ют, то с ученым видом пускаются в претенциозные сравнения поэзии Байрона с творчеством Вордсворта, Кольриджа, Шелли или Китса! Мой преподаватель философии мсье де Лафайет, к которому я снова обратилась, научил меня распознавать игру их фантазии: им кажется, что, как в мифе о пещере Платона, окружающий их чувственный мир является реальностью, в то время как в действительности они живут в мире эфемерном, представляющем собой лишь совокупность теней на этой самой имманентности!
Ваше безразличие к моей особе тем более тяготит меня, что, оставаясь в тени, я жадно стремлюсь просвещаться и заполнять огромные пустоты в моем образовании, используя для этого бесчисленные классические произведения, которыми полна ваша великолепная библиотека – как говорят, одна из самых богатых в городе. Втайне, опасаясь, что вы узнаете, я попросила мадмуазель Олимпу де Будри, мою преподавательницу французского, возобновить наши частные уроки. Но мне нравится и дальше разыгрывать роль красивой и очаровательной идиотки… это до крайности удобный наблюдательный пост, позволяющий изучать человеческие характеры… и, в частности, ваш!
Поскольку вас устраивает отводить мне эту роль, лучше уж играть ее до конца… Что же касается меня самой, то, полагаю, в какой-то момент я вполне свыклась с мыслью о том маленьком счастии, которое я выстроила вокруг себя под вашу указку.
Но я осознаю: то, что кажется немыслимым, что я всегда считала полным безумием, мало-помалу приобретает четкие очертания в моем сознании. Мною владеет непреодолимое желание освободиться от ваших нежных цепей, которые меня опутывают, я хочу окончательно вырваться из ваших уз.
У вас, разумеется, возникает масса вопросов относительно этого удивительного чувства бунта, мятежа у женщин нашего времени. В чем его источник? Что ж, могу с вами поделиться: Олимпа дала мне почитать книгу другой Олимпии. Ее имя Олимпия де Гуж. Вряд ли оно вам знакомо. И однако, это библия моей свободы. Эта Олимпия в своем произведении «Декларация прав женщины и гражданки» великолепно объясняет простую и пленительную мысль: тот факт, что женщина всю свою жизнь вынуждена занимать в обществе приниженное положение, вынуждает ее использовать «хитрость и скрытность». И еще она добавляет: «…женщины прибегали ко всем ухищрениям своих чар». Олимпия стала для меня символом исторического откровения. Она призывала: «…женщины, разве не пришло время совершить революцию и среди нас?»
Я убеждена, что она бы вам понравилась: она требовала сексуальной свободы! Что до меня, ее идеи привлекают меня больше, чем узаконивание развода… Она также ратовала за упразднение брака, но тут, я уверена, вы были бы против, потому что для вас брак – это повод подчинить меня себе.
Александр, вы сами выбрали свою жизнь и, вершина цинизма, решили мою за меня! Вы выстроили ее параллельно с вашей. И я должна с полным осознанием и фатализмом принять такое положение вещей.
Я просто хочу мечтать, ускользнуть, даже не зная, почему и куда! Мне кажется, я могла бы вести совершенно иное существование, встретить кого-то другого. Это тщетное бегство, конечно же, результат моей неспособности быть на вашем уровне. Разумеется, у меня нет ни вашего ума, ни вашей обширной культуры, ни вашего жизненного опыта, однако вы могли бы проявить больше милосердия. Я не ищу сочувствия, но меня бы удовлетворило и одно ваше уважение.
Письма, которые вы адресуете вашим возлюбленным, несравнимы с теми, которые посылались мне и которые всегда были отчаянно банальны: я получала лишь перечисление ваш мелких неурядиц, ваших дорожных передряг: колесо у кибитки сломалось, ссора (очередная) с каким-то незнакомцем, плохой прием на постоялом дворе, ухабистая дорога; да уж, потрясающе страстные письма, достойные увековеченья в русской литературе! Сама их природа и содержание ясно выражают то, как высоко вы меня цените.
Вы обещали, что откроете мне тайны поэзии, и вы совершенно мною пренебрегли, предпочтя предоставить ваши педагогические таланты в распоряжение более желанных учениц!
Мне придется затронуть и более деликатную, личную тему: наши супружеские отношения. Будучи юной девушкой, я ждала от вас понимания, деликатности; увы, ваши грубые манеры быстро взяли верх.
Не буду от вас скрывать, я ни разу не ощутила ни малейшего физического удовольствия, а ведь мне говорили, что я испытаю величайший трепет моей жизни… Без сомнения, вы берегли себя для других! Вы часто упрекали меня в холодности, бесчувственности или фригидности. Но вы забыли самое существенное обстоятельство: когда вы женились на мне, мне было всего восемнадцать, я только-только вышла из подросткового возраста. Это на вас лежал долг приобщить меня, если можно так выразиться, используя элегантную и пристойную формулировку. Вы же всегда вели себя со мной как мужик, нетерпеливо желающий удовлетворить свои примитивные инстинкты. Для вас я представляю собой лишь «отдых воина», как говорят французы! Только на вас лежит ответственность за подобное положение вещей. Вы не сумели или не захотели пробудить возможности, которые во мне дремали.
Разумеется, я всегда буду лишена тех достоинств или же не осмелюсь померяться силами с вашей ненасытной и грозной графиней-нимфоманкой Аграфеной Закревской, которую прозвали «Медной Венерой»! Злые языки утверждают, что она доводила до изнеможения даже самых взыскательных своих партнеров. И разве вы сами не говорили про нее, что она «нездоровая» и «страстная»? Яснее выразиться невозможно.
Дорогой мой Александр, нежность вам неизвестна; ваши ласки машинальны, как те, которыми вы одариваете… или которые уделяете вашим мимолетным партнершам. Вы кичитесь тем, что хорошо изучили женскую душу: это трюизм! Должна признаться, что всякий раз, перечитывая ваш шедевр «Евгений Онегин», я бывала потрясена трезвостью ваших суждений и той проницательностью, с какой вы раскрываете самые тайные грани нашей души. Подобно художнику, каждым словом вы наносите новый цветовой мазок, вы выражаете нюансы всей палитры наших мыслей. Подобно скрипачу, вы наигрываете бесконечные гаммы наших чувств и переживаний.
Но в конечном счете вы используете свое искусство лишь для того, чтобы эксплуатировать и пожирать сердце женщины! Вы, конечно же, подумаете, что я преувеличиваю. Но тому доказательство пресловутый «донжуанский список», который вы потрудились составить и подсчитать… в нем не менее ста тринадцати покоренных женщин! И это, без сомнения, не просто игра или удовлетворение коллекционера, рассматривающего свою добычу. Не задавались ли вы вопросом, какая необходимость была тратить столько времени и такие усилия памяти, чтобы его написать? Что вы хотели доказать и кому – себе самому? Увериться в собственной мужской силе?
Я повторяю себе как литанию: я не та, кого вы ждали и желали. Разумеется, вы будете это отрицать, клясться всеми богами и заверять, что я женщина вашей жизни, но на самом деле ничего подобного! Я была чудесным капризом вашего существования; вы захотели меня, как ребенок, весь год мечтающий о недостижимой игрушке к Рождеству.
Для других, в салонах и на балах, я запретный плод, и желание остальных переполняет вас гордостью и возбуждает. Разве не говорится, что наше желание – это отражение желания других?
Одна загадка не дает мне покоя: почему вы на мне женились? Я беспрестанно возвращаюсь к этому вопросу. Вы, с вашим исключительным умом, должны дать мне честный и откровенный ответ; ибо в этом и заключается основная проблема наших отношений или же нашего неразрешимого уравнения!
Или я слишком наивна и требовательна в своих поисках истины? Вероятно, все семейные пары в какой-то момент своей жизни задаются этим же вопросом в стремлении к абсолюту. Вы создали в своем воображении мой идеальный образ, а теперь с горечью видите, что я более не соответствую вымышленной картине.
Александр, наша история удручающе банальна, она наводит меня на мысли о книге Стендаля «О любви». В этом произведении он объясняет явление «кристаллизации» в любви. Вы наверняка эту книгу читали, ведь вы поклонник Стендаля. Вспомните, он пересказывает австрийскую легенду: двое молодых людей в качестве символа своей любви бросают веточку дерева в соляные копи Зальцбурга (название этого города и происходит от слова «salz», то есть «соль»). Год спустя извлеченную ветку не узнать. Она вся покрывается кристаллами соли, сверкающими как бриллианты. Намек совершенно ясен: влюбленные проецируют друг на друга те достоинства, которые они желают видеть в самих себе. Дорогое существо, украшенное и идеализированное таким образом, достойно любви! Я позволю себе продолжить, пусть и небезболезненно, метафору Стендаля; по прошествии лет мы однажды утром просыпаемся в нашей постели. И что же мы видим?
Два тела с увядшей плотью, усыпанные мириадами кристаллов соли, но теперь уже тусклых и блеклых; эти тела лежат в отдалении друг от друга на простынях. Я смотрю на вас, Александр, или, говоря точнее и прямолинейнее, я вас разочарованно разглядываю и говорю себе: «Вот мужчина, с которым я разделяю свою жизнь, без прикрас, без маски, нагой во всей своей неприглядности!» Если бы я набралась мужества, то сказала бы вам: «Я вас не люблю, я никогда вас не любила, и я никогда вас не полюблю!» Такова первая истина.
Это откровение неожиданное и душераздирающее, я знаю; но я бы меньше себя уважала, если бы им не поделилась… я ценю вас за то, кем вы являетесь и что делаете, однако, пусть и через силу, я должна решиться на это признание, которое не исключает ни восхищения, ни признательности.
Меня утешает понимание, что я являюсь для вас очередной фантазией. Но я печалюсь при мысли, что не была, как многие другие, той музой, которая бы вас вдохновляла; я не более, чем ласковая отдушина.
Обилие ваших любовных приключений доказывает, что я была лишь одним из них, просто мне повезло стать избранной… Женщины сами по себе – не более чем игрушки в ваших руках; когда вы устаете от очередной, то просто от нее избавляетесь. Но, будучи изощренным стратегом, вы их использовали, чтобы проникнуть в императорский круг. Каждую вашу новую возлюбленную вы заверяли, что она женщина вашей жизни; презрение это или цинизм – на ваш выбор.