– Палач – просто исполнитель. Темным понадобился человек для этого ритуала – сами убить они не могут. Вальпургиева ночь, конечно, их время, но даже она не является оправданием для столь грубого публичного нарушения Договора.
Я не мог поверить своим ушам:
– Не понимаю, Скиф… почему бы Гесеру не заявить протест? Все это уже вышло за любые разумные рамки.
– Нельзя ничего заявить. Завтра ночью они имеют право на шабаш. Формально они ничего не нарушают. Один человек сам решил умереть, второй – стать убийцей. Темные только свели их вместе.
– Но этим дело не ограничится, – сказал я.
– Поэтому мы должны помешать любой ценой.
Скиф помолчал минуту, затем позвал:
– Квинт?
– Я здесь, мой капитан.
– Оборотень, который сторожил Евстратова, мертв? Ты уверен?
– Да, Кот прикончил его.
– А второй Темный?
– Я оставил его в той же яме, где держали Евстратова. Связанным, лишенным Сил.
Скиф снова помолчал минуту, потом заговорил, и голос его был ледяным:
– Немедленно вернись в Красное и устрани его. Кот, Герда, вы садитесь на ближайший поезд и отправляйтесь в Москву. Сбор в офисе в восемь утра. Квинт присоединится к нам чуть позже.
– Скиф, дружище, – улыбка Квинта поблекла, – это лишнее. Не сомневайся, я отключил его на пару дней, а когда он очнется, у него не будет Сил даже на то, чтобы…
– Ты сделал ошибку, дружище, – прервал шеф, – в любой момент Сет или кто-то из его подручных может наведаться в Красное и проверить, как выполняется поручение. Бери такси и пулей лети туда. Это все.
В трубке раздались короткие и редкие, как пульс умирающего, гудки.
Глава 3
29 апреля 1998, 22:14
23 часа 46 минут до начала шоу
Я очень устал за эти дни – и не только физически. Когда мы с Нелли оказались в купе спального вагона, я забрался с ногами на полку и долго смотрел в сонном оцепенении на убегающие вдаль огни Арзамаса. Где-то там, среди этих огней, в одиночестве остался Квинт выполнять жестокое приказание Скифа.
Краем уха я слышал, как моя спутница вполголоса беседует с проводником о наших билетах и белье. Вагон мерно покачивало на ходу. Передо мной появился стакан горячего чая в массивном стальном подстаканнике. Я благодарно кивнул и сделал хороший глоток.
Нелли выключила свет, достала плеер и распутала проводки наушников. С шуршанием закрутилась на столике аудиокассета. Я потянул на себя один из проводков, и Нелли поделилась со мной наушником.
Шальные искры канули в золе.
На моей земле пахнет горечью.
Будет новый день,
Ясный светлый день.
Костры и звезды вымокли дотла
На ночной росе, на сыром ветру.
Будет новый день,
Долгий ясный день…[13]
Накрывайся с головой одеялом и спи, сказал я себе. Завтра снова понадобятся все силы.
Не станет ли завтрашний день последним?
Я вспомнил родителей. Они рады: сын нашел новую хорошую работу, снял квартиру, ездит в командировки, одно плохо – часто уходит в ночную смену. Отец выздоровел после смертельной болезни, врачи разводили руками: редчайший случай, настоящее чудо! Старики сейчас счастливы, как давно уже не были… но что будет с ними, если я не вернусь домой утром второго мая? Что будет с Книжником, если не вернется Нелли?
Чем гуще Сумрак, тем светлей в бою.
Чем темнее ночь, тем скорей рассвет.
Будет новый день,
Ясный светлый день,
Будет новый день,
Долгий ясный день…
Девушка накинула на плечи ворсистое железнодорожное одеяло и выключила музыку. Я видел в ее глазах отражение проплывающих за окном огней. Длинные волосы белели в полумраке. Возвращаться к утреннему разговору не хотелось, и я спросил наугад:
– Ты думаешь о том же, о чем и я?
– Я не боюсь завтрашнего дня, – сказала она спокойно, – я считаю часы до его наступления.
Я посмотрел на катану. Нелли аккуратно пристроила ее под изголовье – так, чтобы можно было выхватить из ножен в любой момент. Весьма вероятно, что завтра терпеливое ожидание племянницы Книжника придет к финалу.
– Я не боюсь будущего, – пояснил я, – но я терпеть не могу неизвестность. Знаешь, я ведь всерьез подумывал уйти из Дозора. Мне не нравится все время осознавать, что мы – фигуры на шахматной доске в чьей-то замысловатой партии.
– Не льсти нам. Мы не фигуры. Мы карты – из колоды, крапленной обоими игроками.
– А в этом нет ничего постыдного. Чем хитрее генерал, тем больше остается от его армии после боя. Но мне это просто не по нраву.
Мимо потянулся бесконечный темный массив леса. Колеса мерно погромыхивали под несущимся на запад поездом, навевая дрему. Мутный прожектор луны зажегся в разрывах облаков и залил наше купе неверным голубым светом.
– Только я не чья-то карта, – сказала Нелли тихо, – у меня свой путь.
Я кивнул. Полностью смысл ее слов станет ясен мне много позже, но в тот момент казалось – я все понимаю.
– Иллюзия свободы воли очень важна, – с горечью сказал я, – на этой войне все имеет свою цену.
– Хорошо, что ты не стал Темным.
– Хорошо – для кого?
– Для тебя. Ты не любишь подчиняться. Скиф давит на нас своей волей и авторитетом, а над ним еще и Гесер. Дориан подружился бы с тобой – и ты стал бы его марионеткой легко и с радостью.
– Выходит, лично для меня было бы лучше оказаться в Дневном Дозоре?
– Вот как? Хочешь сказать – тебе уже нравится перспектива стать марионеткой?
Ловко она меня.
Я вздохнул, вытянул над столиком руку. На ладони загорелся крошечный шарик Света, теплый и пушистый. В купе сразу стало по-домашнему уютно.
– Мне кажется, я понял, в чем заключается разница между Светом и Тьмой.
– Многие так думали…
– Многие были рады прийти к глубокомысленному выводу, что Свет и Тьма – сродни друг другу, даже дополняют друг друга, а разница только в акцентах. Я утверждаю, что это ложь. Посмотри на это чудо, Нелли… в нем нет ни капли, ни пятнышка Тьмы.
Девушка склонилась над моей ладонью, слегка улыбаясь. Я видел отражение моего Света в ее голубых глазах, и этого было достаточно, чтобы на миг почувствовать себя счастливым.
– Тьма, смерть и холод существуют изначально, – сказал я. – Свет и жизнь должны всегда бороться за существование. Если свет иссякнет, темнота поглотит его без всяких усилий. Казалось бы, при чем тут Дозоры?
Я сжал ладонь в кулак, и огонек исчез. Снова лунный полумрак окружил нас.
– Темный – по природе своей не подлец. Но он живет, особо не раздумывая о причинах и последствиях своих поступков, потому что живет для себя. Его устраивает то, что ему показывают фальшивые зеркала. Светлый задумывается над выбором. Путь к Свету продолжается всю жизнь. И свой однажды сделанный выбор мы должны проживать каждый день. Да, Нелли, мы отличаемся от них тем, что мы… колеблемся. Наши мотивы – результат внутренней борьбы.
– Не всегда.
– Самые важные – всегда. Мы выбираем не самый легкий путь, а самый правильный.
– Правильный – потому что мы в это верим.
– Пусть так. Но я рад, что в этой войне я на стороне Света.
Мы надолго замолчали. Поезд летел вперед, облитый лунным сиянием, а я скользил по краю водоворота печальных мыслей, медленно погружаясь все глубже – в черный сон без сновидений. Надо было бы скинуть джинсы и рубашку, постелить белье – но выбираться из-под теплого одеяла не хотелось.
Вдруг я понял, что Нелли сидит рядом со мной на широкой полке, служащей мне постелью. Ее прекрасные глаза оказались совсем рядом; я почувствовал ее легкое теплое дыхание и волнующий запах волос.
Губы Нелли слились с моими.
– Я тоже рада, что ты на нашей стороне, Матвей, – сказала девушка.
Сон слетел с меня. Наши губы снова встретились – и в этот раз поцелуй длился куда дольше. Не отрывая губ, я стянул с нее джинсовую курточку, непослушными пальцами принялся расстегивать блузку.
– Подожди, я сейчас… я сама, – прерывисто прошептала Нелли.
Она встала, закрыла дверь купе на замок и скинула с себя одежду.
В сиянии луны тело Нелли было совершенно белым, идеально прекрасным, без единой родинки или пятнышка. Тренировки не лишили его нежности и плавных очертаний. Светлые слегка вьющиеся локоны рассыпались по узким плечам, стыдливо прикрыли большую красивую грудь. Отраженным светом звезд искрился на шее янтарный амулет.
– Иди ко мне, – одними губами сказала девушка.
Мы занимались любовью долго и с нежностью, забыв про усталость и тревоги, покрывая бесчисленными поцелуями лица, плечи и грудь друг друга.
В конце Нелли застонала, и я почувствовал, как по телу ее прокатывается сладкая судорога.
Я наклонился над ней и прошептал на ухо несколько слов.
– Повтори, пожалуйста, – услышал я – и поймал губами соленую влагу на ее длинных ресницах.
Я с удовольствием повторил.
Луна исчезла за облаками. Мы лежали, завернувшись в одно одеяло на двоих, почти в полной темноте, и слушали стук колес.
– Скиф убьет меня, – сказал я.
– Ты его неправильно воспринимаешь, – Нелли сладко потянулась, провела тонкими пальцами по моей щеке, – он вовсе не такой зверь, как кажется.
– Это с вами, девочками, он не зверь. А с нами может озвереть…
– Ну, не сделал же он тебе ничего из-за Женьки.
Я замер.
– Не напрягайся так, – вздохнула Нелли, – считай, что я уже забыла ту историю. К тому же она наверняка задурила тебе голову. Нет, я не про ложь… все-таки Рысь – волшебница, и довольно сильная.
В памяти вспыхнуло раннее утро в Муроме. Я проснулся тогда на рассвете, и рядом, неотрывно глядя на меня, лежала Женька. Губы ее беззвучно шевелились, словно она… словно она произносила заклинание!
– Черт! – воскликнул я. – Черт!
– Тише ты, весь вагон перебудишь.