– Понимаю ваше отчаянье, – ответил Александр. – Вы лихорадочно пытаетесь обрести и то, и другое. В сущности, вы всего лишь картонный паяц, этакий затейник на вечерах, которого можно пригласить или нанять для развлечения публики. Но я, должен признаться, искренне восхищен вашими талантами танцора. Вместо того, чтобы поступить в кавалергарды, вам бы следовало поступить в балетную труппу Каменного театра!
Малейшей искры хватило, чтобы прогремел взрыв.
– Верно и то, что куда легче пуститься в мазурку, чем в атаку на батальон, или даже вести котильон, чем наступление, – заключил Александр.
– Сударь, я пришлю вам секундантов, вы заплатите за это оскорбление.
– С величайшим удовольствием, господин барон, не премину отплатить вам той же монетой. Монсеньор, как говорили на вашей бывшей родине, я ваш покорнейший слуга, – сказал Александр.
Он отдал глубокий поклон, усилив карикатурный эффект взмахом воображаемой шляпы, как то делают комедианты на сцене, и добавил ко всеобщему удивлению:
– Мсье то ли Дантес, то ли из Нидерландов и так далее, должен принести вам свои нижайшие извинения.
Присутствующие были поражены; повисло гробовое молчание. Все испытали облегчение, подумав, что Александр, переборщив с оскорблениями, приносит публичное покаяние. Но они еще далеко не все услышали! Финальный аккорд не заставил себя ждать, и даже не аккорд, а фейерверк, извергающийся вулкан. Александр напустил на себя театральный вид и, подражая актеру, продекламировал:
– Если бы вы были по крайней мере настоящим аристократом, я мог бы адресовать вам реплику Фигаро из Бомарше относительно паразитизма аристократии: «…вы дали себе труд появиться на свет и ничего более». В доказательство этому вы, не сделав ничего, наследуете вашему благодетелю, вашему дорогому и нежному барону. Но вы всего лишь бастард, жиголо вашего «приемного отца».
Жорж попытался вернуть себе спокойствие и найти ответ, способный повергнуть противника.
– Идемте, Екатерина, хватит с нас; дрессированная собака не станет опускаться до дрессированной обезьяны!
Это произошло в ночь с 25 на 26 января 1837 года, около полуночи. Обратный отсчет роковых дней начался…
32. Встреча в верхах
Без сомнений, пытаясь оправдаться и по возможности преуменьшить свою долю ответственности за смерть Александра, генерал Бенкендорф поделился со мной при условии соблюдения полнейшей тайны этим удивительным признанием.
Во вторник 26 января около трех часов дня он вызвал к себе Булгарина.
– Итак, Булгарин, какие новости вы имеете мне сообщить?
– Увы, никаких, ваше сиятельство.
– Вы смеетесь, Булгарин!
– Нет, нет, ваше сиятельство, вопреки моим надеждам мне не удалось раздобыть сведений об оппозиционерах.
– А чем же занимаются ваши шпионы?
– Они шпионят, они шпионят, ваше сиятельство!
– Вы шутите, я полагаю! Булгарин, ваши услуги как главного агента моих служб щедро оплачиваются. Благодаря мне ваш журнал пользуется и покровительством, и привилегиями, но если вы окажетесь бесполезны, то и журнал тоже. Не забывайте также, что я покрыл ваш жалкий плагиат «Бориса Годунова». Я достаточно ясно выражаюсь, Булгарин?
– Более чем, ваше сиятельство.
– Кстати, как идут дела с критическим разбором «Истории Пугачевского бунта», который я вам поручил?
– Я как раз принес его, ваше сиятельство.
– Очень хорошо, у меня нет времени читать, так что перескажите вкратце суть.
– Само изложение весьма путаное, персонажи лишены и жизненности, и характеров; действие, если таковое имеется, совершенно бессвязно; эта история полная бессмыслица.
– Почему?
– Ваше сиятельство, изыщите время ознакомиться с моими выводами.
– Ладно, прощайте, Булгарин. Я требую как можно быстрее конкретных и полных сведений!
– Слушаюсь, ваше сиятельство.
Когда Булгарин уже раскланялся с генералом и лакей готов был сопроводить его к выходу, он вдруг обернулся и сказал:
– Ваше сиятельство, я совершенно позабыл предупредить вас: всего несколько часов назад один из моих осведомителей известил меня о новости, без сомнения, незначительной, – лицемерно заметил Булгарин, – вот почему она ускользнула от моего внимания.
– О чем идет речь? – спросил генерал Бенкендорф.
Булгарин, всегда чувствовавший, что хозяин его презирает и принижает, помедлил вволю, прежде чем сообщить то, что он узнал и что наверняка вызовет живейший интерес генерала.
– Полагаю, что я не должен досаждать вашему сиятельству всеми сплетнями, которые ходят в городе. Жизнь многих придворных настолько пуста, что они обожают совать свой нос в жизнь других…
Генерал Бенкендорф начал терять терпение, Булгарин же в глубине души наслаждался.
– Булгарин, я вам плачу не за то, чтобы выслушивать ваши разглагольствования о нравах общества! Может, вы наконец изложите полученные сведения? – приказным тоном отчеканил Бенкендорф.
– Что ж, – начал Булгарин, желая продлить удовольствие, – …я не решался сообщить вам эту новость; по совершенно случайному стечению обстоятельств один из моих осведомителей зашел около полудня в оружейную лавку Куракина, чтобы отдать в починку свой пистолет; пока он ждал, появился очень представительный мужчина; казалось, он не был знаком с продавцом. Вот в точности их разговор:
«– Здравствуйте, – сказал вошедший, – я пришел за своим заказом.
– На чье имя?
– На имя Козлова, – ответил тот.
В это время подоспел Куракин, владелец оружейной лавки, не сразу заметивший нового клиента, и сказал:
– Здравствуй, Никита, как дела?
– Спасибо, хорошо, – ответил клиент. – Мои пистолеты готовы? А главное, они одинаковы?
– Разумеется. Дело, кажется, спешное, – сказал Куракин.
– Это точно, – откликнулся Никита, перейдя почти на шепот, – лучше не скажешь, они понадобятся очень скоро!
– Это для дуэли? – спросил Куракин.
– Верно, – очень тихо подтвердил Никита.
– А кто его противник? – в свою очередь прошептал оружейник.
– Я не могу тебе сказать.
– Брось, уж со мной-то не скрытничай, так или иначе в самое ближайшее время весь город будет в курсе.
– Ладно, согласен, но главное, никому не говори.
Он наклонился и прошептал на ухо:
– Жорж Дантес.
– Ну надо же! – изумился Куракин. – Сбереги Господь их души! – перекрестился он.
Булгарин добавил:
– Мой осведомитель, у которого тонкий слух, все прекрасно расслышал.
– Вы уверены? – уточнил генерал Бенкендорф.
– Абсолютно.
Едва Булгарин удалился, Бенкендорф велел подать карету и устремился во дворец, чтобы попросить срочной аудиенции у императора.
В тот самый момент, когда генерал переступал порог царской приемной, императорские стенные часы пробили пять раз. Его величество, учитывая время, понял, что возникла серьезная проблема, и принял генерала незамедлительно.
Для Бенкендорфа было радостью продемонстрировать царю и свою угодливость, и свою полезность.
– Добрый вечер, Бенкендорф, вы попросили о срочной встрече, я вас слушаю. Что случилось? Что-то серьезное? Снова заговор? – встревоженно спросил царь.
– Нет, нет, ваше величество, спешу вас успокоить; но я узнал новость, способную вызвать серьезные последствия.
– Какую?
– Государь, мы установили, что Пушкин поддерживал связь с князем Волконским.
– Вы уверены? С Волконским? Я же сослал его в самую глубь Сибири, в Читу.
– Они переписывались через его жену, Марию Раевскую; Пушкин был очень привязан к этой чете, особенно к супруге, которая была его великой любовью до того, как она вышла замуж за князя.
– Этой подробности я не знал; вот уж истинное осиное гнездо! – прокомментировал царь.
– Они не только пишут друг другу, государь, но Пушкин еще и посылает им деньги. Он переписывается также и с другими сибирскими изгнанниками; мы перехватили его стихотворение, в котором есть такие строки:
Во глубине сибирских руд
Храните гордое терпенье, (…)
Оковы тяжкие падут,
Темницы рухнут – и свобода
Вас примет радостно у входа,
И братья меч вам отдадут.
По моему мнению, государь, это зашифрованное сообщение, и расшифровать его – просто детская игра: сие означает, что они готовят коллективный побег; Пушкин все продумал и организовал; по существу он говорит им: «Проявите терпение в вашей сибирской тюрьме, мы готовы помочь вам убежать!»
Всем известно, что декабристы его друзья.
– Невероятно, невероятно! – воскликнул царь.
Всякий раз, когда произносилось слово «декабристы», царь становился грустен, лицо его мрачнело; он потерял генерала Милорадовича, своего верного офицера, самого смелого, самого славного во всей его империи, убитого в тот самый момент, когда он пытался умиротворить мятежников и договориться с ними. И во время переговоров некий взвинченный, неуправляемый Каховский исподтишка сразил генерала.
– Мир его праху, – сказал царь и перекрестился.
В задумчивости он взял со стола убившую Милорадовича пулю, которую всегда бережно хранил как память, и покатал ее в пальцах.
– Невозможно поверить! Он не только обещал мне прямо обратное, но и письменно обязался не поддерживать никаких связей с ними и не принимать участия ни в одном подрывном собрании. Воистину, гони природу в дверь, она влетит в окно! Если ваши сведения верны, Бенкендорф, следует действовать быстро. Но как?
– Его нужно устранить, государь, – холодно произнес Бенкендорф, – это более неприемлемо.
Прибыл запыхавшийся адмирал Нессельроде и извинился перед царем. Бенкендорф красочно обрисовал ему сложившуюся ситуацию; царь задал вопрос:
– Что вы об этом думаете, адмирал?
Как ни удивительно, но адмирал Нессельроде оказывал покровительство молодому Александру Пушкину. История гласит, что, когда император Александр Первый отправил того в ссылку, адмирал вручил поэту исключительное рекоме