Черный хромированный автомобиль чинно прокатился по центру города, затем принялся петлять по улочкам, потом замедлил движение у дровяных складов. Мари ловко метнула горящий окурок прямо в кучу стружек, что накопилась после распилки бревен на дрова. И снова ударила по газам, теперь уводя бронемобиль как можно дальше от белого дымка, выпрыгнувшего столбиком из желтой древесной горы.
— Сейчас разгорится, ветер сильный задувает, северный. Все сараи спалит, забегают эти жирные морды! — с ненавистью выкрикнула Мари.
Она вцепилась в руль, ноги не отпускали педали — яростно вжимали их в пол. На высокой скорости они влетели в центральный район, распугали прохожих на нескольких улицах и наконец почти уткнулись в серые двери, на которых белел прямоугольник от снятой вывески.
— Это что, прямо к дверям? Это гестапо? — забеспокоился лежавший на полу Шубин.
Но возбужденная происходящим Мари, кажется, совсем не боялась быть пойманной. Лицо ее светилось от азарта и злости: сейчас покажет этому Беккеру с его гестапо всю их тупость, прямо под носом выкинет такой трюк, что никому и в голову не придет.
Балерина только ухмыльнулась в ответ на тревогу разведчика:
— Никто не посмеет совать свой нос в генеральский автомобиль, хоть я даже в окно заеду. Да и через четверть часа фрицам будет не до этого.
И, подтверждая ее слова, ветер на улице вдруг пригнал тучу из черного пепла, затянул удушливой завесой тротуар. Женщина натянула платок так, чтобы ее личико и локоны были хорошо видны.
— Садитесь на место водителя, так чтобы вас не было видно снаружи. Как только Захаревич сядет в авто, гоните со всей мочи к пустырю. Пока немцы будут тушить пожар, у вас есть шанс выбраться из города. Машину бросьте на пустыре. — Она вдруг протянула узкую ладонь. — Гранату!
— Но зачем, для чего она вам? Какой план? — возразил было ей Глеб и все же послушно снял с ремня лимонку.
Женщина ловко сунула гранату в карман юбки:
— Как вас там, Шульц, Шубин?! Вы отправляете меня вытащить пленного из лап Беккера и спрашиваете про план. — Она расхохоталась зло и хрипло. — Никакого! Вы — сумасшедший, право сумасшедший. Сидите тихо, а потом бегите из города.
— Но вы… — Разведчик попытался ее остановить, но было уже поздно.
Советская лазутчица в кокетливо распахнутом пальто, стуча каблуками, прошла в серое здание, в стенах которого умерли от пыток сотни советских военных. В коридоре при виде любовницы генерала Фертиха дежурный взял под козырек:
— Добрый день, ма… — Он растерянно замолк, не зная, как назвать статус этой фронтовой жены, которую знал весь городишко.
Но женщина лишь испуганно ринулась к нему почти в объятия:
— На улице пожар! Неужели русская бомба?! Господи, мне так страшно, я не хочу умереть. Где вход в подвал, быстрее, отведи меня туда! Надо спрятаться от самолетов, от их ужасных бомб.
Дежурный растерянно прислушался к крикам на улице — там и правда творилось что-то страшное, пахло удушливо и едко. Мари кинулась бежать по коридору:
— Быстрее, мы же погибнем. Где тут убежище?!
Рядовой бросился следом, но тут же остановился и кинулся к двери, потом снова на свой пост. Он не знал, как поступить: спасать свою жизнь и искать укрытия от какой-то беды, что подступала к зданию, или следовать своему долгу и бежать за бесцеремонной красоткой. Инстинкт оказался сильнее, как только он открыл дверь и оказался в черном тумане из копоти, то со всех ног пустился бежать подальше от места своего дежурства.
А Мари в это время стремительно скакала по ступеням вниз, из-за решеток к ней тянулись руки, стонали измученные люди, просили помощи:
— Помогите! Я умираю!
— Спасите, спасите, нас пытают!
— Воды, дайте глоток воды.
Но Мари не останавливалась, она толкнула дверь камеры, точно зная, что ее даже не закрывают. Пыточную, которую оборудовал Беккер, не надо было закрывать на замки. Пленный всегда оставался во время допросов связанным. Руки, ноги стянуты тугими узлами, а путы насажены на крюк в потолке, так чтобы несчастный человек болтался, словно кукла, с вывернутыми назад руками. В таком положении каждая минута превращалась в пытку, от боли люди кричали часами, теряли сознание. Но в углу стояло ведро с ледяной водой, чтобы снова и снова обливать несчастного, приводить в чувство и продолжать задавать вопросы.
Сейчас главы гестапо не было на его любимом месте «работы», вместе со своими подчиненными тот бросился на место полыхающего пожара у дровяных складов. Там теперь кипела работа: таскали ведра с водой, лопатами кидали землю в пламя, чтобы утихомирить жаркий столб, который пожирал все вокруг. В сумрачном подвале остался висеть капитан Захаревич. Из-за мокрых волос, что залепили глаза и лицо, он не видел, кто вошел в комнату. Лишь поднял голову, услышав странный звонкий перестук. Перед глазами от боли в руках плыла кровавая пелена, язык прилипал к нёбу. Он не помнил, сколько уже времени прошло с момента схватки с немцами в лесу, каждая минута теперь растянулась на вечность, ужасную, невыносимую, наполненную адской болью вечность.
Неожиданно кто-то взмахнул ножом, и Захаревич плашмя рухнул на каменный пол, женский голос зашептал на родном языке ему на ухо:
— Быстрее, быстрее надевайте мое пальто и платок. Ну же!
Алексей пытался спросить, двинуть рукой, выполнить приказ, но тело отказывалось его слушаться. Женские руки ловко натянули на окровавленную рубаху пальто, на голову легла косынка с тонким ароматом духов. Женщина подставила плечо, попыталась поднять пленного:
— Вставайте. Хотите жить, хотите сбежать отсюда, надо встать!
С коротким стоном Захаревич все-таки поднялся, хватаясь за стену, сделал несколько шагов. Женщина по-прежнему поддерживала его, тянула вверх по ступеням:
— Быстрее, быстрее! Он может вернуться в любую минуту.
Она тащила его изо всех сил, вложив всю мощь своего хрупкого, но тренированного долгими репетициями у балетного станка тела.
— Еще ступенька, давай, давай. Осталось чуть-чуть!
Она хвалила и подбадривала летчика, который едва стоял на ногах после многочасовых издевательств. Со всех сторон голоса перешли на крик, заключенные при виде пары умоляли о помощи, просили освободить. Мари, хоть и слышала их, только тащила летчика, не поднимая на людей глаза. Нельзя испытывать жалость, нельзя доверять своему сердцу — твердила она себе в этот момент, как и повторяла все время, что была шпионкой во вражеском расположении. Она не сможет спасти всех, только одного. На последней ступени женщина все-таки не выдержала, она обернулась:
— Крепитесь, товарищи. Красная армия близко! Скоро спасение!
Ослепленный светом, измученный Захаревич брел по коридору, рука его вцепилась в хрупкое женское плечо.
— Кто вы? — удалось ему прохрипеть сухими губами.
Но женщина подтолкнула пленного к двери, потом к машине, а сама бросилась бежать со всех ног прочь от жуткого здания. Ей казалось, что крики пленных преследуют ее, доносятся из подвальных окошек, жалобно завывают из-под земли. И Мария бежала со всех ног, не замечая осеннего холода, впившегося в тело под тонким шелковым платьем, удушливого дыма, от которого разрывалась грудь в кашле. Все, что она чувствовала, — это крики за спиной да поток слез на своих щеках.
Тем временем Шубин крикнул летчику:
— Вниз, на пол! Держитесь! — И нажал на газ.
Генеральский автомобиль с визгом разорвал дымовую завесу, объехал толпу немецких солдат, что бежали с ведрами в сторону черного столба пожарища. Машина летела по улицам Маевска без остановок, редкие прохожие шарахались в сторону при виде ее черных боков. Летчик на заднем сиденье еле сдерживался от крика, на каждом повороте и ухабе тело пронзала боль. Но он понимал, что спасение уже почти произошло, надо лишь стиснуть зубы и дождаться конца этой сумасшедшей гонки.
Не доезжая до пустыря, разведчик резко выкрутил руль, и машина с размаху влетела в кусты. Здесь он кинулся к задней дверце и помог Захаревичу выбраться наружу:
— Быстрее, опирайтесь на меня! Осталось добраться до ограды, и мы в безопасности! Там ждут товарищи! Давайте, хватайте меня за шею.
Обессиленный летчик едва шел, и все же за полчаса им удалось добраться до прохода через чертополох. Общими усилиями мужчины перебрались через заграждение. Оказавшись в прохладе деревьев, Алексей наконец смог на несколько секунд остановиться и всмотреться в незнакомца рядом:
— Кто вы?
— Капитан фронтовой разведки Шубин. — Глеб ни на минуту не переставал идти, помогая другому капитану уходить от городской черты в глубину леса. — Нас послали… — Он задыхался от быстрой ходьбы и тяжелого груза. — Послали освободить вас из плена. Там ждет Катерина Рынзина, ваша летчица.
— Катя, капитан Шубин, — беззвучно повторил разбитыми губами Захаревич и вдруг улыбнулся. Он только сейчас понял, что он жив и свободен!
Летчица из его взвода младший лейтенант Рынзина в этот момент прислушивалась к лесным звукам вокруг. Оказаться среди деревьев, без крыши над головой, беззащитной, так близко от врага для нее было непривычно. Совсем недавно она была обычной студенткой спортивного института, тренировалась на любимых занятиях — прыжках с парашютом — и мечтала стать автоинструктором. Но война спутала все ее планы. Вместо парашюта — штурвал бомбардировщика, а вместо лекций — ночные вылеты. И если небо, бреющий полет, звуки мотора стали для нее привычными за год службы в авиационном полку, то бесконечный лесной массив пугал своей дикостью.
Они остались вдвоем рядом с тайником, где были спрятаны снаряды. Илья ушел к насыпи в помощь напарнику, а Катя с Сергеем теперь охраняли их лесной лагерь.
Сергей Громов, который за годы войны сроднился с природой, диким черно-зеленым океаном из деревьев, болот, оврагов, успокоил девушку:
— Не пугайтесь, это птица, коростель.
— Похоже на скрип. — Девушка испуганно шагнула ближе к Громову.
— Это птица, не человек. Шаги я услышу, под ногами у немцев сучки ломаются, — объяснил Громов.