В тот вечер Россия едва не потеряла своего величайшего поэта! Мы по обыкновению сидели в «Белом волке», заведении весьма известном и пользующемся на редкость дурной славой. За одним из игорных столов освободились два места; мы с Александром спросили позволения присесть, остальные не возражали.
Главные игроки наверняка сидели там уже давно, судя по количеству пустых бутылок (их обычно называют «трупами») на скатерти. Здесь, в отличие от других подобных заведений, было принято не убирать со стола пустую посуду, с тем чтобы отдать должное и почтить героических выпивох. Играли тут по-крупному, а игра и выпивка не дружат, так что по ночам частенько случались происшествия, приводившие к дуэлям. Хозяин уже всякого нагляделся и знал, что в любой момент может вспыхнуть ссора.
Однако сегодняшние посетители желали доказать, что весь потребленный алкоголь их не берет, и демонстрировали несокрушимое спокойствие. Для них водка была всего лишь ароматной водицей. Напротив нас сидели четверо игроков: богатый торговец лошадьми – неопрятный тип, чей красный нос и прожилки на щеках выдавали застарелого пьяницу, немец с труднопроизносимым именем, которого Александр умудрился за весь вечер так по этому имени и не назвать, и державшийся напряженно кавалергард, наверняка попавший в это заведение случайно. И, наконец, внушительная личность, расположившаяся напротив Александра, – гигант атлетического сложения с огромными лапищами, в которых карты казались колодой для лилипутов. Сидя, он мог посмотреть глаза в глаза стоящему рядом половому! И такой стальной взгляд серо-голубых глаз вам бы не хотелось встретить в зеркале… Как ни странно, эта глыба мяса и мускулов обладала крайне изящными манерами, аристократической осанкой, низким, глубоким голосом; он говорил очень медленно, четко выговаривая каждый слог, словно учитель, старающийся, чтобы ученики хорошо его поняли.
Александр не представился в уверенности, что все его и так знают – чтобы не выглядеть самодовольным. Другие лишь пробормотали по очереди свои имена:
– Иван…
– Фредерик…
– Дмитрий…
– Федор, – сдержанно обронил колосс.
В то же мгновение рядом с нами появился кабатчик и принялся ублажать гиганта; он суетился вокруг него, раболепно повторяя:
– Да, ваша милость, конечно, ваша милость, как вам будет угодно, ваша милость!
Они начали играть, и вдруг на третьей сдаче Александр глянул на колосса и заявил ему:
– Это был король!
– Нет, это был ТУЗ, – спокойно возразил гигант, кладя огромную руку на уже перевернутые карты.
Они резко перешли на повышенные тона, другие клиенты замолчали и подошли ближе, наблюдая за разыгравшейся сценой.
– Нет, заверяю вас, – настаивал взвинченный Александр.
Хладнокровие, спокойствие и уверенность гиганта Федора ошеломляли. Александр вскочил и взмахом руки смел все со стола: карты, пепельницы, стаканы, бутылки разлетелись и разбились с оглушительным грохотом. Колосс остался невозмутим, не поведя и бровью и не выказывая ни малейшего волнения; с тем же заносчивым видом он посмотрел в глаза Александру и сказал, улыбаясь:
– Господин Ленский, вы действительно желаете сразиться на дуэли? В таком случае для меня будет великой честью стать вашим секундантом; позвольте представиться, граф Зарецкий, к вашим услугам.
Александр подумал, что дерзости тому не занимать: Федор выбрал имена главных персонажей пушкинского романа «Евгений Онегин»; это была чистейшей воды инсинуация.
Федор воздвигся во весь свой гигантский рост и добавил:
– На самом деле вы меня знаете, хоть мы и не знакомы!
Александр был крайне заинтригован, если не ошеломлен, подобным заявлением.
Тут вступил я и обратился к присутствующим:
– Господа, прошу нас извинить на несколько минут.
Я крепко ухватил Александра за руку и зашептал ему на ухо:
– Поди сюда! Иди за мной, я тебе все объясню!
Александр попытался высвободиться, но я держал его железной хваткой и только повторил:
– Говорю же, иди за мной!
На этот раз он повиновался без возражений. Мы прошли через зал, я завел Александра в небольшое смежное помещение и взял его за плечи.
– Ты что, с ума сошел!
– А что такого, ты же не хуже меня видел, что он сплутовал!
– Верно, – подтвердил я, – я тоже заметил.
– Тогда ты и сам понимаешь, что я в своем праве его вызвать, ведь так? Я не позволю оскорблять себя на глазах у всех! Этот Федор мне заплатит, можешь поверить.
– Хоть раз, Александр, послушай меня и не дерись.
– А почему бы мне не драться? Думаешь, я его боюсь? Его двухметровый рост меня не впечатляет; он же не царь, – с улыбкой возразил Александр. – Мне же не впервой, ты знаешь!
– Александр, пожалуйста, послушай меня, ты хоть знаешь, кто таков этот Федор?
– Нет, и мне это совершенно безразлично, будь он хоть сыном папы римского!
– Александр, пойми наконец, он же историческая личность. Должен тебе напомнить, во избежание недоразумений, – добавил я, собрав остатки остроумия, – что у него уже одиннадцать мертвецов на совести… и все на дуэлях!
Александр, услышав эти подробности, побледнел.
Мы с Александром вернулись и уселись за игровой стол, который к тому времени был тщательно протерт и накрыт. Гигант заговорил первым:
– Дорогой мой Александр Сергеевич Пушкин, разумеется, я узнал вас с первого взгляда; здесь, извините уж за слишком очевидную игру слов, вы действительно «белый волк» среди всеобщей серости!
– А вот вы не знаете, кто я. Так вот, мой дорогой Александр, я передернул, я плутую в игре! – дерзко заявил гигант, не сводя глаз с Александра. – Да, плутую, и знаете почему?
Он не дал Пушкину времени ответить и лукаво продолжил:
– Потому что я не желаю доверяться фортуне! – дал он ответ и захохотал – Да, я плутую в карты, но мне очень не по нраву, когда мне это ставят на вид. Мне нравится всегда держать судьбу в своих руках, вот почему я жульничаю. Согласитесь, дорогой Александр, не позволим же мы этим кусочкам бумаги играть с нашим будущим!
Александр растерялся; еще никто никогда не смел бросать ему вызов с такой спокойной уверенностью. Гигант, не оборачиваясь, воскликнул театральным тоном:
– Эй, кабатчик, твой погреб опустел? Или ты не видишь, что мой друг умирает от жажды?
У изумленного Александра, не ожидавшего такой беззастенчивой дерзости, глаза на лоб полезли. Этот гигант нагло смеялся над ним, и Александр никак не мог опомниться. Тот поднялся с места и протянул руку Александру со словами:
– Знаешь, дорогой Саша, я буду звать тебя уменьшительным именем и на «ты», потому что у нас с тобой очень много общего: определенная склонность к подстрекательству и дуэлям, непомерное пристрастие к Бахусу. Мы оба страстные игроки; что до тебя, то твоя репутация ловеласа не нуждается в подтверждении… вспомнить хоть вашу бурную и пламенную связь с моей кузиной Аграфеной Закревской!
Ошеломленный Александр вложил свою ручонку в лапу гиганта, которая, казалось, целиком ее поглотила. Гигант не удержался от смеха. Впервые в жизни человек «поразил» Пушкина в том смысле, какой придавали этому слову в XVII веке, то есть: как ударом молнии. Эта природная спокойная сила заворожила Александра, и думать забывшего про вызов на дуэль.
Гигант прочел его мысли:
– Саша, мы уже вышли из возраста поединков, это подходило нам в молодые годы, когда мы были горячими, страстными и беспечными! Опасная штука – постоянно играть со смертью; теперь пришло время благоразумия и мудрости; как говорят французы, «on n’a que l’âge de ses artères[42]». Отныне, дорогой Саша, прибереги и свои силы, и дуэли для таких произведений, как «Евгений Онегин» и «Выстрел». Если я правильно понял, – засмеялся колосс, – я сразу и Зарецкий, и Сильвио, король стрелков, бьющий без промаха на каждой дуэли. Прости меня, Саша, за подначивание, я это сделал не нарочно и вне всякой связи с нашей распрей за картами! Сравнение мне весьма лестно, и я тебе благодарен; уж не знаю, достоин ли оригинал копии!
Разница между нами в том, что ты никогда никого не убивал на дуэли; считай себя счастливым человеком, в то время как я каждый год возлагаю цветы на одиннадцать могил, ждущих меня на кладбищах! Оставайся поэтом, потому что стоит на твоих руках появиться крови, и ты станешь простым убийцей, даже если согласно кодексу чести будешь прав. Моя репутация следует за мной, в то время как твоя бежит впереди тебя! – смеясь, закончил он.
Александр не ответил. Гигант встал, залпом допил свою водку и сказал:
– Господа, прошу извинить меня, я отлучусь на минуту, чтобы напоить свою лошадь, я слышу, как она бьет копытом от нетерпения; ее тоже мучит жажда!
И он вышел.
Александра озарило: этот человек был живой легендой, о которой он столько слышал и которую только сейчас узнал… и немудрено!
Перед Александром был скандально знаменитый граф Толстой по прозвищу Американец, который послужил прототипом Зарецкого в пушкинской же драме «Евгений Онегин»! Оригинал только что стоял перед ним и подтрунивал в своей обычной манере…
– Его репутация не нуждается в лишнем подтверждении, – сказал я Александру. – Кстати, сам того не ведая, ты не ошибся в выборе образца для своего персонажа, граф – настоящий герой романа! Впервые в жизни с тобой случился столь поразительный казус: одно из действующих лиц, чистый плод твоего воображения, спокойно стоит тут перед тобой и ведет с тобой беседу!
– Признаюсь, – сказал Александр, – я много о нем слышал, в салонах он знаменит, но я никогда с ним не встречался; он достоин своей славы. Я ведь и правда использовал молву о графе, позаимствовав некоторые его черты для персонажа Сильвио в «Выстреле» и еще для Зарецкого в «Евгении Онегине».
– Когда услышишь историю его жизни, сможешь написать новый роман, – заверил я. – Он учился в кадетском корпусе и зарекомендовал себя грозным стрелком и непобедимым дуэлянтом. Федор Толстой шел по жизни с редким бесстрашием, множество раз отличившись личным героизмом. Он решил наняться на корабль, отправлявшийся в кругосветное плаванье, но получил отказ, так как ему был всего двадцать один год. По счастью они с кузеном, числившимся в составе экипажа, были тезками, а тот был вынужден отказаться от плаванья по личным обстоятельствам, так что молодой граф Федор выдал себя за него и отплыл на шлюпе. Воинственный по натуре, он был неисправимым задирой и подстрекателем, постоянно искал ссоры и обожал пускать в ход кулаки. За свою крайнюю недисциплинированность он регулярно получал наказания от капитана корабля, у которого однажды лопнуло терпение: желая положить конец той нездоровой атмосфере, которую Толстой создавал на борту, он высадил его на остров!