Никогда!.. У меня умер муж. У меня отняли ребенка. Но мне никто не запретит любить и никто не отнимет у меня моего возлюбленного!..
Увы, как я была наивна!..
Впрочем, мы оба вполне сознавали опасность, нависшую над нами, угрозу, которую следовало избегать.
— Со мной рядом преданные женщины, — говорила я ему. — Они никогда не выдадут меня.
На что он отвечал:
— Ты слишком добра, моя любовь, чересчур доверчива. И думаешь, все такие же, как ты.
— Дорогой Оуэн, — убеждала я его. — Во всяком случае, я могу вполне доверять моим трем Джоаннам, а также Агнессе. Что касается Гиймот, она скорее пойдет на смерть, чем предаст меня.
— Да, их преданность я вижу давно, она радует и умиляет меня, — соглашался Оуэн.
Но в ту, первую, ночь мы мало говорили. Мы любили друг друга, и наше наслаждение было смешано с тревогой, отчего делалось еще острее, еще ненасытнее.
— Нельзя любить лишь тогда, когда это выгодно и спокойно, — сказала я в перерыве между ласками. — Любовь не для того создана. Она сильнее и глубже, если не под стать чему-то, а вопреки.
— Любимая, ты говоришь как человек, который много выстрадал, — отвечал Оуэн. — Слишком много.
— Мой дорогой, отныне нам придется делить и радости, и беды.
— Екатерина… Кейт… неужели это возможно?
— Если мой возлюбленный не из робких..
— О нет. Я доказал это в свое время на поле боя. Единственное, что меня тревожит, — как наша любовь отразится на твоей судьбе.
Я коснулась пальцами его губ.
— Молчи. Не хочу ни о чем слышать. Сегодня ночью мы вместе. Разве это не прекрасно? Мы сумели наконец сломать барьер предрассудков и открыться друг другу. Ничто не должно омрачить нашу первую ночь…
Так оно и было. Все дурное пришло позже.
В ту ночь мы познали и обрели друг друга. Об остальном мы не думали…
Глава 7ОПАСНАЯ ЛЮБОВЬ
Я сама чувствовала, что изменилось, налилось сладкой истомой тело, блуждала по лицу улыбка. Агнесса и все три Джоанны смотрели на меня с молчаливым удивлением, а в глазах Гиймот то и дело мелькал страх.
Но никто из них ни о чем меня не спросил. Молчала и я.
Может, Джейн в своем теперешнем путешествии в Шотландию вместе с Джеймсом чувствовала такую же волшебную невесомость? Мне казалось, что я счастлива, как никогда.
Я могла думать лишь об Оуэне. Бесконечно слушать его рассказы о жизни в Уэльсе, о детстве и ранней юности. О далеком предке по имени Кадваладр, защищавшем землю валлийцев от войск английского короля Генриха II. Мне хотелось как можно больше знать об отце Оуэна — изгнаннике, отверженном, вынужденном бежать из родных мест и скрываться. В приступе ярости он убил человека, нанесшего ему оскорбление.
Все эти истории казались мне чрезвычайно романтическими, я так любила их и просила не раз повторить, наслаждаясь его красивой музыкальной речью.
Словом, меня полностью захватил Оуэн, я до конца растворилась в нем.
— Надо постараться не показывать своих чувств на людях, — не раз говорил он мне.
— Зачем же ты сам так жарко смотришь на меня при всех? — парировала я.
— Тебе это неприятно?
— Обожаю твой взгляд. Он меня всегда так волнует, что я слабею. Но ты так неосторожен… Нет, нет! — восклицала я тотчас же. — Продолжай так же смотреть на меня! Прошу тебя!
— Как же я смотрю?
— Так, словно я уже в твоих объятиях.
— Но ведь это чистая правда!..
Любовные речи… Бессвязные, бестолковые, не понятные никому, кроме двух посвященных… Маленькие любовные хитрости и ухищрения… Они входили в ритуал любви и доставляли ни с чем не сравнимое наслаждение. Жизнь внезапно повернулась ко мне своей лучшей стороной…
У меня отняли ребенка, но ко мне пришла любовь. Настоящая, хотя и опасная. Волшебная… А волшебником оказался Оуэн.
Я потеряла не все, твердила я себе, я еще смогу быть по-настоящему счастливой…
Молчание Гиймот по этому поводу казалось мне несколько странным. Она словно чего-то выжидала. Я понимала: она догадывается обо всем, знает правду, и если не одобряет, то, по крайней мере, понимает меня. Да, я не сомневалась: она осознает, как тяжела для меня разлука с ребенком, и не может осудить за то, что я попыталась — и мне удалось это! — возместить свою утрату.
Я чувствовала: недалека та минута, когда Гиймот не сможет больше хранить молчание.
Тем временем все остальное шло своим чередом. Мой двор готовился к разделу: прибывшие сюда леди Батлер и миссис Эстли усердно занимались подготовкой маленького короля к переезду в Виндзор. Мой любимый когда-то Виндзор! Я же оставалась пока в Хардфорде.
С отъездом моего сына во дворце стало намного меньше людей и суеты, что облегчало наши встречи с Оуэном. Однако дамы из моего близкого окружения с еще большим беспокойством вглядывались в меня, и я чувствовала — с их губ вот-вот сорвутся какие-то опасливые слова.
Первой, конечно же, нарушила молчание моя милая Гиймот.
Как-то она вошла ко мне в покои и молча остановилась поодаль, по ее смущенно-решительному виду я поняла, что сейчас будет сказано нечто не вполне обычное.
— Миледи, — заговорила она наконец с торжественной серьезностью, — понимаете ли вы сами, как изменились за последнее время и что это… это заметно для других?
— Изменилась? — откликнулась я невинным тоном. — В каком смысле, Гиймот?
— Ну… как сказать… вроде бы что-то с вами приключилось… необычное. Вы очень похорошели. Как-то неприлично… Но я знаю, что… — продолжала она, обретя более решительный тон, — и многие другие тоже догадываются.
— Разумеется, — сказала я. — Всем известно, что у маленького короля теперь собственный двор и другое окружение. А его мать осталась без сына. Такие перемены не могут пройти незамеченными.
— Но вы, миледи, дай вам Бог, смирились с этим, и на вашем лице нет безмерного отчаяния. Я уже сказала вам. Напротив, вы счастливы. Уж не потому ли, что…
Она замолкла.
— Почему, Гиймот? Говори же…
— Потому что нашли утешение, — выпалила она.
— Утешение? — переспросила я, задумавшись над этим словом. — О, больше, чем это, дорогая Гиймот! Хотя, как мать, я безутешна.
— Все дело в Тюдоре? — спросила она прямо.
Я утвердительно кивнула. Не хотелось притворяться перед ней, да и бесполезно. Она давно уже все поняла. Раньше всех она почувствовала, что должно случиться. Пророчица милая.
— Это очень… очень безрассудно, — проговорила она, подходя ко мне вплотную.
— Знаю.
— А вы сами думали, к чему это приведет?
Я посмотрела ей прямо в лицо, в ее милое, доброе, простодушное лицо.
— Послушай, Гиймот. Однажды я уже вышла замуж, чтобы выгодно стало другим. Теперь хочу угодить себе самой. Имею я на это право?
— Но… но ведь речь идет не о замужестве, — сказала она, по всей видимости, пораженная моими словами и той горячностью, с которой я их произнесла. — Королева не может равняться с таким…
— С таким смелым воином! — вскричала я. — Мой муж считал Оуэна одним из лучших в своем войске.
— Но вы не должны все равно…
— Я ничего не могу с собой поделать, Гиймот, — сказала я уже спокойней. — Это сильнее меня.
Она ненадолго задумалась.
— Понимаю, — вздохнула она. — Вы все время очень волновались. Из-за маленького Генриха. А тут еще леди Джейн с королем Шотландии… Вот оно и случилось, верно?.. Но теперь-то этого больше не будет… Скажите?
Мне хотелось смеяться и плакать. А еще я должна стать хозяйкой своей судьбы и самой решать, как поступить.
— Гиймот, — сказала я твердым тоном, — только я… я и Оуэн будем принимать решение, что нам делать дальше.
— Но ведь он простой хранитель гардероба.
— Он сподвижник моего покойного мужа. Его оруженосец.
— Полунищий валлийский рыцарь!
— Да, это так. Но я, королева, люблю его.
— Святая Матерь Божья! Зашло так далеко?
— Дальше некуда, Гиймот.
— Они узнают об этом!
— Кто — они?
— Герцог Бедфорд, епископ Винчестерский… Глостер… Он самый опасный из них, вы должны понимать… О, если он только узнает!.. Вы подвергаете себя страшной опасности, миледи!
— Я их не боюсь, Гиймот, — сказала я.
Но ее следующие слова повергли меня в состояние шока.
— Есть человек, который должен опасаться еще больше, чем вы, — сказала она.
— О ком ты говоришь?
— Об Оуэне Тюдоре. О ком же еще?
Я замерла от ужаса, она же совершенно права. Как могла я не подумать об этом?
— Да, — продолжала Гиймот, — они его обвинят во всем. Вас… вас в худшем случае удалят от мира. Но хранителя гардероба, который домогается королевы… Ох, даже не хочу думать о том, что они могут с ним сделать. Не дай Боже! Они обвинят его в предательстве…
Меня отрезвили речи Гиймот.
Она видела это и, мне показалось, несколько успокоилась, что сумела заставить меня задуматься.
В течение нескольких дней я избегала встреч с Оуэном. Это стало для меня нелегким, но поучительным испытанием. Я многое открыла в себе. Поняла, как невыносимо жилось бы мне, если бы не встретилась с Оуэном. Мне стало ясно и то, что любила короля Генриха лишь в своем воображении и что отношения с ним оказались лишь бледной тенью моих отношений с Оуэном.
Королевская власть, жажда военных побед и невозможность жить без них составляли суть всей жизни Генриха. Любовь же он рассматривал как приятное времяпрепровождение и заслуженную награду за ратные подвиги и прочие труды, и занимала она в его сердце далеко не первое место.
Для Оуэна же я стала всем, как и он для меня. Наша страсть оказалась всепоглощающей, мы уже не мыслили даже дышать друг без друга, а необходимость держать любовь в секрете лишь придавала большую остроту.
Разумеется, бывали минуты, когда я горько сожалела, что мы не можем жить открыто и безбоязненно, в гармонии со всем, что нас окружает, но, как я уже говорила, наши опасения, особенно в первое время, доставляли не только горечь, но и мучительное блаженство. И оба мы это полностью ощущали.