Но маленький Сема крутил головой, зажмурившись в ужасе при виде знакомой офицерской формы СС:
— Я гулял, я гулял, я в лесу гулял.
Сергей вдруг понял, мальчишка не верит им, думает, что нарвался на фрицев. Он погладил его по голове, повернулся всем лицом, не скрывая ужасного шрама:
— Видишь, я Сергей, твой брат. Ты — Семен Громов, тебе шесть лет, ты живешь с бабушкой Анкой в доме с синей крышей. А в бане окна с красными и зелеными стеклами. Я помогал нашему дедушке вставлять их, когда строили баню. Видишь, я все знаю, потому что до войны я тоже там жил. Ты был совсем еще малышом, ты ведь не помнишь меня. Вот, вот, помнишь, конфету тебе такую же оставил? — Паренек выудил из кармана леденец, бережно укутанный в папиросную бумагу, и сунул в маленькую ладошку. Это подействовало, и мальчик принялся недоверчиво изучать фигуру капитана.
Громов указал на Шубина в офицерском кителе:
‒ Это друг, он не фриц, просто переоделся, так надо. Почему ты здесь, а не у тайника?
Малыш всхлипнул и пожаловался:
— Я ягоду увидел, бабанечку хотел малиной угостить и застрял.
Его ножка действительно провалилась и застряла в расщелине гниющего ствола на земле.
— Сейчас, сейчас, Сема, я помогу.
Старший брат осторожно принялся отрывать по кусочку черную древесину и вытаскивать распухшую ступню. Шубин бросился на помощь. Из его портянки они соорудили перевязку малышу. Тот уже перестал всхлипывать, лишь обвил ручонками шею брата и прильнул прямо к жуткому шраму на лице. От того, что пришлось провести почти всю ночь в лесу в ожидании новой записки или послания, мальчик устало обвис на руках брата. Тот нес свою драгоценную ношу, вдыхая запах волос, чувствуя тепло крошечного тельца, и вслушивался в сонное бормотание рядом с ухом:
— Сережка, когда уже победа, когда фрицов убьют всех? Они бабанечку мучают, Сережа, лупят, ругают. Я их так хочу поубивать, Сережа, чтобы ни одного фрица не было больше. Когда ты вернешься, братик, когда? Бабанечка говорит, как ты вернешься, так война кончится. Возвращайся, Сереженька, пускай война кончится, не надо конфет мне, я могу всю жизнь конфеты не есть, ни одной не съем, только ты вернися.
Слезы душили Сергея, в подполье он привык не думать о мирной жизни, приучил себя не вспоминать о близких, чтобы не рвалось сердце на куски из-за боли и переживаний за них. Поэтому слова мальчика ударили в самую глубину, от ярости к фашистам, от жалости к брату голову будто застлало туманом. Он даже вздрогнул, когда Глеб Шубин вдруг подхватил мальчика и взял себе на руки:
— Семен, я хочу тебя кое о чем попросить.
Осоловевшее личико вытянулось и стало серьезным, ребенок задрожал от холода и предстоящего долгого возвращения в немецкий ад. Но капитану Шубину пришлось быть твердым.
— Послушай меня, Сема. Сейчас тебе надо вернуться к бабушке и передать ей следующие слова… Готов запоминать? — Вихрастая головка склонилась в знак согласия. — Мастеру и Балерине, встреча сегодня в полночь у братской могилы на котловане.
— Мастеру и Балерине, встреча в полночь у братской могилы на котловане, — послушно повторил Семушка и с неохотой встал на ноги. До чего же тепло и безопасно на сильных руках брата, но его ждет бабанечка, пора возвращаться домой.
Сергей осторожно обнял брата, провел ладонью по узкой спинке:
— Потерпи, Сема, потерпи, братик. Немножко осталось, чуть-чуть — и победа. Слышишь, верь мне, обещаю, скоро победим.
Тот доверчиво обнял его тонкими ручками:
— Вернися, Сережа, я тебя каждый день жду. И бабанечка ждет.
Маленькие ноги бесшумно затопали по траве, крошечная фигурка растворилась в белесой утренней сырости. А Сергея скрутило от беззвучных рыданий, вся боль, накопленная за годы войны, подступила и, словно живое существо, вцепилась раскаленными пальцами в горло. Он уткнулся лицом прямо в землю, в рот забились мох и трава, только парень ничего не замечал, сотрясаясь в беззвучном горьком плаче.
На его плечо легла крепкая ладонь капитана Шубина, похлопала по отсыревшей из-за тумана ткани — хватит, пора двигаться дальше. Сергей с трудом поднялся, слезы потоком текли по его лицу, не было сил их вытереть. Но он двинулся дальше за своим командиром, вдоль границы Маевска, чтобы найти проход к братской могиле, откуда пареньку удалось выбраться три года назад.
Глава 5
Из-за разлившегося вдоль городской границы тумана двигаться разведчикам было нелегко. Они шли почти на ощупь, прислушиваясь ко всем звукам, прежде чем продвинуться вперед еще на десяток шагов. Наконец Громов дотронулся ладонью до колючек, торчащих из молочной влажности:
— Чертополох, я помню эту поляну. Здесь настоящие заросли, мы играли тут…
Он вдруг осекся, вспомнив, как мальчишками часами тут пуляли друг в друга колючими липучими бомбочками репейника. Никто из них тогда даже подумать не мог, что скоро столкнется с настоящей страшной войной.
Но Шубин уже внимательно прощупывал землю впереди.
— Это хорошо, что тут столько репья. Если бы немцы взялись минировать, то сначала выкорчевали бы сорняки, чтобы не цеплялись к одежде и не мешали работать. Значит, эта полоса свободна для прохода. Давай попробуем пройти дальше.
Разведчики осторожно двинулись прямо в самую гущу цепких головок. Несколько шагов — и перед ними выросла стена из новых колючек, теперь металлических. Железная проволока окольцевала металлические столбики, собралась в густую кисею, через которую было невозможно пролезть, не застряв. Но Шубин знал, как преодолеть препятствие. Он развернулся и принялся собирать с земли широкие старые ветки, выбирая те, у которых было побольше отростков. Из четырех разлапистых сучков разведчик соорудил накидку на проволочную преграду. Теперь острые металлические края не впивались в руки, и Глеб кивнул Громову — вперед, за мной. С небольшим разбегом, подсаживая друг друга, разведчики перебрались через раскачивающуюся под их весом ограду. На другой стороне, теперь уже в черте города, они сразу же растянулись на земле. Хотя ничего не было видно в этой бескрайней молочной реке, и все же рядом что-то происходило. Сначала раздался тонкий вскрик, потом еще один. Тихо и как-то безысходно заплакала женщина, голос у нее был совсем тонкий, почти детский. Разведчики переглянулись — надо срочно возвращаться назад, опасность совсем рядом! Они бесшумно отползли обратно к преграде, так же бесшумно взобрались наверх. Мягкий прыжок в колючки — и они на другой стороне. Глеб стянул ветки, отбросил их в сторону, чтобы удалить все следы их пребывания у городской границы.
Сережа Громов в это время с ужасом вслушивался в звуки невидимой за завесой тумана борьбы. Кричала девушка, она на русском языке умоляла тонко и жалобно:
— Не надо, больно. Нет, нет. Пожалуйста, не надо.
Но, судя по звукам ударов, гортанным окрикам, ее насильники и не думали останавливаться. Сергей с ужасом понял, что где-то совсем рядом немецкие солдаты из патруля поймали девушку, вернее практически девочку, и теперь издеваются над ней — избивают и насилуют, не боясь, что кто-то сможет им помешать.
— Сергей, уходим, — толкнул его в плечо командир.
Но Громов отчаянно зашептал:
— Вы слышите, слышите, что там происходит? Они же издеваются над ней! Пожалуйста, давайте остановим их. Прошу. Разрешите, у меня есть нож.
Договорить он не успел, туман рядом вдруг разрезал луч света. Солдат в немецкой форме направил на них дуло автомата и предостерегающе крикнул. Даже Сергей, который плохо знал немецкий, понял, что караульный приказывает им стоять на месте и угрожает стрельбой. Возле его виска вдруг щелкнул затвор, парень хотел повернуть голову в сторону своего командира, но его остановил еле слышный шепот:
— Пну в ногу, ударь меня и беги!
Тут же с той стороны ограды на разведчиков уставились еще два фонаря. На руках двое солдат держали обвисшую, без сознания, девочку-подростка лет шестнадцати. Верх платья на ней был безжалостно разодран, а юбчонка задрана почти на спину. Лицо в синяках и ссадинах смотрело на землю, залитые кровью светлые волосы повисли прядями вниз. У Глеба Шубина потемнело перед глазами от нахлынувшей ярости, он заревел во весь голос на немецком:
— Стоять, чертовы идиоты! Я — офицер гестапо Андреас Шульц! Я сбежал из советского плена, я захватил партизана и веду его в штаб! Опустить оружие! С вами разговаривает офицер. — Капитан направил свой пистолет на замерших от изумления солдат. — Я отправлю вас в гестапо за неподчинение офицеру!
От жесткого удара прямо в нос Шубин взвыл и на несколько секунд ослеп. Меткий удар Громова почти отправил его в нокаут. Табельное оружие выскользнуло из рук, разведчик закричал во всю глотку, взмахнул руками и кинулся в сторону рядовых, изображая шок:
— Кто стрелял? Отставить! Не сметь стрелять в офицера СС!
Солдаты замерли с опущенными автоматами, не понимая, как им действовать. Сергей Громов мгновенно скрылся за деревьями, бледный и худой офицер продолжал метаться вдоль ограждения, выкрикивая приказы:
— Немедленно доставьте меня в штаб! Я доложу о вашем проступке, из-за вас сбежал военнопленный!
Старший в патруле затоптался неуверенно на месте:
— Господин офицер, мы не поняли. Просто… — Он оглянулся на девушку без сознания.
Но Шубин не дал ему закончить, он понимал, что сейчас важно нападать первым — ругаться и кричать, угрожая гестапо, чтобы никому из рядовых не пришло в голову начать задавать неудобные вопросы.
— Придурки, молчать! Вместо обхода вы тут таскаетесь по девкам! Все русские девки больные и грязные, арийцам запрещено к ним прикасаться! Вы что, не слышали личного распоряжения фюрера?!
Солдаты в страхе отпустили несчастную девушку, и она рухнула на землю. Глеб мысленно пожелал ей, чтобы она как можно быстрее пришла в себя и вернулась домой. Он сделал для нее все, что смог. Сейчас ему надо спасать собственную шкуру, притвориться эсэсовцем и играть эту роль до конца. Правда, чем все это закончится, сейчас Глеб даже не мог предположить. В голове звенела лишь одна мысль, он повторял ложь снова и снова, чтобы в горячке не выдать себя: «Я — Андреас Шульц, сбежал из русского плена, долго шел по лесу, захватил в плен партизана, но т