– Я не сомневался в этом, – кивнул Гантрам.
– Нам нужны гарантии, что убийств больше не будет.
– Все в твоих руках. Оформи мальчика по закону, официально, ты же – Ночной Дозор! Besser spät als nie[10]. Пошалил недотепа по молодости, с кем не бывает. Это все Спайс, мерзавец, сделал невинного парня вампиром. Что ж, нам урок на будущее. Плохо мы еще воспитываем нашу молодежь…
Сет не отступил в сторону от Кирилла. Он так и сидел с ним в обнимку, в упор глядя на Скифа, пока тот, бледный от унижения, рисовал на груди вампира метку официальной регистрации. С этой минуты серийный убийца стал законопослушным Иным.
Я, пошатываясь, встал на ноги. Страшная догадка закрутилась в моем усталом сознании, и мне вдруг захотелось исчезнуть отсюда – потому что я чувствовал на себе сочувственные взгляды друзей из нашего Дозора.
– Матвей Гордеев, – сказал Гантрам, глядя мне в глаза, – мы готовы снять с тебя все официальные обвинения. Но ты должен вернуть украденное.
Я плохо понимал, что он хочет от меня. Вернуть?
– У меня ничего нет.
– Перст Энлиля хранится у тебя? Может быть, ты отдал его Скифу?
– Что? Нет… заказчик был не местным.
– Кто он? Нам нужно знать.
– Подите к дьяволу, – прошептал я, – знать им нужно…
На лице Гантрама не отразилось никаких эмоций.
– Или ты откроешь нам имя, или мы сейчас же обращаемся к Кролевскому. Он тебя запомнил еще в тот раз.
Я встретился глазами со Скифом. Тот коротко бросил:
– Скажи им. Пусть ищут.
Я устало махнул здоровой рукой:
– Его имя Омогой. Понятия не имею, откуда он пришел и куда ушел.
– Один раз ты уже солгал нам, мальчик. Поклянись Изначальными Силами.
Скиф незаметно кивнул мне: делай, что велят. Да. Поражение было полным и безоговорочным.
– Клянусь Светом, все сказанное мной выше – правда. – Я вытянул руку, и крошечный шарик белого огня медленно, как бы с неохотой, засиял над кончиком пальца.
Сет и Гантрам быстро переглянулись.
– Матвей Гордеев, мы не будем выдвигать официальных обвинений против тебя. Если Ночной Дозор не станет требовать наказания для Кирилла Лещука.
– Это касается только дел, которые он натворил до сегодняшнего дня, – напомнил Скиф.
– Да будет так. Этот пункт распространяется и на вашего парня.
Гантрам протянул руку, и Скиф, поколебавшись, пожал ее.
– Сделка заключена.
Я посмотрел на наших. Все они прятали взгляды, кроме Женьки. В ее глазах я увидел сочувствие и боль.
– Вы с самого начала запланировали это. Так, герр Гантрам? – сказал я.
Тот уже собирался уходить, но повернулся ко мне:
– Не понимаю, о чем ты.
– Вы были в ярости от того, что Светлый Дозор пополнился вором, да еще и обвел вас вокруг пальца… этого Энлиля или как его там. Вы решили дать сдачи, не правда ли? Не Завулон – а вы, брюзгливый старикан.
Гантрам криво усмехнулся и отступил на шаг. Я продолжал:
– Вы нашли этого дурачка Лещука, подговорили Спайса инициировать его, сделали вампиром. Затем объяснили ему, что он может вытворять все, что в голову взбредет, убивать направо и налево, не боясь наказания. Так, Кирилл?
Лещук хотел сказать что-то, но Сет с силой сдавил его плечо, и парень лишь тихо охнул.
– Это вы вчера убили Спайса и таким образом подсказали нам, где искать след. Вы подстроили все так, чтобы дело решалось без Инквизиции и Больших Дозоров. Теперь у вас – в вашей шайке – есть прокачанный вампир высокого уровня, мощная боевая единица, вполне легально, – закончил я с сарказмом, – поздравляю. Интрига удалась! Два десятка убитых девчонок – и вы наслаждаетесь удачным ходом в бесконечной бессмысленной партии.
– Кот, – окликнул меня Скиф, – хватит.
– Кто-то должен сказать ему, что он ублюдок. Вы ублюдок, герр Гантрам…
– Они все умерли из-за тебя, – мягко сказал Сет. Он не спеша поднялся, подошел ко мне вплотную, так что я чувствовал запах его одеколона и слышал шелест плаща, – все эти девушки. Такие молодые, невинные, прекрасные. Хотел ты этого или нет, Матвей, – в конечном итоге ты, мой дорогой, стал причиной их смерти.
У меня зашумело в ушах. Против обыкновения Сет не юродствовал – он был серьезен, даже печален.
– В бесконечной бессмысленной партии ты безымянная пешка. А мертвые девушки даже не были фигурами на доске. Они просто… лепестки роз, которыми усыпали путь Кирюши. Но Кирюша не появился бы – если бы не было тебя. Знаешь, если вдуматься, вы с ним вроде как… братья.
Пошатываясь, я побрел прочь. Кажется, Скиф пытался остановить меня, и что-то крикнула Нелли – я не остановился.
Я спустился на улицу и зашагал в темноту.
Я не знал, куда иду. Моя душа превратилась в глубокий колодец, наполненный черной водой. В памяти одна за другой всплывали фотографии из дела вампира. Маленькие сестры Максимовы… Алла Свешникова… студентка Лариса в ночном клубе… безымянная светловолосая девушка на дне Патриаршего пруда… во мне не осталось ненависти к Темным. Только безбрежная пустота и темнота.
Ты мог стать одним из них. Из тех, кто охотится по ночам на девушек и выкармливает вампиров кровью из сосочки. Где-то на самом дне колодца осталось черное семя, которое по счастливой случайности не проросло. Давным-давно тебя учили: за Силу, однажды полученную от Сумрака, ты платишь, отказываясь от принятия части правды (лжи), вставляя под веки контактные линзы селективного восприятия. Сейчас ты начал понимать: в действительности в оплату ты отдаешь часть своей души.
Небо над городом понемногу светлело, и стали видны рваные края туч, текущих бесконечной лавиной с севера на юг. На улицах все еще было пусто, лишь редкие автомобили проносились вдали. Мокрые клейкие листья деревьев покачивались над тротуарами.
Можно было раздуть угли злости в душе и помечать о мести – но это не имело уже никакого значения. Убитых девушек ничто не вернет к жизни.
Если бы теперь произошло чудо, и я мог сказать: стоп! Верните мне ту часть правды (лжи), от которой я когда-то отказался. Если выцарапать из-под век эти дарованные Сумраком линзы, что показывают милых ребят Гантрама шайкой подлецов и убийц, – и вставить другие? Сразу все перевернется – уродливое станет прекрасным, аморальное – благородным, лед согреет, пустота даст уют? Возможно ли это? О, неужели?
Я нашел в кармане плеер Нелли, включил его и воткнул в ухо белую шайбу наушника.
Мы идем в тишине по убитой весне,
По разбитым домам, по седым головам,
По зеленой земле, почерневшей траве,
По упавшим телам, по великим делам,
По разбитым очкам, комсомольским значкам,
По кровавым словам, по голодным годам.
Мы идем в тишине по убитой весне,
По распятым во сне и забытым совсем.
Ворох писем, не скучай.
Похоронка, липкий чай…
Мы идем в тишине по убитой весне,
Мы идем в тишине по убитой весне…[11]
Ледяные капли дождя катились по моему лицу, словно слезы.
Идти домой не было ни сил, ни желания. Ныла раздробленная и наскоро собранная рука, но боль даже нравилась мне. Боль отрезвляла. Я брел не разбирая дороги, втягивая в легкие сырой воздух, и сам не заметил, как вышел на холодные берега Москвы-реки. На пустынной гранитной набережной гулял ветер. Грязно-бурые волны катались под мостом, покрытые пеной, словно морской прибой.
Мы идем в тишине по убитой весне…
Вдалеке, на затянутых белесой дымкой Воробьевых горах, показались взмывающие в облака неоготические бастионы Главного здания МГУ. Я долго смотрел на них в оцепенении, потом опустил взгляд и вздрогнул.
У излучины реки, над новым металлическим куполом Большой спортивной арены «Лужников», клубилась черная, как нефть, туча. Тьма медленно, лениво расползалась вокруг стадиона, стекала через гранитный парапет набережной в серые пенистые волны. Рваные лохмотья черного тумана протянулись к низкому небу, почти достигая облаков.
До Вальпургиевой ночи оставалось шестьдесят три часа.
История третьяЧужая тайна
Пролог
Москва, Старый Арбат, апрель 1998
– Но я же люблю тебя, дура!
– Извини, ничем не могу помочь. – Спичка бросила окурок на асфальт и раздавила его мыском ботинка.
– Подожди, Спичуля…
Бычара задохнулся холодным арбатским воздухом. Его возлюбленная, маленькая панкушка по прозвищу Спичка, повернулась к нему спиной и зашагала прочь через толпу, помахивая хвостиком крашенных в зеленый цвет волос.
– Ну и проваливай, курица! – закричал Бычара во всю хриплую мощь своих прокуренных восемнадцатилетних легких. Тут же ужаснулся сказанному и бросился в толпу. – Прости меня, Спичка… Я дурак…
Но девушки уже след простыл. В этот пасмурный, но сухой апрельский денек на стене Цоя собралось немало ребят в черной, местами рваной одежде, украшенной булавками и значками с портретами рок-звезд. Над головами облаком повис дым дешевых сигарет. Никому не было дела до худого невысокого парня с серыми выпученными глазами и неаккуратно выбритыми висками, стоящего посреди улицы в грязной майке с надписью «Dead Kennedys». За свое хлипкое телосложение Бычара и получил такое ироничное прозвище.
– Пацаны, не видали Спичку? – вопрошал он знакомых и незнакомых панков, алисоманов, киноманов, металлюг, битников, хиппанов и гранджеров.
Наверное, убежала домой. Обиделась. Ты же сам и обидел ее, козел. Никогда она не будет твоей.
Бычара трясущейся рукой вставил в рот сигарету, с трудом прикурил. Едкий дым драл горло.
Несколько недель он жил между раем и адом. Он еще в день знакомства поклялся Спичке в вечной любви и ежедневно приходил тусовать на Стену – только ради нее. Полюбил британский панк ради нее, хотя до этого слушал только русские команды. Он таскал мелочь и покупал Спичке и ее крашенным в невероятные цвета подружайкам «Арбатское» в зеленых бутылках. Он не спал ночами, думая о ней. И что в ответ? Надменная девчонка долго не говорила ему ни да, ни нет, и вот сегодня…