Они отдельно подчеркнут, что я как офицер императорской гвардии пользовался репутацией превосходного стрелка и мог быть уверен, что убью вашего мужа… Если только они не припишут мне других планов, еще более коварных.
И наконец, они предположат, что моя слепая страсть к вам не видела другого выхода, кроме как убрать вашего мужа, чтобы вы стали безраздельно моей.
Наталья, я посылаю вам это последнее письмо из Петропавловской крепости, куда я заключен. Странная судьба; у меня в соседях царевич Алексей, убитый его отцом Петром Великим, ужасные декабристы: Каховский, Пестель, Муравьев-Апостол; как вы можете заметить, я в прекрасной компании! Меня ждет суд, и я уже знаю приговор: смерть. Таково наказание за участие в дуэли; к тому же я, иностранец, убил вашего мужа, величайшего поэта России; при желании я мог бы сказать, что скоро к нему присоединюсь.
Вы осуществили ваше тайное намеренье: избавились от нас обоих. Итак, теперь вы свободны для вашего императора…
Без сомнения, вы постараетесь скрыть и стереть из памяти современников нашу связь.
В одиночество камеры я взял с собой единственный предмет – ваш портрет, отныне бесполезный. Нынче вечером я его сожгу. Ничего не останется от нашей любви.
Прощайте, я покидаю вас без ненависти, без жажды мести и без озлобления.
Мой пепел станет вашими воспоминаниями, унесенными по воле ветра.
Единственный мужчина, любивший вас, Жорж.
Получив письмо от Жоржа Дантеса, я была совершенно убита; он сделал из меня преступницу, послужившую причиной смерти Александра, это было чудовищно. Я винила себя, пытаясь отыскать в памяти малейшую деталь, которая могла бы подтвердить это обвинение. Жорж Дантес превратил меня в дьявольское отродье.
36. Четыре года спустя… 27 января 1841 года
После смерти Александра жизнь пошла своим чередом. У меня возникло ощущение, будто его уход стал лишь одним из происшествий в моем существовании; неужели я действительно жестока и бессердечна?
Мои сестры переживали куда сильнее меня… Александра была совершенно подавлена: она потеряла самое дорогое для нее существо. Она оплакивала его не как зятя, а как любовника, я получила тому подтверждение. Она была неестественно нежна и внимательна к нему. Он обрел в ней ту юношескую страсть, которая мне была чужда, если только им не двигало желание отомстить мне, наказав за мою аноргазмию. Я никогда не притворялась, будто испытываю невероятную любовь. Когда мы были помолвлены, Александр посылал мне пламенные письма, в которых описывал сжигавший его огонь… я редко отвечала ему, а вот Александра, моя сестра, поддерживала с ним бурную переписку. Я закрывала глаза; зачем лишать мечты девочку-подростка?
Уход Александра стал одной из трагедий в моей жизни, но не трагедией всей моей жизни…
В самом доме все растворилось в тумане моих воспоминаний: соболезнования знакомых, рыдания друзей, непонимающие взгляды детей, крики и стоны женщин, наконец, ужасающая агония Александра.
Время тогда не остановилось, оно просто пошло кувырком; мне казалось, что даже вещи разделяли мое горе. Впавшие в оцепенение стенные часы почтительно умолкли, их стрелки замерли неподвижно.
Это была неестественная смерть, своего рода небесный катаклизм, словно карающий Бог призвал к себе свое Создание, которого люди не заслуживали…
Но внезапно с неизведанной силой, словно вино слишком долго выдерживали в бочке, затычка вылетела.
Это проявилось самым непредвиденным образом. Жизнь, жизнь дикая и бьющая через край, безжалостно вступала в свои права и распространялась вокруг; приглушенные смешки детей со всею невинностью и дерзостью ворвались и нарушили ход зловещего часа; раскаты нервного смеха одного ребенка разбили смертельную тишину, за ним последовал другой, и далее по цепочке; вскоре всеми детьми овладел неудержимый, неконтролируемый смех… Онемевшие, потрясенные взрослые, находившиеся в комнате, смежной с той, где лежал покойный, переглядывались, но никто не осмеливался выбранить их или вмешаться. Мы даже невольно обменялись усмешками: заплаканная подруга Александра подошла к четверым мужчинам, непринужденно переговаривающимся и посмеивающимся.
– Вместо того, чтобы стоять тут с веселыми лицами, вы могли бы по крайней мере проявить сочувствие и выразить соболезнование присутствующим…
Молодая женщина строго отчитывала их за неподобающее поведение. Один из четверых ответил:
– Простите, сударыня, но мы всего лишь служащие похоронной конторы.
Что до меня, то вернулась прежняя рутина, и я все забыла; я снова была кокетлива, меня снедала жажда жизни. Все произошедшее казалось мне далеким, нереальным. Я словно прожила кошмар наяву.
На протяжении четырех лет я ни разу не возвращалась на кладбище; при дворе я вновь появилась только в этом, 1841 году и лишь по повелительному приглашению императора.
Злые языки давали себе волю, утверждая, что я бесчувственная женщина и никогда не любила Александра. На самом деле никто так и не понял, что я в действительности чувствовала. Мое поведение было продиктовано не безразличием, а просто полным параличом перед лицом смерти. Когда мне сообщали об уходе кого-то из близких, будь то родственник или друг, я не представляла, как себя вести; я ощущала панику и беспомощность; если я пыталась утешить их семьи, мои слова звучали фальшиво, я слышала звук собственного голоса, произносящего лишенные смысла речи, и замечала, как собеседник недоверчиво на меня смотрит.
Подобное лицемерие вызывало во мне прилив стыда. Как бы я ни пыталась, мне не удавалось быть искренней. Когда Александр потерял свою мать, он выбранил меня и так и не простил отсутствие во мне сочувствия, мою холодность в трагические моменты; мои чувства замирали. Он воспринимал это как эгоизм; должна признаться, я теряла всякую способность приобщиться к чьим-либо переживаниям; я так никогда и не сумела разделить боль другого, мне очень жаль, но это так. Я не могла разыгрывать перед ним комедию сострадания. Так же было и когда ушел из жизни его большой друг Дельвиг; заметив мое явное равнодушие, Александр не предложил мне сопроводить его на церемонию прощания.
Еще я вспоминаю кончину мамы моей лучшей подруги; я написала ей, чтобы выразить всю свою нежность, привязанность и понимание того горя, которое охватывает вас при потере самого дорого на свете существа. Я даже специально поторопила курьера, чтобы он пришел за моим уже запечатанным посланием, но в последний момент мужество мне изменило, и я отказалась от своего намерения, не в силах вручить конверт посыльному.
Без сомнения, я с такой тоскливой настойчивостью гнала от себя мысль о великом уходе, потому что меня преследовал образ моего собственного. Я больше не могла видеть его воплощение, и не потому, что оно меня пугало, – просто мне не удавалось его осмыслить.
Мне было невыносима мысль, что кто-то может вмешаться в мою жизнь, хотя я ничего не просила. Как если бы некто заявился к вам, хотя вы его не приглашали. Какое нахальство, какая редкая невоспитанность! Эти Парки хороши только для философов. Наконец-то господа философы нашли, о чем порассуждать. Зато о жизни им сказать было нечего, за исключением одних и тех же избитых истин. Этот сюжет им нравился; они были готовы исписывать страницы за страницами, спрашивая себя, что бы еще добавить. Они нашли свою золотую жилу: неисчерпаемый источник вдохновения души… или, вернее, ее испускания!
Меня приводила в оцепенение мысль прийти на могилу Александра.
Святогорский монастырь, где он был похоронен, находится более чем в трехстах пятидесяти верстах от Санкт-Петербурга, это настоящее путешествие. Всякий раз, когда я собиралась туда отправиться, я готовилась, тщательно подкрашивалась, надевала самое строгое черное платье, потому что речь шла о торжественном событии. Я уже готова была двинуться в путь, я долго настраивалась психологически; я собирала все свои силы и предупреждала Никиту Козлова. Но в тот момент, когда надо было ступить на облучок саней, я сдавалась, и это происходило каждый раз. Наконец, я сделала огромное усилие и решительно взяла себя в руки; может, для меня это была личная встреча с покаянием? Я давно заметила, что даже в самые несообразные моменты, как те взрывы детского смеха рядом с гробом, я невольно внутренне улыбалась, связывая эти два слова: «покаяние» и «Каин».
По дороге я размышляла; во мне зрело твердое убеждение, что за моими попытками уклониться скрывалась простая трусость; я пыталась избежать этой очной ставки.
Неразлучный и верный «дядька» Александра Никита Козлов терпеливо ждал меня; в его молчании чувствовался тяжелый укор – он уже привык к моим уверткам в последнюю минуту. Никита был существо необыкновенное, настоящий персонаж романа. Он состоял при Александре и защищал его с самого раннего детства; в нем дышала истинная сила природы. Чтобы представить себе его физический облик, достаточно вообразить Портоса из «Трех мушкетеров» Александра Дюма. Александр мог ночами бродить по московским улицам, заходить в самые подозрительные трактиры, в самые неспокойные места, бдительный Никита Козлов всегда был рядом. Но, с другой стороны, Александру частенько приходилось выручать «дядьку» из рук полиции или правосудия, потому что занятия Никиты не всегда отличались беспорочностью…
С точки зрения посторонних они представляли собой любопытную пару, загадочный тандем. Никита – спокойствие и безмятежность; Александр – ум, вызов и беспечность. Они походили на знаменитую мифологическую греческую пару: Ореста и Пилада. Никита был для Александра добрым духом, как в лампе Аладдина, – всегда готовым возникнуть и спасти. Александру достаточно было вспомнить о нем или воззвать, и Никита появлялся из ниоткуда совершенно непредвиденным образом. Они всегда были готовы довериться друг другу и пожертвовать собой ради другого: сила и разум. В любом месте и при любых обстоятельствах, если Александр сталкивался с малейшей проблемой, колосс с его геркулесовской силой одним своим присутствием наводил порядок и призывал к должному уважению…