония умирающего длилась, казалось мне, бесконечно. Я чувствовала, из меня тоже уходят последние силы.
Шепотом я спросила одного из врачей:
— Появилась надежда?
Он только посмотрел на меня, и в его глазах я прочитала просьбу не требовать ответа.
— Скажите мне правду, — настаивала я.
— Миледи… — проговорил он, — будет чудом, если король проживет еще час или два…
— Брат… где мой брат? — услыхала я его слова.
Герцог Бедфорд, который тоже не отходил ни на шаг от постели, наклонился, взял бессильную руку Генриха.
— Я здесь, — произнес он.
— Джон, — еле слышно сказал Генрих, — ты всегда оставался хорошим братом.
— Да, мой король… Да, мой любимый брат. Я всегда верно служил Англии и тебе.
— Я знаю это, Джон… Ты единственный верный… бескорыстный. Я доверял тебе. Сейчас на тебя ложится честь удержать то, что я завоевал… И еще… Мой сын… мое дитя… Моя Кейт… Охрани их от всего худого, Джон… Она так еще молода… И мой ребенок… Мой Генрих…
Его голос прервался.
— Я сделаю все, о чем ты просишь, Генрих. Положись на меня.
Король еле заметно кивнул и прикрыл глаза. Он выглядел умиротворенным.
В молчании стояли мы около постели, и мне вспомнилось странное предсказание, которое не так давно передали с его слов: «Генрих, рожденный в Монмуте, будет царствовать мало, но сделает много…» Первая половина пророчества уже сбывалась.
Ощущение страха и глубокой потери охватили меня. Одна мысль билась во мне: скорее домой, скорее к моему сыну! К ребенку, потерявшему отца и ставшему, не достигнув еще годовалого возраста, королем Англии…
Я не пыталась уже заглядывать в будущее. Оно и так виделось туманным, таинственным, не предвещавшим ничего хорошего.
Когда я вспоминаю сейчас те дни в Венсеннском замке, меня не покидает ощущение, что я пережила какой-то длительный кошмарный сон. И я страшилась предчувствий, предсказания, так чудовищно сбывшегося.