Снег продолжал падать крупными хлопьями, заглушая все звуки в лесу…
35. Прощальное письмо Жоржа Дантеса
Каждое утро соблюдалась одна и та же церемония, один и тот же ритуал: когда солнце вставало на горизонте, я торжественно подходила к великолепному инкрустированному трельяжу розового дерева, подаренному мне Александром на мое двадцатилетие. Я любовалась собой, глядя в зеркало, удовлетворенная и успокоенная. Очень аккуратно я выдвигала маленький ящик, в котором имелось потайное отделение. Все тот же звук, все тот же аромат, вырывающийся из него вот уже на протяжении многих лет. В крошечном тайнике – пожелтевшее от времени письмо, которое складывали и разворачивали десятки раз. Стоило мне прикоснуться к нему пальцами, оно раскрывалось само, подобно лепесткам пробуждающегося цветка. Я вечно перечитывала, как ежедневную молитву, эти строки, давно выученные наизусть: последнее письмо Жоржа Дантеса, моего возлюбленного, убийцы Александра, поскольку следует называть вещи своими именами. Каждый день я совершала тайный обряд: благоговейно открывала его, опускалась на колени у окна и смотрела на величественное движение звезд.
Письмо Жоржа Дантеса начиналось не нежными словами, не обычными его обращениями: моя милая Наталья, драгоценная моя Наталья, а сухим: Наталья!
НА-ТА-ЛЬЯ, три удара, отдающиеся в моей голове, как те три удара в дверь, когда мне пришли сообщить, что его пистолет серьезно ранил Александра. Перечитав письмо в энный раз, я снова убираю его на место, резко захлопываю ящик – звук, как удар молотка, вгоняющего гвоздь в крышку гроба красного дерева, где покоился мой муж.
Я долго колебался, прежде чем отправить вам это послание, начинал барон Жорж Дантес ван Геккерн.
И действительно, кто бы поверил, что убийца мужа осмелится обратиться к его вдове наутро после своего преступления!
Наталья, мне больно предпринимать этот демарш; мое раскаянье равновелико осознанию того святотатства, которое я совершил. Судьба была ко мне безжалостна; и вам, и мне было бы слишком тягостно упоминать о подробностях той трагедии, единственными виновниками которой мы являемся; я сознательно подчеркиваю МЫ, а не ВЫ или Я.
Следует просто понять, чем стали последствия ребяческих, необдуманных действий; я жертва образа жизни, эпохи, в которую псевдомужественность сильного пола и ложные представления о покушении на честь служат лишь прикрытием нашей неспособности быть самими собой.
Наталья, повторяю, я осуждаю себя, Себя, Жоржа Дантеса, барона ван Геккерна, за то, что я убил на дуэли Александра Пушкина, величайшего гения русской поэзии. Я знаю, что русский народ никогда этого не забудет и я буду навечно проклят в народной памяти. Когда я думаю о чудовищности моего поступка, то осознаю, что я погасил звезду в небесах… К счастью для России и всего мира, эта звезда будет всегда гореть на небосводе потомков, в вечности.
Но исход дуэли мог бы быть и совсем иным; могу даже утверждать, что все к этому располагало: Александр тоже был прекрасным стрелком. Любой инцидент мог послужить поводом для дуэли; такова была его вторая натура. Наталья, вы должны знать: это была первая дуэль в моей жизни, в то время как Александр участвовал или бросал вызов в доброй паре десятков. Смерть была его соседкой, я же всегда видел ее только издалека, для меня она была лишь абстракцией, философским понятием. С нею сталкивались мои солдаты, это они ходили с нею рядом и ей противостояли. По правде говоря, я даже не могу ее себе представить; впервые я увидел ее приближение, когда ваш муж пребывал в агонии, пока мы везли его к вам домой. Как жестока жизнь! Это в моих санях Александр испускал дух, словно мои угрызения совести сопровождали его кончину.
Наталья, я написал: «МЫ НЕСЕМ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ!».
Эта пронзительная фраза преследует меня ежедневно, как лейтмотив. Я молю Господа простить мне мой непростительный грех. Наталья, вы же знаете: я никогда не хотел, не желал устранения Александра. Для меня он всегда был лишь мужчиной, который украл, похитил у меня идеальную женщину, которую я избрал и любил и с который хотел бы прожить до конца жизни. Мысли о том, что я совершил, не оставляют меня ни на мгновение, ни на секунду. Скованный неизгладимым раскаяньем, игрушка собственного примитивного мужского эго с несообразными представлениями о чести, я, согласившись на эту глупую дуэль, попал в ловушку, как самодовольный петух. Я хотел бы кануть в любую бездну и не смею более на себя смотреть.
Кто я такой, на самом-то деле?
Мелкий французский офицер, из трусости покинувший свою родину, спасаясь от нового режима, вместо того чтобы сражаться и мужественно защищать свои убеждения. Кстати, именно в этом обвинил меня Александр во время той жестокой перепалки, свидетельницей которой вы стали. Я сбежал из своей страны, с той земли, на которой родился. Я сбежал, не зная стыда, отрекшись от национальных французских ценностей, чтобы найти убежище здесь. Вчера меня изгнала Франция, сегодня подвергла остракизму Россия! Как в античной Греции, когда бросали в море имя убийцы, выгравированное на устричной раковине!
Я проехал через Пруссию, уже не чувствуя себя французом, но еще и не ощущая себя русским… Мне пришлось задать себе простой вопрос: что значит быть французом? Серьезная проблема! Означает ли это только говорить на языке? Я сознательно оторвался от своих корней; сохранил ли я еще немного пыли на своих подошвах? Что до крови, которую мои предки проливали за Францию, я готов был из оппортунизма предоставить ее в распоряжение другой нации. Одна-единственная причина, делающая из меня француза, – это французская поэзия и литература, которые утешают мою жизнь, да еще нечто неопределенное, вроде пристрастия к любви и героизму!
Благодаря связям отца мне оказал покровительство король Фридрих Вильгельм Третий, я надеялся сделать военную карьеру в Пруссии, но, когда выяснилось, что начинать придется с самых нижних ступенек лестницы, моя гордость, мое тщеславие и моя спесь восстали. Направляясь в Россию, я познакомился с бароном ван Геккерном. Дальнейшее вам известно. Барон был одинок и очень богат, он сделал меня своим единственным наследником. Наша встреча была делом чистого случая: невероятное стечение обстоятельств, достойное приключенческого романа. Я приехал в Россию; довольно красивый мужчина (если отбросить ложную скромность), я представительно выглядел в своем великолепном кавалергардском мундире; короче, я нравился всем женщинам Санкт-Петербурга – юным девицам, незамужним дамам, а также вдовам! Я был любимцем двора и города, жизнь складывалась наилучшим образом. Однако, будучи кокетливым, самовлюбленным, претенциозным, спесивым, иногда надменным, всегда самодовольным, я был пресыщен – я словно отовсюду вернулся, еще нигде не побывав!
Каждое мое появление на балах, концертах или приемах вызывало восхищение и враждебность других военных – и, разумеется, вашего неизменного мужа! Тот факт, что я иностранец, окружал меня лестным ореолом. На любом светском собрании меня встречали с редкой доброжелательностью. Я так и не дал себе труда выучить хоть слово по-русски, да это и не имело смысла, поскольку и при дворе, и в любом аристократическом месте города, от самых знаменитых салонов до самого узкого светского круга все изъяснялись по-французски. Я обманывался, моя власть была лишь иллюзией.
От кого я получил ее? Ни от кого, вернее, причиной была снисходительность царя, который в порядке исключения позволил мне, как иностранному офицеру, вступить в элитный гвардейский императорский полк. Вспомните, в этом тоже Александр меня упрекал.
Я принес смерть противнику, которого сам себе выдумал. Ибо, и сегодня я вынужден это признать, я выдумал себе все: любовь, страсть, соперника! Любовь – а что такое любовь? С вами я испытал истинный удар молнии, мгновенную влюбленность, ради которой был готов убить. Если само чувство было миражом, значит, я это сделал зря. Я даже не был убийцей из ревности! Я должен был согласиться на это раздельное владение. Или я слишком многого хотел от Александра? Нет, я не циник, я стараюсь понять, вообразить. Я очень часто думаю о нем, это воспоминание постоянно меня преследует.
Я уже не единожды рассказывал вам о нашей встрече в ресторане «Дюме»; слово за слово, мы прониклись друг к другу симпатией, потом Александр пригласил меня к вам в дом. Когда я размышляю об этом, мне в голову приходит безумная мысль, и я спрашиваю себя: не встревожила ли вас завязывающаяся между нами дружба? Вы присутствовали, как зрительница, при наших беседах, но всегда находили предлог, чтобы ускользнуть. Вы оставляли нас одних, словно старых солдат, которые делятся боевыми воспоминаниями или ностальгическими историями их бывших любовных побед. Когда вы снова присоединялись к нам, то становились жертвой ситуации, которую называют «третий лишний»: трое человек разговаривают между собой, вскоре кому-то из них удается привлечь к себе внимание одного из собеседников; третье лицо чувствует себя безнадежно отодвинутым на задний план, оно более не вызывает никакого интереса, оно становится «третьим лишним»!
Недовольная этой близостью, вы придумали довольно простой план: покорить меня и тем самым восстановить прежнее трио, а затем исключить из него Александра. Это была опасная игра, потому что вам был хорошо известен собственнический характер вашего мужа; но вы обожаете играть с огнем. И вы блистательно преуспели; но я и подумать не мог, что эта стратагема приведет к трагедии. Я горячо восхищался вашим супругом; он был необыкновенным человеком в самом прямом смысле этого слова. А потому мне пришлось задать себе четыре вопроса.
Какова была истинная природа ваших чувств к Александру? Любили ли вы меня, хоть на мгновение? По крайней мере, чувствовали ли вы ко мне хоть малейшую нежность или уважение? Или же все это было для вас лишь простым развлечением?