– Увы, нет, – сказал барон.
– Тогда что я должен делать? – покорно спросил Дантес.
Потом, после долгой паузы, Жорж сказал:
– Что ж, хоть и с тяжелым сердцем, но я подчинюсь вашим указаниям.
Он наверняка был раздавлен и в отчаянии; я слышала, как он плакал. Было очень странно представлять, как этот импозантный кавалергард рыдает, словно ребенок; мир обрушился, и он вместе с ним.
– Приди в себя, – заговорил хитрый барон.
Чувствуя себя императором Адрианом и считая Жоржа Дантеса своим фаворитом и возлюбленным Антиноем, барон жестоко и цинично добавил:
– Одной убыло, десятком прибыло! При русском дворе полно красавиц, которые только и ждут, чтобы за ним приударил удалой блестящий офицер вроде тебя.
Слова барона призваны были утешить Жоржа, но вместо этого погрузили его в глубокую печаль; его горе было непритворным. Барон язвительно продолжил:
– Жорж, надеюсь, ты понимаешь, в какое трагическое положение мы попадем, если откроется наша тайна; иметь любовницу будучи женатым на Екатерине и ухаживать за ее сестрой!
– Извини меня, но это не трагедия, а сцена из бурлеска Мольера! К тому же, что самое неприятное, твоя связь с Натальей Николаевной стала темой постоянных пересудов при дворе! И это в высшей степени раздражает моего прекрасного друга графа Нессельроде, императорского министра, а также самого государя!
Барон добавил:
– Не знаю, обратил ли ты внимание, что Его Величество Император также испытывает живейшую склонность к Наталье Николаевне. А ты заметил, что она единственная молодая женщина, которую он так часто приглашает на танец? – желчно поинтересовался барон. – Жорж, мне не хотелось бы тебя пугать, но ты отныне играешь в очень опасную игру: любезничая, как принято говорить, с Натальей Николаевной, ты сознательно бросаешь вызов Александру Пушкину, весьма видной в империи личности. Твоя настойчивость, твое дерзкое поведение, если уж называть вещи своими именами, не только неприличны, но и представляют серьезную угрозу. У тебя был один враг – Пушкин, теперь у тебя их два, считая царя!
– Но я лишь строго следовал вашим распоряжениям.
– Да, это верно, но ты проявил избыток усердия, – сказал барон нервно.
Ван Геккерн отказывался признать, что направил Жоржа по неверному пути или, вернее, что ученик превзошел в лицедействе своего учителя.
– Твое поведение оскорбительно, ты восстанавливаешь против себя всех женатых мужчин, у которых красивые супруги, потому что они опасаются вмешательства французского Дон Жуана. И еще, мой дорогой Жорж, должен тебе напомнить одну африканскую поговорку: «Два крокодила в одном болоте не живут»! А в этом болоте обитает огромный страшный крокодил, и зовут его Николай Первый, он пожирает всех, кто желает ступить на его территорию!
– Хорошо, я не так глуп и все понял, – сказал Жорж.
– Женившись на Екатерине, ты разом снял все подозрения, которые могли быть с тобой связаны. Ты словно переписал историю с чистого листа: ты обманул и все общество, и двор, твое сердце всегда билось только ради Екатерины! Все видели лишь дымовую завесу, Наталья была прикрытием, иллюзией! Настоящая рыбина, которую ты подцепил на крючок… если мне будет позволено так выразиться… звалась Екатериной! Браво, артист! – рассмеялся барон. – Конечно, в сравнении с Натальей это день и ночь, но таков единственный оставшийся тебе почетный выход. Все ошибались касательно твоих намерений и теперь поняли, что женщиной, которую ты тайно любил в тени Натальи, была именно Екатерина! Ты женился на сестре Натальи, осчастливив женщину, которая давно тебя боготворит. К тому же, став мужем Екатерины, – добавил барон, – ты на законных основаниях вошел в семейство Гончаровых, и не как слон в посудную лавку, а став официальным, подчеркиваю слово «официальным», зятем Пушкина, а главное, Натальи!
Жорж с восхищением сказал барону:
– Якоб, – впервые с начала разговора он назвал приемного отца по имени, – вы истинный гений, несравненный мастер, исключительный стратег.
Барон откликнулся с ложной скромностью:
– Играть следует наверняка, потому что окружающие тебя люди отнюдь не глупы. Я бы тебе посоветовал прямо сейчас, – добавил хитроумный барон, – придумать какую-нибудь причину и изобрести повод для ссоры с Натальей, даже если потом придется несколько дней с ней не разговаривать. Выказывай вежливую и любезную холодность; делай вид, что влюблен в Екатерину, подчеркнуто проявляй свои чувства. Покажи себя столь же предприимчивым, что и в первые дни… Вот тебе мой настойчивый совет: все комплименты, все проявления нежности в отношении Екатерины должны иметь место в присутствии Натальи, чтобы заставить ее нервничать и ревновать.
– Но вы мне сейчас излагаете, – запротестовал Жорж, в котором наконец пробудились остатки чувства юмора, – действенный и весьма профессиональный рецепт разрыва!
– Послушай, – сухо сказал барон, – и постарайся сосредоточиться: по ходу дела такая перемена поведения не будет нести в себе ничего подозрительного; разочаровавшись в одной, не находя более ни общих интересов, ни взаимного влечения или, как говорили римляне, «affectio societatis»[90], ты отдаляешься от Натальи, чтобы окончательно сблизиться с Екатериной, кстати, более нежной, более сердечной и более любящей… передача власти пройдет в мягкой форме, без помех…
– Якоб, вы воистину Талейран и Казанова в одном лице!
– Не льсти мне, Жорж, лучше справься со своей задачей, иначе я и гроша не дам за нашу шкуру! Перестань, наконец, умничать и хорохориться, как ты это делал в последнее время.
– Что я опять натворил? – спросил Жорж.
– А ты не помнишь? В присутствии всего общества ты позволил себе весьма двусмысленную, чтобы не сказать пошлую шутку.
– Ах да! понимаю, о чем вы говорите; в будущем я буду осторожнее.
– Вот и хорошо, – сказал барон, – а теперь, как это ни печально, я вынужден тебя покинуть: спешу в посольство, где у меня назначена встреча.
Едва услышав его последние слова, я постучала в дверь. Мне открыл очень удивленный и бледный Жорж.
– Это ты? – глупо спросил он.
– А ты сам не видишь?
– Но каким образом…
Я прервала его, объяснив свое неожиданное присутствие. С непроницаемым видом барон любезнейшим образом со мной раскланялся и вышел.
– Я несколько раз с ним сталкивалась, – сказала мне Идалия. – Он из тех личностей, которых, единожды встретив, никогда не забудешь.
Идалия в своей манере описала мне весьма оригинальный и забавный образ.
Лицо барона Якоба ван Геккерна никак нельзя было назвать обычным. Оно стало бы настоящим подарком для карикатуриста. По его черепу вились своеобразные черные кудри. Лицо имело форму вытянутого равнобедренного треугольника… из которого вырастал непомерно длинный нос; кстати, казалось, что этот придаток делит лицо на две части. Низкий лоб, изогнутые кустистые брови; по вискам спускались густые бачки. Но самое тревожное чувство вызывали глаза: когда они устремлялись на вас, то леденили кровь.
Посмотрите на ужа: у него круглые зрачки и он неопасен; а теперь гляньте на гадюку: у нее зрачки вертикальные и светло-зеленые, точно как у барона!
И в дополнение к портрету у барона были женственные, идеальной лепки губы, но самым загадочным казались две складочки в уголках этих губ, смыкавшиеся и размыкавшиеся в ритме их движения; это выглядело поразительно: когда барон произносил презрительные слова или бросал колкие реплики, эти складочки двигались в такт, словно подчеркивая его высокомерный и вызывающий вид.
В удивительной ямочке над его верхней губой скапливались капельки пота в те редкие моменты, когда барону случалось волноваться или когда он сдерживал гнев. И, завершая свое творение, Господь наделил его двумя огромными ушами, похожими на двух устриц… Брейгель Старший не отказался бы от такого натурщика.
За его венецианской маской скрывался утонченный дипломат; его хитроумные уловки снискали ему уважение во всех посольствах… его двусмысленные речи высоко ценились коллегами, он был рожден для такой работы. Разве его не прозвали Князем с намеком на знаменитого флорентийца Лоренцо Медичи?
Идалия продолжила свой рассказ:
– Понимаешь, Наталья, когда я вернулась к себе, у меня в голове все перемешалось; я спрашивала себя: что делать? В каком порядке должна я раскрыть тебе две эти тягостные тайны?
– Для одного дня это слишком много. Надеюсь, у тебя нет третьей новости в запасе, – сказала я, заставляя себя улыбнуться.
– Нет-нет, – пролепетала Идалия.
Она, конечно, не поняла шутки. И сильно покраснела.
Исповедь Идалии и все более многочисленные измены Александра, его беспутная жизнь, его полное неуважение окончательно укрепляли меня в моих намерениях; я приняла решение, призванное раз и навсегда внести ясность в мою жизнь… Предстояло разработать точный план, это было сложно, но осуществимо. Мне придется стать настоящим тактиком. Мне не хватало ни сил, ни мужества, чтобы вычеркнуть Жоржа и Александра из своей жизни… А значит, моя цель будет заключаться в том, чтобы они истребили друг друга. Я не могла представить себе вмешательства третьего лица, которое любезно помогло бы мне решить это двойное уравнение, даже ради моих прекрасных глаз! Пусть даже император был влюблен в меня, я не могла попросить его убрать из моей жизни и супруга, и воздыхателя. Весьма эксцентричная была бы просьба! Нельзя превращать в государственное дело обычную проблему ревности, да еще замешанную на смешении половых предпочтений. Это было бы абсолютно аморально!
31. Ссора между Александром и Жоржем
Бал только что закончился, музыканты оркестра аккуратно складывали свои инструменты, все весело раскланивались друг с другом, прежде чем разъехаться; воздыхатели пытались назначить еще одно свидание предметам своих вожделений, юные девицы, посетившие свой первый бал, старались продлить эти волшебные моменты, придумывая тысячи поводов не спешить с отъездом, в то время как их измученные родители теряли терпение и мечтали лишь об одном: как можно быстрее устремиться к своей карете. Именно тогда я услышала у входных дверей раскаты мужских голосов, становившиеся все громче; образовалась небольшая толпа. Я подумала, что ошиблась, но, увы, подойдя ближе, я ясно различила голоса Александра и Жоржа. Я получила несчастливую возможность присутствовать при этом ужасном, хоть и предвиденном зрелище; все произошло быстро, крайне напряженно и невероятно жестоко.