– Вы серьезно?
– Абсолютно! – подтвердил барон, гордый произведенным эффектом.
Я осеклась, перестав как попугай повторять то, что читала по губам беседующих, и стремительно повернулась к Александру.
– Скажите же мне, Саша, что весь этот кошмар – неправда! Иначе это чудовищно. Это невозможно, это не вы, – залепетала я в панике со слезами на глазах.
Александр покраснел, очень смущенный, и пробормотал:
– Да нет же, нет, Наталья, они все просто несут чушь, и я представления не имею, с какой целью. Они хотят свалить на меня все заговоры в России! Наталья, вы же меня знаете, вы не поверите в подобные глупости! Каждый стремится доказать царю, что именно он лучше всех владеет ситуацией.
Александр попытался отговориться шуткой:
– Вы ведь не хотите сделать из меня революционера!
Я не ответила, только сильно побледнела; я попыталась скрыть охвативший меня ужас.
Несмотря на его отрицания, казавшиеся мне искренними, то, что я в последний момент прочла по губам генерала и адмирала, окончательно меня добило!
30. Ловушка и признание Идалии Полетики
Идалия Полетика, моя близкая подруга, попросила о встрече под каким-то предлогом, не терпящим отлагательства; это показалось мне странным, однако я охотно согласилась; мы обожали пересказывать друг другу последние слухи и сплетни, ходящие при дворе.
Это было 24 января 1837 года, я пришла ближе к полудню. Идалия встретила меня очень радостно, даже, пожалуй, слишком… Я почувствовала, что ее радость деланая и преувеличенная; она нервно смеялась после каждого слова. В гостиной, где исходил паром традиционный медный тульский самовар, воцарилась странная атмосфера; маленький столик, покрытый очень красивой крестьянской скатеркой с ручной вышивкой, располагался рядом с диваном, обтянутым потертым красным бархатом. На столике стояли три чашки, хотя нас было двое. Если бы она ждала еще одну гостью, Идалия обязательно меня бы предупредила. Она извинилась, сказав, что на несколько минут отойдет на кухню, чтобы принести собственноручно испеченные пироги. Издалека я окликнула ее:
– Ты поставила три чашки, мы ждем кого-то еще?
Идалия не ответила. Я услышала подозрительный шум в соседней комнате: шаги, перешептывания, и вдруг, к моему величайшему изумлению, в двери показался Жорж Дантес.
– О Боже, что вы здесь делаете? Вы просто сошли с ума! Кто вам сказал, что я буду здесь?
Идалия вышла из кухни и присоединилась к нам. Она хотела объяснить мне присутствие Жоржа, но я не оставила ей времени, сказав:
– Ты обманула меня и заманила в ловушку, это непростительно; ты играешь с моей честью и жизнью.
– Прости меня, – сказала Идалия, – но он был так настойчив и в таком отчаянии, что мне стало его жалко! По моим представлениям, в этом нет ничего дурного, ведь он твой зять…
– Думаю, ты неправильно оцениваешь положение вещей; на твой взгляд, оно и без того не достаточно сложное, или ты хочешь погубить меня?
Жорж Дантес молча присутствовал при нашей перепалке, переводя взгляд с одной на другую.
Наконец он вмешался:
– Наталья, позвольте мне объяснить…
– Замолчите, – сказала я, – вам должно быть стыдно! Вам мало того, что вы пытались ухаживать за мной на балу три дня назад в присутствии моего супруга? Должна вам напомнить, если вы позабыли, что вы теперь женаты, и к тому же на моей сестре! Страсть ослепила вас, вы совершенно не осознаете, что творите. Вы желаете заполучить трагедию? Вам прекрасно известно, что Александр следит за мной еще внимательнее с тех пор, как получил в начале месяца анонимное письмо, приписывающее мне связь с императором. Если он узнает, что мы виделись, разразится огромный скандал, и он вызовет вас на дуэль; он привык бросать вызов за куда меньшее.
Идалия удалились в другую комнату, не забыв прикрыть за собой дверь.
– Наталья, я люблю вас безумно, я не могу жить без вас; днем и ночью я думаю о вас, я грежу только вами. Днем, ночью ваш образ является мне повсюду; ваше отсутствие сковывает меня как цепями. Вы единственная женщина, которая имеет для меня значение, я вам это уже говорил, убежим вместе, мой отец уже все для нас подготовил!
– Жорж, вы совершенно обезумели, возьмите себя в руки, успокойтесь; вы скверно выбрали момент и место для объяснений в любви – здесь, у Идалии… Вы компрометируете нас обеих, вы подвергаете нас большой опасности!
– Я по-настоящему люблю вас, – сказал он, становясь на колени и конвульсивно целуя подол моего платья. – Я хочу, чтобы вы были моей! – торжественно возгласил он и пылко продолжил: – Если я более не смогу вас любить, то покончу с собой! Я люблю вас, я на вас молюсь, – закончил он, поднимаясь и пытаясь меня поцеловать.
Я резко оттолкнула его и позвала Идалию. Жоржа было не узнать: глаза его вылезли из орбит, лицо побагровело, рот искривился в яростном оскале, на лбу выступили капельки пота, по щекам катились слезы, он беспорядочно размахивал руками – весь его вид вызывал тревогу. Он внушал страх, как одержимый бесом. Вместо одного мужчины передо мной стоял совершенно другой, зрелище было невероятное. Я замерла в ошеломлении, не узнавая галантного француза, всегда взвешенного, изысканного, учтивого, столько раз сопровождавшего меня в театр, на концерт, на променад или на конную прогулку. Опомнившись, я кинулась прочь, укрывшись в соседней комнате; вдруг появилась дочь Идалии.
Увидев ее, Жорж замер; он медленно приходил в себя, попросил прощения за свое неуважительное отношение и не поддающееся объяснению поведение. Потом вышел, не добавив ни слова; худшего удалось избежать. Жорж покинул дом Идалии Полетики, встретившись у входной двери со своим другом Петром Ланским, которого до этого попросил встать на стражу, чтобы никто не помешал тому, что он при содействии Идалии задумал как галантное свидание.
Мы остались одни; Идалия не могла скрыть замешательство, охватившее ее при виде безумного поведения Жоржа; я сделала вид, что меня тронуло ее смущение.
– Мне очень неловко, – начала Идалия.
– Не будем больше об этом говорить, – прервала ее я. – До встречи.
Я поспешно удалилась, чтобы не дать ей возможности проникнуть в мои мысли. После такого серьезного происшествия я больше не хотела ее видеть. Она была не только моей кузиной и наперсницей, но и хранительницей самых интимных моих секретов; как могла она с такой легкостью меня предать? Конечно же, ее мучили стыд и укоры совести, потому что в тот же день, а точнее, в час дня, Идалия пришла к нам в дом, не предупредив меня о своем визите, а я ведь только-только вышла от нее! Она сказала, что хочет меня видеть по срочному и личному делу; заинтригованная, я приняла ее. Я подумала, что, сожалея о подстроенной ловушке, она хочет искренне попросить прощения за свой необдуманный поступок.
Я все еще была потрясена сценой, которую заставил меня пережить Жорж; несмотря на сильное смятение, я вела себя так, будто это Жорж ее одурачил. Я не стала ни в чем ее упрекать, ведь, даже отдавая ей должное и не пытаясь ее недооценить, разве была она достаточно умна, чтобы в одиночку придумать такую западню?
Ее план, с учетом необузданного темперамента Александра, было несложно просчитать; ей необходима была полная уверенность, что дуэль с Жоржем Дантесом состоится. По мысли Идалии, имелось два варианта развития событий.
Первый: Александр убивает Жоржа Дантеса, тогда она утоляет свою месть мужчине, который ее бросил; помимо этого она еще и наказывает меня, уничтожив возлюбленного, которого я у нее похитила.
Второй вариант: Дантес убивает Александра, она получает обратно своего любовника; разразится такой скандал, что невозможно представить, как я после убийства мужа посмею продолжить свою идиллию с Жоржем Дантесом.
В обоих случаях она выигрывает по всем статьям!
Однако во всех преступлениях, которые задумывались как идеальные, во всех самых безупречных расчетах, во всех самых гениальных стратегиях всегда обнаруживается микроскопическая песчинка, которая в решающий момент…
Идалия прыгнула в пустоту:
– Наталья, я должна облегчить совесть, мне стыдно, я поклялась себе скрыть это от тебя, но теперь, после того, что я обнаружила, я не могу больше хранить этот секрет.
Будучи по природе своей очень чувствительной, я сильно побледнела.
– Это так ужасно? – спросила я.
– Да.
– Объяснись, Идалия.
– Знаешь, то, что я собираюсь сказать, может навсегда разрушить нашу дружбу.
– Ты начинаешь меня пугать. Похоже на зачин трагедии; надеюсь, что я ошибаюсь.
– Ну, до трагедии пока далеко, никто еще не умер! – сказала Идалия, надеясь шутливой репликой разрядить атмосферу.
– Идалия, прошу, хватит меня мучить. Говори скорее, о ком пойдет речь.
– О нас двоих.
– О нас двоих? – воскликнула я. – Неужели я совершила что-то серьезное?
– Нет, – сказала Идалия, – вся ответственность целиком на мне; но, хоть и не напрямую, ты стала жертвой.
– Жертвой?
– Да.
– Идалия, говори же наконец, это становится невыносимо!
– Наталья, ты не рассердишься?
– Откуда мне знать, ежели ты не желаешь ничего объяснить?
– Ладно, вот, я во всем тебе признаюсь, раньше я не хотела ничего тебе говорить, чтобы не огорчать; ведь наша дружба на протяжении этих лет была так крепка, так глубока, так искренна…
– Да говори же наконец, – бросила я на грани нервного срыва. – Ты пугаешь меня своими ораторскими ухищрениями!
– Хорошо, раз ты этого хочешь, раз ты так настаиваешь, я все тебе скажу, ничего не скрывая.
– Объяснись же наконец, – повысила голос я. – У меня и впрямь кончается терпение. Говори уже, я тебе приказываю!
– Ладно, истина в том, что я была любовницей Жоржа.
– И это все, что ты хотела мне сказать? – откликнулась я.
– Да, – призналась Идалия, пораженная моей реакцией. – А на тебя это вроде не произвело особого впечатления?
– Я давно это подозревала.
– И ничего мне не сказала?