– Вызвался кто-то… нашелся один… кто это? Кто? Дайте бинокль!
Лишь когда он оказался на сцене, обитатели VIP-ложи поняли – это Скиф. Светлый дозорный вырвал из руки клоуна Тима микрофон, склонился над Бычарой и приобнял его за плечо.
На трибуны пала тишина.
– Никто тебя не убьет, – разнесся над стадионом усталый голос Скифа, – все, баста!
Завулон повернул каменное лицо к Гантраму:
– Не ты ли должен был лично его сторожить?
Немец хотел что-то ответить, но не смог. Он был похож на трясущуюся, плохо выбритую квашню.
– Она полюбит тебя, твоя Спичка, – сказал Скиф, и весь стадион услышал его слова. – Для этого даже не придется умирать. Нужно сделать нечто куда более трудное – стать человеком.
– Ты веришь в это? – дрожа, всхлипнул Бычара. – Знаешь, я ведь как хлебный мякиш.
– Будет очень тяжело. Но я тебе помогу. Идем.
Несчастный панк кивнул.
Скиф взял его за руку, словно ребенка, затем нашел за сценой полумертвую от ужаса Спичку и в тишине вывел обоих со стадиона.
Никто из Темных не решился заступить им дорогу.
Глава 8
Когда рабочие закончили копать яму, небо над кладбищем затянули облака, и пошел мелкий дождь. Рассевшиеся на деревьях вороны долго хрипло переругивались, затем сорвались и стаей улетели куда-то к свинцовому горизонту – туда, где гудела за лесом автомобильная трасса. Ветер задумчиво играл грязными пластмассовыми цветами на могилах. Бригадир перекрестился, шепотом выругался на землекопов; те проворно поставили гроб на веревки и без долгих церемоний опустили на дно ямы, где плескалась жирная глиняная каша.
Проводить Книжника в последний путь собрались всего пять человек. Какие-то очень дальние родственники и соседи. Глупо было надеяться, что Нелли придет на похороны, но я, конечно же, надеялся – и она, конечно же, не пришла. Где бы ни была сейчас Нелли – она была далеко отсюда.
На меня косились. Подошел смутно знакомый человек с красным лицом и брежневскими бровями (сосед дядя Кеша, вспомнил я):
– Мужчина… у вас не найдется рублей двадцать? На помин души усопшего…
Он пытливо всматривался в мое лицо, словно пытался вспомнить, где меня видел. Я протянул ему несколько купюр.
– Благодарствую.
И дядя Кеша торопливо отошел в сторонку, как будто боялся, что я передумаю и потребую вернуть деньги.
Я постоял еще немного, глядя, как ржавая земля летит с лопат в яму. Влажные рассыпчатые комья с грохотом покрывали маленький, словно бы детский гроб; горка грунта быстро перемещалась в яму, навсегда скрывая то, что осталось от некогда могучего Иного. Меня не покидало ощущение, что вместе с Книжником я хороню и свою прошлую жизнь.
Прихрамывая, опираясь на палку, я неспешно пошел к выходу с кладбища, где меня ждало такси.
Сколько похорон было за эти дни… Погибших товарищей предавали земле в закрытых гробах, без лишнего шума. Все почести вполголоса, оглядываясь. Как жили сотрудники нашего маленького Дозора, так и умирали – тайно. Где-то на глубоких слоях Сумрака, куда уходят Иные после смерти, им не одиноко сейчас.
Нелли все-таки разыскала меня в то утро в нише под трибунами «Лужников». Не представляю, как ей удалось скрыться от Темных патрулей и где девушка взяла силы, чтобы вынести меня подземными ходами со стадиона и потом еще довезти до института Склифосовского (там на следующий день меня и нашел Скиф).
После этого Нелли исчезла. Вместе с Перстом Энлиля.
Скандал был грандиозный. Я едва оправился от полного энергетического опустошения, переломанные ноги только начали срастаться – но ко мне в больничную палату уже зачастили эмиссары от Большого Дозора. Мою память вскрыли и исследовали по минутам воспоминания о первомайской ночи. Дозорные подолгу расспрашивали меня о том, куда могла скрыться Нелли, да в каких я был с ней отношениях, да почему я доверил волшебнице пятого уровня такой ценный артефакт. Я отвечал коротко и не совсем вежливо – и эмиссары вскоре удалились; но все дни после этого я чувствовал деликатное, скрытое наблюдение. Гесер понял, что мы с Нелли больше чем просто соратники; он надеялся, что девушка попытается связаться со мной. Скиф также сообщил мне по секрету, что ориентировка на нашу блондинку разослана по всем отделениям Дозора у нас в стране и даже за рубежом. Как только она попытается продать эту величайшую ценность или выменять на что-то (использовать ее по назначению она больше не могла), девушку схватят.
Но я и в самом деле ничем не мог помочь следствию. Исчезновение Герды стало для меня таким же печальным сюрпризом, как и для других. Я не мог поверить в то, что корысть задушила в ней все прочие жизненные мотивы, но другого объяснения просто не находилось.
Потом были похороны. Тяжелее всего пришлось на прощании с Женькой. Ее тело нашли в реке через несколько дней после Вальпургиевой ночи и опознали только по татуировке на плече: ангел, поражающий мечом дракона. У Женьки было множество друзей среди Иных и людей. Ее любили. Многие винили в ее смерти вашего покорного слугу, и Скифу так и не удалось до конца убедить меня, что они не правы. Стоя в плачущей толпе у ее закрытого гроба, я ловил на себе много тяжелых взглядов, но продержался до конца – пока деревянный ящик, обитый белым шелком, не опустили в яму и не забросали землей. И лишь потом ушел, поддерживаемый под руку Скифом. Объяснять кому-либо из Женькиных друзей, что произошло на самом деле, я не хотел, да и не имел права. Пусть от нашего Тайного Дозора почти ничего не осталось – мы по-прежнему хранили в секрете наши дела.
Меня перевезли из «Склифа» в больницу при Большом Дозоре на «Соколе», но вскоре отправили домой. Скиф ежедневно навещал меня. Он сидел недолго в кресле у изголовья, сухо пересказывал последние новости и затем возвращался к своим делам. В Большом Дозоре были в целом довольны результатом наших усилий. Но кровавые события тридцатого апреля и последующее исчезновение нашей сотрудницы с ценным артефактом сильно испортили картину. Тайного Дозора больше не было, и решение о судьбе этого проекта Гесер тоже пока не принимал – по крайней мере до окончания следствия. Скиф стал еще более мрачным и немногословным, чем до Вальпургиевой ночи.
Добавило негатива и сообщение о том, что Дориан остался жив. Предположительно, он как-то сумел освободить от пут единственную уцелевшую руку и добраться до лежавшего неподалеку тела Олега. В его кармане Темный маг нашел заряженный амулет и с его помощью смог выбраться из подвала. К счастью, Дориан не успел предупредить Дневной Дозор, что на шабаш сумели проникнуть двое врагов.
Все эти новости я выслушивал равнодушно, без эмоций. Внутри что-то перегорело после той ночи. Кладбищенский холод многих прощаний выстудил душу до самых глубин. Мною овладела апатия. Я мог часами сидеть у окна, глядя на ускользающую прочь жизнь. Вечерами я заставлял себя выходить на улицу и разрабатывать заживающие ноги. Спасибо нашим целителям – через несколько дней я уже мог ходить, опираясь на палку, но боль еще часто возвращалась. Я съездил к родителям на Коломенскую и не без труда убедил их, что с ногами все в порядке, просто разболелись суставы.
После визита к ним я вспомнил о Книжнике. Не могла же Нелли оставить дядю без всякого попечения? Я отправился в соседний дом и обнаружил выходящую из него похоронную процессию.
Следующую ночь я провел без сна, глядя на пляшущие на потолке тени. Я заставлял себя не думать о Нелли, но ее образ сразу же вставал перед моими глазами, как только я смыкал веки. Силы постепенно возвращались ко мне, и я время от времени мягко соскальзывал в Сумрак, прислушиваясь к его прохладной булькающей пустоте. Мне казалось – я слышу где-то далеко ее голос, приглушенный огромным расстоянием, словно шепот березовых листьев за окном. Но сразу же укорял себя за наивность. Нелли – умная женщина. Она знает, что сильные маги, приставленные Гесером, будут наблюдать за мной и сцапают ее сразу же, как только она попытается войти со мной в контакт, будь она даже на другом конце света.
Едва рассвело, я оделся, вызвал такси и снова поехал на Коломенскую. Поднявшись на этаж, где находилась квартира Нелли, я обнаружил деловитую суету. Магическая защита Книжника, конечно же, исчезла. Дверь в квартиру была открыта нараспашку, и коридор заливал электрический свет. Я увидел снующих грузчиков с коробками и мебелью в руках, а в прихожей моей подруги покачивалась с пятки на мысок кряжистая фигура дяди Кеши. Он рассматривал какой-то список, кивая своим мыслям.
– Что здесь происходит? – спросил я. – На каком основании?
– Вам-то что до этого, молодой человек? – спокойно ответил Иннокентий, не отрываясь от своих бумаг.
– Здесь жили мои друзья…
– И мои.
– Но Нелли может еще вернуться сюда!
Он покачал головой, пристально посмотрел на меня. Внезапно я понял: дядя Кеша неуловимо изменился. От него больше не пахло за версту паленой водкой. Жесткая поросль на сизых щеках была аккуратно подстрижена, да и сами щеки стали как будто светлее, чище. Дырявый свитер времен строительства БАМа сменил вполне приличный вельветовый пиджачок.
– Нелли сюда не вернется, – сказал он невозмутимо, – никогда.
Я протиснулся в квартиру мимо двух грузчиков, уносящих на лестницу шкаф, и дрожащей рукой взял алкоголика за отворот пиджака:
– Немедленно отдайте мне ключи от этой квартиры. И верните назад все вещи!
В глазах Иннокентия полыхнуло, но он сдержал себя.
– Раз уж вы были другом Нелли, к тому же сильно покалечились, я прощаю вам эту наглость. Вот, прочтите.
Я взял из его рук лист бумаги и без сил опустился на стул. Палка моя со стуком покатилась по паркету.
Это было завещание.
Книжник отписал квартиру и все домашнее имущество Гудкову Иннокентию Константиновичу, 1940 года рождения, паспортные данные такие-то, адрес Москва, улица Коломенская, дом пять, квартира…
– Не может быть, – прошептал я, – это незаконно. Он же не выходил из комы.
– Вот подпись нотариуса. А это – подпись Нелли Кравцовой. Она действовала от имени парализованного дяди. И квартиру, и все ценное имущество она когда-то приобрела на его имя.