И все же Зоя Ивановна эту работу выполняла, став одним из основных аналитиков в разведке к 1943 году, когда в недрах службы было вновь воссоздано специальное аналитическое подразделение.
В те полные тревожного ожидания дни именно к ней стекались разведданные о последних приготовлениях Гитлера к вторжению в пределы СССР. И среди них – от знаменитой «Красной капеллы» – группы антифашистов, действовавших в самом центре германского очага войны с середины 30-х годов.
Во главе двух групп стояли: Арвид Харнак («Корсиканец»), сотрудник министерства экономики, и Харро Шульце-Бойзен («Старшина»), офицер разведотдела ВВС вермахта.
Их источниками информации были около 200 антифашистов из различных важных для разведки объектов Третьего рейха. Сведения от них поступали актуальные, секретные и достоверны.
Менее чем за неделю до начала войны Зоя Ивановна подготовила аналитическую записку для доклада И. В. Сталину, в которой утверждалось: страна на пороге войны.
Докладная записка оказалась объемной, ведь охватывался период с ноября 1940 по середину июня 1941 года – даты, источники, выдержки из сообщений. Всего – пятьдесят выдержек, и одно заключение в самой краткой форме: нападения можно ожидать в любой момент!
17 июня документ был закончен, и в его последних строках прозвучало:
«Все военные мероприятия Германии по подготовке вооруженного выступления против СССР полностью закончены, и удар можно ожидать в любое время».
Это была цитата из разведсообщения «Корсиканца». Записка, доложенная И. В. Сталину руководителем внешней разведки П. М. Фитиным, была воспринята как паническая.
До начала войны оставались считаные часы.
И здесь сыграло трагическую роль в определении даты войны не только недоверие главы нашего государства к своей разведке – внешней и военной, но и изощренная дезинформационная кампания немцев.
В результате этой кампании наша внешняя разведка в определенной степени была скомпрометирована в глазах своего руководства: источники самого высокого ранга в Германии, Японии, Англии, США и в других странах сообщали те сведения о дате нападения на СССР, которые распространялись в военных, промышленных, дипломатических кругах Третьего рейха с целью дезинформации.
Германская «машина» введения в заблуждение противника отрабатывала свои «технологии блефа» на операциях «Гельб» (против Бельгии), «Вайс» (против Польши), «Грюн» (против Чехословакии), «Зонненблюм» (военные действия в Африке), «Марита» (против Югославии и Греции), «Моркой лев» (против Великобритании).
1941. Из Берлина: «Время не терпит…» 1 января 1939 года на совещании сотрудников внешней разведки нарком внутренних дел Л. П. Берия, обращаясь к Александру Михайловичу Короткову, сказал: «Вы завербованы гестапо и потому увольняетесь из органов госбезопасности…».
К этому моменту Коротков уже более десяти лет работал в разведке, причем многие годы на нелегальном положении за рубежом. Его странами были Германия и Франция, выезжал с острыми оперативными заданиями в Австрию, Швейцарию, Норвегию. Он повышался в должности и был награжден орденом Боевого Красного Знамени (1938).
Негативную роль в таком отношении наркома к Короткову сыграла его служебная близость к окружению бывшего наркома Ягоды, среди которого – ушедший на Запад резидент НКВД в Испании Орлов и другие «враги народа».
Натура идейного борца и высокого уровня профессионала Александра Михайловича не захотела мириться с такой жесточайшей несправедливостью. Он пошел на беспрецедентный по тем временам шаг: написал личное письмо на имя наркома Берии.
Говоря о своей работе в органах, он, в частности, отмечал: «…я не знаю за собой проступков, могущих быть причиной отнятия у меня чести работать в органах… Прошу Вас пересмотреть решение о моем увольнении. 09.01.1939 г.».
Короткова поддержали товарищи по работе – сотрудники разведки и партком ГУГБ НКВД. Берия вызвал к себе разведчика для беседы и подписал приказ о его восстановлении на работе.
И снова активная работа – Норвегия и Дания, где Коротков восстанавливает связь с законсервированными источниками информации. С середины 1940 года он – в Берлине с заданием восстановить связь с «Брайтенбахом» и организовать работу с «Корсиканцем» (разработка всех его контактов с целью новых вербовок среди них). Затем в работу снова вводится «Старшина».
Из Берлина начала поступать информация от десятков источников.
Понимая неизбежность войны и зная позицию Москвы, что слухи о войне – это провокация, Коротков в марте 1941 года пишет личное письмо наркому Берии. Он ссылается на информацию «Корсиканца», аргументирует свои выводы и просит Центр перепроверить сведения через другие источники: «В моих глазах “Корсиканец” заслуживает полного доверия… вопрос о нападении в скором времени на Советский Союз полностью соответствует действительности… ввиду того, что время не терпит, прошу дать указание…»
От немецких антифашистов из «Красной капеллы» поступает обширная и хорошо аргументированная информация о считаных днях до агрессии Германии против СССР. Это подтверждается другими источниками берлинской резидентуры.
Так, хорошо проверенный работой с советской разведкой с 1929 года агент «Брайтенбах» (Вилли Леман), сотрудник гестапо, 19 июня сообщает разведчику резидентуры Борису Николаевичу Журавлеву точную дату и час начала нападения. Информация срочно уходит в Москву…
И вот – война… 22 и 24 июня Коротков конспиративно встречается с «Корсиканцем» и «Старшиной», передает им уточненные инструкции по использованию радиошифров, деньги на ведение антифашистской борьбы и высказывает рекомендации относительно развертывания активного сопротивления нацистскому режиму.
Прибыв в Москву в июле 1941 года, Коротков был назначен начальником германского отдела внешней разведки, который занимался в годы войны разведработой в Германии и оккупированных ею европейских странах.
И все же советская разведка – внешняя и военная довели до сведения руководства государства достоверную информацию, присчитав многие ходы гитлеровской подготовки к нападению на СССР. Трагедией для разведки стал факт неадекватного отношения к ее информации политического и военного руководства нашей страны.
К началу июня сообщения разведки в сочетании со сведениями контрразведки были у Сталина. И все об одном – о предстоящем тяжелейшем ультиматуме. А в целом для советкой стороны картина была следующей:
• если СССР спровоцирует войну, то США останутся нейтральными;
• если США останутся нейтральными, Англия рассмотрит немецкие условия заключения сепаратного мира;
• тенденция в английской политике состоит в подталкивании Германии на военную конфронтацию с СССР;
• Германия завершает развертывание огромной ударной группировки у советских границ;
• Германия намеревается предъявить ультиматум СССР, который он принять не сможет, значит, будет война (только после ультиматума);
• для нападения на Польшу Германия осуществила провокацию, чтобы сфабриковать предлог.
В считаные дни и часы в канун вторжения фашистского вермахта на просторы нашей Родины ситуация с определением точной даты войны сложилась трагическая.
Как воспринималась эта информация разведки в кругах советского правительства? Скептически. Дело в том, что перед вторжением немцев в Чехословакию наша разведка четырежды докладывала о сроках готовящейся акции: май, 15 августа, 15 и 22 сентября 1938 года – все сведения оказались ложными. Но интервалы вторжения были определены правильно.
В период 1938–1940 годов советское руководство при определении военных намерений Германии в отношении СССР не сделало должных выводов из прогнозов своей разведки по другим странам Европы. С марта по июнь 1941 года разведка доложила в Инстанцию шесть различных сроков возможного нападения, которые не подтвердились. Действительная дата нападения была названа седьмой – 22 июня.
Эту дату – 22 июня назвали источники из разных стран: Рихард Зорге – из Токио (возможности военной разведки), через другой источник в Токио (возможности разведки НКВД), но был и третий источник – из региона Дальнего Востока в китайской провинции, где получение таких сведений было практически исключено. Эту же дату назвал низший чин вермахта в Польше…
Так немцами была скомпрометирована истинная дата нашествия на наше Отечество. Комплексная стратегическая дезинформация Германии против СССР достигла своей цели – советское руководство оказалось дезориентированным.
Объективный подход в освещении роли разведки периода германской подготовки и нападения на СССР требует рассмотрения вопросов определенного пробела в проникновении нашей разведки в стратегические планы развязывания и ведения Германией войны против СССР.
Если в 1932–1937 годах (до массовых репрессий против разведки) разведка добывала сведения о разработке немецких планов войны, то в ближайшие к войне годы из-за недостатка агентурных позиций не удалось добыть документальную информацию по следующим жизненно важным для советского правительства и военного командования вопросов:
• об указании Гитлера от 22.06.1940 года на разработку плана «Барбаросса»;
• о совещании руководящего состава ВС Германии 31.06.1940 года, на котором были учтены стратегические цели и предварительные сроки начала и окончания войны;
• о подписании Гитлером 18.12.1940 года директивы № 21 о введении в действие плана «Барбаросса» с завершением всех подготовительных мероприятий к 15.05.1941 года;
• о назначении Гитлером 30.04.1941 года окончательной даты внезапного нападения на СССР.
Наркомат госбезопасности, руководство разведки и советское правительство не сомневалось, что война уже близка. Однако у разведки не было четкого представления, как она начнется:
• с провокации?
• с ультиматума?
• с внезапного удара?
• а также – когда она начнется?
Вопрос о нанесении упреждающего удара по развернутой группировке немецких войск в районе польской границы обсуждался в ЦК ВКП (б) в мае 1941 года. Получив в результате такого удара некоторые преимущества, советская сторона оказалась бы в роли агрессора перед лицом мирового сообщества. Да и преимущества упреждающего удара были бы быстро утрачены, а «слава» инициатора войны осталась бы, как и одиночество в условиях угрозы в длительной схватке с фашистами один на один.