Катя улыбнулась ему:
— Какой у вас слух тонкий.
— Я на свирели раньше в музыкалке играл.
Сергей сам не понял, как заговорил с этой высокой девушкой. Из-за страшного шрама он теперь и не помышлял, что сможет когда-либо даже начать разговор с женщиной. Но Катя смотрела прямо, не отводила взгляда от багровой сети из порезов, и ему было совсем не страшно стоять рядом и разговаривать.
Он показал ей изрезанную руку:
— Теперь вот больше не смогу. Сухожилие повредили.
Она тут же откликнулась:
— Ой, а я на мандолине умею играть. Правда, на уроки со слезами шла, меня мама заставляла. — И девушка прыснула в ладошку.
Катя бережно взяла изуродованную кисть парня в свои ладошки и всмотрелась в багровые жгуты шрамов:
— Работа пальцев сохранилась. А гибкость можно восстановить. Специальную зарядку делать нужно, я вам покажу, какую именно. У меня мама реабилитолог, она в специальном центре работает, где после операций восстанавливаются. Вот победим, и я вас познакомлю, она вас на раз-два вылечит! — с жаром пообещала девушка.
Сергей кивал в такт ее словам, не замечая ничего вокруг. Парень затаил дыхание, наслаждаясь каждой секундой общения с девушкой. Нежные пальцы, розовая кожа и неуловимый цветочный аромат, блестящие волосы были совсем рядом. Он, как завороженный, не сводил глаз с лица девушки, позабыв о шраме, о войне, о страшной боли, живущей в груди после смерти близких. А Катя в ответ краснела все сильнее, но не отпускала его руку, хотя ладошка стала совсем влажной от волнения.
— Хенде хох!
От окрика оба подпрыгнули на месте, возвращаясь в реальность. Катя вскрикнула, дернулась в сторону, и автоматная очередь тут же вспорола пулями ее грудь. Девушка рухнула на землю, кровь из ран окрасила желтые опавшие листья. Она ударила ногами в сапогах, выгнулась дугой и сразу же безжизненно обмякла, и из розовых, удивленно раскрытых губ потекла струйка крови.
— Хенде хох, — повторил немец.
Стоящий рядом его напарник по патрулю тоже почти воткнул дуло Сергею в живот. Но тот, вместо того чтобы подчиниться приказу и поднять руки вверх, прыгнул прямо на вытянутые стволы. Пули полетели во все стороны, отщепляя кусочки коры с деревьев. Бок обожгло огнем, по лицу пришелся удар прикладом. Но он смог дотянуться зубами до горла одного из солдат и впился, разгрызая кожу и вены. Солдат забился в безмолвном ужасе, позабыв, как кричать. Он пытался обеими руками отцепить от себя обезумевшего паренька, но тот впился руками, зубами во врага. Второй патрульный ударил паренька по спине прикладом, потом вспомнил, что у него в руках огнестрельное оружие, и развернул дуло в сторону клубка из двух тел. Его товарищ прохрипел:
— Нет, не надо!.. Ты убьешь и меня!.. Сними его!..
Мужчина нерешительно сдвинул автомат назад и ухватил за грязный ватник, в который был одет паренек. И не успел даже потянуть назад, как его сбил с ног удар под колено. Он с удивлением закрутил головой, не понимая, что случилось, а нож Шубина уже вошел глубоко в шею. Немец затрепыхался, как рыба на суше, руками схватил воздух, потом землю вокруг себя и затих навсегда. Корчащийся в судорогах под Сергеем Громовым солдат нащупал автомат на боку, но тяжелый сапог придавил кисть. Капитан Шубин еще одним ударом прервал борьбу. Он схватил Сергея за плечи:
— Остановись! Он уже мертв!
Тот, трясущийся, окровавленный, схватил камень и ударил поверженного врага по лицу, по голове. Шубину и без объяснений было понятно, что здесь произошло. Расстрелянная Катерина лежала у корней деревьев, близко, почти бок о бок со своим убийцей, а Громов в безумной ярости не мог остановиться, мстил за ее смерть. Он только что был счастлив, впервые счастлив с начала войны, на несколько секунд парень забыл об ужасе вокруг и почувствовал, как сердце наполняется любовью к девушке.
Шубин видел, что парень совсем потерял от ужаса голову, но еще понимал, что за двумя солдатами сюда сейчас придет целый отряд. Немцы, видимо, после странных событий в городе решили прочесывать округу, усилив защиту Маевска, и обнаружили разведгруппу. Сейчас на звуки выстрелов и борьбы сюда соберется с десяток германских автоматчиков. Разведчик толкнул Захаревича:
— Забирай его, уводи куда-нибудь! Сейчас здесь будут немцы. Уходите! Через болото к насыпи, там наши! Предупредите, чтобы не возвращались.
Летчик наклонился, потянул Сергея за плечо:
— Нам надо идти!
Паренек поднял на него блуждающий взгляд и тут же снова увидел мертвую Катерину. За деревьями раздался гортанный выкрик на немецком языке — отряд патрульных обнаружил остатки группы.
Шубин схватил автомат и бросился на землю, выкрикнув остальным:
— В укрытие!
Захаревич среагировал мгновенно, он тоже кинулся в ближайшее безопасное место. Второй автомат оказался у Сергея в руках, только Громов не собирался вести стрельбу из-за преграды. Он ринулся прямо на стрелков, которые показались из гущи деревьев. Парень не боялся автоматов, которые выплюнули десятки пуль прямо в него. Будто заговоренный от смерти, он шагал навстречу фашистам, открыто, не таясь, и нажимал на гашетку, поливая их ненавистные серо-зеленые фигуры, бледные лица огнем. Шубин тоже стал стрелять, его целью был левый фланг с растерянным офицером, который, видимо, возглавлял отряд. От автоматных очередей с нескольких сторон германский отряд растерялся, автоматчики едва успели ответить выстрелами на атаку разведчиков. Только окровавленный человек, который шел на них, стрелял без остановки, так что больше половины солдат упали замертво. Очередь, еще очередь! Сергей Громов сделал еще несколько шагов и тоже упал, прямо посреди тел убитых врагов. Парень вдохнул последний раз, по груди разливалась смертельная боль от десятков пуль, которые разорвали его сердце и легкие. Он успел лишь увидеть серое небо и облако, и тут перед его внутренним взором мелькнуло запрокинутое вверх лицо Кати. Он успел подумать: «Она тоже на него смотрит, мы видим одно и то же!» — и навсегда затих.
Через несколько секунд Глеб поднялся и вышел из своего укрытия. В стороне, пошатываясь, выбрался из зарослей Захаревич. Разведчик, не таясь, шагнул к полю короткого боя. Перехватил нож и вонзил его в шею еще шевелящегося раненого офицера — им не нужны свидетели или выжившие, которые расскажут о схватке в лесу. Пускай все останется вот так, даже трупы убирать не будут.
Захаревич прохромал к Глебу:
— Может, к болоту их всех оттащим? Если следом идет еще один отряд?
Глеб кивнул, он думал о том же:
— Лучше не трогать тела. Пускай думают, что они были вдвоем. Мы не можем уйти отсюда, здесь тайник с толовыми шашками для взрыва. Ваш побег — только первый этап диверсии, мы должны были взорвать несколько объектов в Маевске. Но… я не знаю, получится ли.
Летчик горячо заговорил:
— Товарищ Шубин, вы спасли меня, я не верил, что меня спасут! Командуйте, я готов умереть, готов на все, чтобы выполнить приказ командования. Главное, что я на свободе.
Командир отряда решил:
— Часть тел придется утопить, выберите тех, у кого форма не сильно измазана кровью. Разденем и утопим в болоте. Но не сейчас, час надо переждать. Если появится еще один отряд, встретим его атакой со скрытых позиций.
Они с Захаревичем забрали лежавшие рядом с трупами автоматы. Рядом с телом Катерины летчик наклонился и закрыл ее распахнутые в удивлении глаза.
— Мы похороним их? Не оставлять же так?
Глеб кивком подтвердил — да, позже выроем для погибших членов группы могилы. Он молчал, изнутри душила боль и чувство вины. Оставил одних совсем неопытных ребят. Это он виноват в их смерти, надо было заранее найти укрытие, объяснить, где прятаться, если появятся фашисты. Он поторопился, был слишком самонадеян, позабыл об осторожности, и теперь эти ребята, у которых вся жизнь была впереди, смотрят мертвыми глазами в небо над ними. Члены его группы погибли, операция почти сорвана, каждый диверсант должен был взорвать свой объект, а теперь действовать одновременно не получится.
Они с Захаревичем нашли глубокую ложбину и засели там, воткнули половину автоматов так, чтобы их дула смотрели на лес вокруг. Летчик попросил:
— Глеб, расскажите мне ваш план, расскажите, как вы здесь оказались и что должны сделать.
Шубин коротко объяснил свой замысел, рассказал, как Катерина нарушила приказ, чтобы помочь своему командиру. При упоминании о девушке у Захаревича потемнело лицо, скулы от ярости заходили вверх-вниз. Он уточнил:
— То есть самолет замаскирован в лесу?
Шубин кивнул:
— В пяти километрах отсюда. Заправлен. Вы можете улететь, там есть пространство для взлета — небольшая поляна.
Но летчик отказался от его предложения:
— Нет, я буду с вами до конца. Я на свободе, я жив, это главное. Даже если погибну, то не в застенках гестапо и не от пыток. Я хочу отомстить за Катю, за этого парнишку, а не трусливо бежать в безопасное место.
Шубин честно признался:
— Операция под угрозой, мне поручено взорвать секретный бункер вместе с командованием дивизии, расположенной в городе. Заложить взрывчатку вокруг госпиталя и нажать взрыватель должен был как раз Сергей Громов. Вся задумка рухнула, пока у нас заложены шашки только на насыпи. Там работают двое ребят, но остаются еще госпиталь, бункер. Сегодня ночью надо было переправить все шашки в город, заложить их вокруг госпиталя, а у нас одни потери в отряде.
Но Захаревич горячо возразил:
— Нет, нельзя останавливать операцию. Ради памяти Катерины, ради Сергея, они бы сделали все, чтобы выполнить приказ. Поэтому мы сделаем так, как было задумано. Переоденемся в форму, ночью проникнем в город и установим взрывчатку на объектах. Вы останетесь там, а я вернусь и найду самолет. Сделаю самые простые зажигательные снаряды — пропитаю форму с трупов бензином. Ночью этого будет достаточно, никто не поймет, что идет ложный авиаудар. Вы сможете выполнить задачу!
За кустами хрустнули несколько веток, мужчины застыли в напряженном ожидании. Но на окровавленный после боя пятачок вышли не немцы, а Илья с Сидором. Они в страхе шарахнулись в сторону при виде трупов и тут же бросились к мертвому Сергею. Командир отряда остановил их: