Я же с восторгом выслушивала многочисленные комплименты Жоржа и отвечала на его многозначительные улыбки; короче, я испытывала злорадное удовольствие, подчеркнуто показывая, что его соседство мне в радость…
Я сделала все, что в человеческих силах, чтобы мое поведение выглядело как можно более вызывающим и нервировало Александра.
Но произошло необычайное и драматическое событие, имевшее самые серьезные последствия. В тот день Провидение встало на мою сторону. 4 ноября 1836 года Александр, как и каждый день, ожидал служащего городской почты, недавно созданной императором. Обычно корреспонденции бывало немного, но в то утро прибыло непривычное множество писем; весьма удивленный Александр распечатал первый конверт, чей своеобразный вид напоминал официальные приглашения, рассылаемые царем по случаю придворных балов. Однако Александр обратил внимание на великолепное качество бумаги; раскрыв конверт, он извлек из него листок, оформленный в виде диплома. Я увидела, как муж смертельно побледнел, его охватила ярость; он распечатал второе послание, это было письмо от его подруги, госпожи Хитрово, которая сообщала, что получила такой же «диплом»! Через несколько мгновений к нам ворвался граф Владимир Соллогуб, который принес Александру такой же «диплом», направленный и ему тоже. Все близкие Александра стали жертвами этой рассылки! Кто мог измыслить подобную гнусность? Но за этой продуманной подлостью Александру не удавалось разглядеть истинных намерений автора.
В дипломе ему присваивалось звание «коадъютора[36] Великого Магистра Ордена всех Рогоносцев и историографа Ордена».
Не исключено, что письмо исходило от обманутого мужа, пожелавшего отомстить, – претендентов на эту роль было множество! Или от кого-то из соперников, например журналиста Булгарина, издателя журнала «Северная пчела», который ревновал к таланту Пушкина; или же от одного из придворных, завидовавших привилегированному положению Александра при дворе, которое они считали незаслуженным.
Яковлев, друг Александра, который был директором типографии II отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, подтвердил, что послание имело иностранное происхождение. По его соображениям, учитывая огромные налоги на импортированную бумагу, оно могло исходить только из какого-либо посольства. В своем ослеплении Александр отбросил все иные предположения, кроме одного: идеальным подозреваемым был барон ван Геккерн, посол Нидерландов в России. Движимый своими дьявольскими замыслами, он был достаточно хитер, порочен и враждебен, чтобы написать такие мерзости: барон был злобой в чистом виде. Поскольку у Александра не было формального повода вызвать его на дуэль, он обратил свой гнев на Жоржа Дантеса.
У меня были все основания полагать, что получение этого письма вкупе с моими неблаговидными махинациями произвели тот эффект, на который я и надеялась: возбудили в нем бешенство, подтвердив все его подозрения. В глубине души мне казалось, что это всего лишь скверно обернувшаяся шутка, но нарочито оскорбительный тон указывал, что автор или авторы метили в самую уязвимую и чувствительную точку натуры Александра. Внезапно я почувствовала угрызения совести: неужели я играла с огнем? Мое двусмысленное поведение кокетки и обольстительницы, конечно же, могло вдохновить врагов Александра на отправку этого послания.
Но что привело Александра в полную растерянность, что погрузило его в отчаяние, поразив каленым клеймом и плоть, и рассудок, так это прозрачный намек на мою возможную адюльтерную связь с императором.
Александр устроил мне чудовищную сцену.
– Ты хоть понимаешь? Из-за тебя я стал позорищем России. Из-за твоего кокетства на придворных балах мне присваивают «Диплом рогоносца». К тому же письмо содержит неявные намеки на твои двусмысленные отношения с государем.
Александр был вне себя от ярости и метался по квартире, размахивая полученным посланием.
– Ты обесчестила меня до конца дней, это позор, позор! – кричал он.
Прислуга и гувернантка попрятались в других комнатах. Он орал как одержимый. Я боялась, что он набросится на меня. Я никогда не видела его в таком состоянии и тоже впала в отчаянье.
– Прости меня, Саша, я и представить не могла, что мое поведение может вызвать такие последствия.
Я едва не теряла сознание, захлебывалась слезами, задыхалась и обвиняла себя во всех земных грехах. Я так заходилась, так рыдала, что Александр проникся жалостью и принялся меня утешать; он умолял меня больше не плакать! Инцидент был исчерпан, но оставил в моей душе глубокие шрамы.
Александр все мне простил, а мое расстройство списал на мою великую наивность! Я воспользовалась этим, чтобы перехватить бразды правления.
– Александр, когда я вижу вас в таком состоянии крайнего возбуждения и ярости, вы мне напоминаете Яго из «Отелло»! Нет, я преувеличиваю… но уж точно вы Арнольф из «Школы жен». Вам нужна красивая жена, глупенькая, невинная и порядочная, как обычно говорится. Вы человек семнадцатого века, Саша, а вовсе не девятнадцатого!
– Ладно, если вы желаете сыграть со мной «Школу женщин», я вам скажу от имени вашего белокурого Дантеса: «Вы любите его! Злодейка!»
– А я вам отвечу: «Всей душою».
– «И не скрываетесь ничуть передо мною!»
– «Я правду говорю; что ж недовольны вы?»
– «Как вы осмелились любить его?» Хорошо, ваша взяла, я сдаюсь, – сказал Александр.
– Вы услаждаете мой слух!
– Ладно, хватит, Наталья, не злоупотребляйте моей слабостью.
Я искренне полагала, что эта маленькая разыгранная нами сценка приведет его в лучшее расположение духа и он вновь обретет чувство юмора. Ничего подобного. Но его непредсказуемый характер обеспечил мне еще несколько сюрпризов: странное прошлое, которое он всегда скрывал.
15. Александр, незнакомец
Гремели аплодисменты, заглушая первые такты, робко издаваемые оркестром. Едва она появлялась, как зал впадал в транс, сотрясаемый нервическими волнами. Возбужденная публика нетерпеливо ждала, как каждый вечер, появления своей героини, чтобы устроить ей триумфальный прием; даже императрица вообразить не могла, чтобы ее приветствовали с такой любовью и страстью! Славящаяся своей несравненной красотой и грацией, она затмевала всех танцовщиц, которые осмеливались появиться рядом с ней на сцене. Она сделала ослепительную карьеру. Она собрала все самые хвалебные эпитеты, один восторженнее другого: «русская Терпсихора», «русская звезда», «русская Баядерка».
Авдотья Ильинична Истомина была моей подругой, мы стали неразлучны. Она была одной из самых знаменитых балерин России. Я познакомилась с ней после одного из ее спектаклей. В тот вечер Александр предложил мне сходить на балет примы-балерины Истоминой с его другом поэтом Павлом Катениным; нас с ним объединяла горячая любовь к французскому языку, Расин был его страстью. Он также перевел «Сида» Корнеля, пребывая в уверенности, что героический пафос и романтическая поэтичность пьесы придутся по вкусу русской публике, особенно тем, кто помоложе.
Мы договорились по окончании спектакля поужинать вместе, но Александр не предупредил меня, что он пригласил также Истомину. Нас со всею теплотой встретил метрдотель:
– Господин и госпожа Пушкины, для нас большая честь принять вас вместе с прославленной балериной госпожой Истоминой.
Решительно этот ресторан, где Александр часто бывал, был судьбоносным для нашей супружеской четы: 26 декабря 1836 года, то есть ровно за месяц до своей смерти, Александр пригласил меня туда. В тот день мы едва избежали трагедии. И здесь же Александр встретил Жоржа Дантеса.
Мы расселись за столом, который заблаговременно озаботились заказать, потом метрдотель тихо проговорил Александру на ухо:
– Сударь, вот меню, что до вин, к вам сейчас подойдет сомелье, чтобы обговорить ваш выбор.
В этот момент странным образом к Павлу приблизился молодой человек и что-то ему прошептал; тот с невозмутимым лицом поднялся и в свою очередь что-то сказал на ухо Александру. Они переглянулись. Александр обратился к нам:
– Прошу извинить нас, дамы, но нам нужно переговорить о важном деле, сожалеем, что вынуждены вас покинуть, зато у вас будет возможность познакомиться поближе!
Вот так мы остались наедине.
Каждое появление Истоминой на сцене сопровождалось невообразимым успехом; едва падал занавес, подмостки захлестывала волна цветов: роскошные, броские дорогостоящие букеты соседствовали с другими, более скромными, непритязательными, трогательными, принесенными девочками или робкими старушками. Истомину не любили, ее обожали!
Она без обиняков заявила мне:
– Знаете, Наталья, моя жизнь довольно проста, она делится на три части: несчастливое детство, захватывающая профессиональная жизнь, бурные любовные истории.
– Воистину сжатый и емкий обзор, – с улыбкой заметила я.
– Я не хочу, чтобы мою долю оплакивали в избах… но мой отец был закоренелым алкоголиком; он умер, когда мне было три года. Мать вскоре последовала за ним; хоть я и стала сиротой, судьба мне улыбнулась; в шесть лет благодаря своим дарованиям я была принята в школу при императорском театре; в девять лет мсье Шарль Луи Дидло, знаменитый французский хореограф, предугадал мой ранний талант и доверил мне первую партию в балете «Зефир и Флора»; в семнадцать лет я исполнила главную партию в «Ацисе и Галатее», далее успех следовал за успехом; Дидло давал мне первые роли в своих балетах. Он вывел русскую хореографию на несравненную техническую и художественную высоту, способную соперничать с Францией и Италией. Санкт-Петербург устроил ему королевский прием, там он обрел и славу, и богатство.
Через несколько бокалов шампанского она продолжила рассказ о своей необычайной жизни, в которой смешивались любовные приключения, забавные случаи, неожиданные встречи и кое-какие политические секреты… У нас была общая страсть: Танец; она этого не знала, я хранила свою тайну, не желая признаваться в этом и выглядеть смешной в глазах самой знаменитой балерины Санкт-Петербурга. Мы перебрали все темы, за исключением одной-единственной: той пылкой и бурной связи, которая была у нее с Александром.