– Екатерина, раскрой глаза: хотя ты его невеста, Жорж продолжает настойчиво засыпать меня любовными посланиями по нескольку раз в неделю, он преследует меня на балах, разве ты этого не знаешь?
– Ты лжешь, ты просто мне завидуешь, вот и все.
– Екатерина, образумься, задумайся хоть немного.
– Ты была для него всего лишь развлечением, диковинкой, салонной куклой, а меня он любит по-настоящему, искренне.
– Не хочу показаться злой, но посмотри на это трезвым взглядом: ты на три года старше Жоржа, наша семья безденежна, у тебя нет приданого. Уж мне ли этого не знать, Александру пришлось оплатить мое! И наконец, глянь на себя в зеркало, бедная моя Екатерина; прости за жестокость, но королевой красоты тебя не назвать. Если только, – желчно добавила я, – вы не согрешили; иначе я реально не вижу никакой причины, по которой он приносит себя в жертву, торопясь со свадьбой!
– Ты настоящая змея, Наталья.
– О, это было просто предположение!
– Жорж любит меня, он хочет, чтобы я подарила ему детей. Со мной он заживет спокойной и мирной жизнью.
– Хоть раз выслушай правду: с тобой у него будет жизнь не просто мирная, а тусклая, монотонная и однообразная, он взвоет!
– Вечное твое зубоскальство!
– Нет, это реализм, Екатерина.
– Я знаю, моя жизнь будет не такой, как твоя, – великая романтическая история. Я прекрасно понимаю, что между ним и мною всегда будет стоять твой призрак, но это неважно, я привыкну к такой жизни втроем… я очень покладистая и понимающая!
Не желая оставлять за ней последнее слово, я добавила:
– Ты безусловно права, Екатерина, сама увидишь: ничто не вечно под луною, – цинично завершила я.
Екатерина встала передо мной, посмотрела прямо в глаза и проговорила, чеканя каждый слог:
– Пусть он не любит меня, это не имеет никакого значения, ведь я… я люблю его!
Эта неожиданная свадьба должна была бы сделать ее счастливой, но так не случилось. Осознавая, что не так привлекательна, как я, она закусила удила. Когда она смотрела на Александра, я ясно различала в ее глазах огонек ненависти.
Булгарин, издатель «Северной пчелы», в сопровождении Николая Греча, своего вечного сподвижника, поприветствовал нас, проходя мимо нашего стола. Эти двое всегда были заодно, как воры на ярмарке. Поначалу их газета защищала либеральные идеи, но Булгарин, чтобы поднять продажи, вынудил Греча стать горячим поклонником крайне консервативного правительства; успех был обеспечен, тиражи взлетели.
– Почему вы не ответили на поклон Булгарина? – спросила я Александра. – Вам бы следовало наконец помириться.
– Никогда! С человеком, который занимается плагиатом!
– Вы глупо упрямитесь; вечно вам хочется играть в Дон Кихота, забудьте про свое эго, Александр. Вы вредите собственным интересам, хоть раз будьте немного дипломатом, а еще лучше… – политиком. Не стоит воевать с человеком, который верно служит генералу Бенкендорфу, тому, в чьих руках жизнь или смерть любой публикации в России.
– К тому же в своей писанине он постоянно подпитывается моими произведениями!
– Вы называете его романы писаниной из чистой зависти, ведь они, в отличие от ваших, пользуются огромным успехом; его «Ивана Выжигина» или «Мазепу» читают по всей России; они даже переведены на многие языки.
– Большой тираж еще не показатель качества, – заметил очень задетый Александр.
– Может быть, но, раз его книги покупают, значит, в них есть свои достоинства.
– Потомки нас рассудят. Встретимся через век или два; тогда вы увидите… никто и знать не будет, кто такой Булгарин, а вот я буду вечен! – со смехом заявил Александр.
Появился адмирал Нессельроде вместе с генералом Бенкендорфом. Эта парочка стала неразлучной. Невольно на ум сразу же приходило знаменитое высказывание Шатобриана, когда он увидел Талейрана, министра иностранных дел, вместе с Фуше, министром полиции: «порок об руку со злодеянием». Графиня Нессельроде следовала за ними, нетерпеливо выискивая кого-то глазами. Она разделяла глубоко неприязненное отношение мужа к Пушкину, который повел себя с ней как грубиян.
За соседним столом барон ван Геккерн поднялся, подавая ей знак; я не смогла сдержать улыбку, они походили на шайку заговорщиков! Принадлежа много лет к одному кругу, они оставались непримиримыми соперниками в борьбе за признательность императора. Каждый желал утвердить свою политическую компетентность в глазах царя. Их объединяла прочная ненависть и общая цель, но двигала ими различная стратегия.
Генерал Бенкендорф неутомимо преследовал Александра. Он принимал себя за Круазе или Торквемаду; он думал, что был избран для некоей искупительной миссии. Приняв деятельное участие в уничтожении декабристов, он желал убрать их вдохновителя: Александр был драконом, а он Святым Георгием! Адмирал Нессельроде представлял собой натуру более тонкую, но у него имелась слабая сторона: гордыня. Адмирал любил бывать центром любого приема; он обожал выставлять напоказ все свои тридцать наград – настоящая новогодняя елка. Его поведение по отношению к Александру отличалось большей гибкостью.
Наш стол располагался прямо позади них. К счастью, я сидела к ним спиной, что избавляло от тягостной обязанности с ними раскланиваться.
Я их не видела, но огромные зеркала, обрамлявшие зал, весьма удачно посылали мне их изображения, и я передавала Александру весь ход их разговора.
– Но как у вас это получается? – с восхищением спросил Александр.
– Это мой секрет.
– Поделитесь со мной.
Я рассказала, как мы с сестрами изобрели язык «глухонемых».
– Гениально, – сказал Александр, – вы меня потрясли.
После вступительных банальностей Бенкендорф сказал адмиралу:
– Адмирал, я должен довести до вашего сведения тревожную новость.
– Слушаю вас, Бенкендорф.
Специально опустив титул генерала, адмирал утверждал свое иерархическое старшинство.
– Мои шпионы донесли мне, что Пушкин продолжает поддерживать знакомство с опасными личностями, – начал Бенкендорф.
– С кем? Вам известны имена?
– Еще нет, но мы вышли на серьезный след.
– Надеюсь, это не декабристы, иначе царь будет в ярости. Не сегодня завтра Пушкин выйдет из доверия.
Барон ван Геккерн, до того поддавшийся расслабленной атмосфере вечера и не прислушивавшийся к разговору, внезапно навострил уши; уловив имя Пушкина, он покинул свое место рядом с Жоржем, обошел вокруг стола и уселся рядом с Бенкендорфом.
– Прошу прощения за нескромность, но до меня долетел обрывок вашей беседы. Так вот, – сказал барон, понизив голос, – я тоже располагаю кое-какими новостями о Пушкине!
Адмирал и Бенкендорф не сводили с него глаз, нетерпеливо дожидаясь продолжения.
– Генерал Бенкендорф, – с улыбкой сказал барон, – голландские секретные службы, разумеется, во многом уступают вашим, однако я могу сказать вам, что Пушкин две недели назад неоднократно встречался с двумя неизвестными: с неким Герценом и еще с другим, Огаревым.
– Мы в курсе, – усталым тоном отозвался Бенкендорф, – но все равно спасибо, барон.
– Эти два человека крайне опасны для России, – добавил барон.
– Мы подумаем над этим, – отозвался Бенкендорф, немного рассерженный настойчивостью барона, и снова повернулся к адмиралу.
– Разумеется, – только и сказал адмирал, тоже раздраженно.
Барон ван Геккерн, слегка задетый тем, что его отодвинули в сторону, тем не менее не сдавался:
– Я получил совершенно взрывные сведения, – сказал он.
Непроизвольным движением генерал и адмирал одновременно повернулись к барону.
– Пушкин готовит государственный переворот, – сказал барон.
Невероятно, поразительно… Наверняка я неправильно прочла по губам барона! Я была ошеломлена: «Пушкин готовит государственный переворот»! Я не осмеливалась взглянуть на Александра. Возможно, у меня просто разыгралось воображение; я сосредоточилась и, трепеща, следила за дальнейшим разговором:
– Вы, как всегда, преувеличиваете, барон, – улыбнулся адмирал. – Объяснитесь!
– Пушкин ведет активную переписку со своими старыми друзьями-декабристами, находящимися в ссылке.
– Откуда вы это знаете?
– Я скажу вам позже, мой источник желает оставаться анонимным. А самое главное… – продолжил барон, подготавливая театральный эффект, – Пушкин посылал им значительные суммы.
– Но это невозможно, он постоянно стеснен в средствах и еле перебивается! Он никак не может свести концы с концами. И что могут купить декабристы в Сибири, кроме волчьих шкур!
– Он собрал крупные суммы, обратившись к щедрым дворянам, по-прежнему разделяющим взгляды декабристов.
– Каковы ваши источники, барон?
– Как я уже сказал, мой доверенный человек ради собственной безопасности желает сохранить анонимность; но я могу вас заверить, что его сведения надежны.
В этот момент к генералу Бенкендорфу подошел нарочный, отдал честь и с такой силой щелкнул каблуками, что соседи подскочили… Он протянул генералу опечатанный пакет, тот его поспешно принял. Если его побеспокоили в разгар приема, дело наверняка было неотложным и очень важным; он нервно распечатал послание и отпустил нарочного, который еще раз оглушил всех щелканьем каблуков и с воинственным видом, прямой, как буква «i», печатая шаг, промаршировал через зал.
Генерал с непроницаемым видом быстро прочел письмо и глянул на барона.
– Примите мои поздравления, – сказал он. – Это сообщение подтверждает ваши источники: только что был задержан один из перевозчиков и при нем найдена огромная сумма, десятки тысяч рублей.
– Теперь вы мне верите, – гордо сказал барон, кашлянув.
Барон только что возвысился в глазах собеседников, которые до того были склонны относиться к нему, как к пятому колесу в телеге. Отныне барон считал себя Кассандрой и, взвешивая каждое слово, позволил себе заявить:
– Пушкин готовит коллективный побег, иначе зачем столько денег?