Родственники Донателлы, как и подобает истинным гигантам, друг с другом разговаривали громко, почти кричали, и очень бурно реагировали на любую мелочь. Когда Кора спускалась вниз, чтобы поиграть с подругой, кто-нибудь из взрослых непременно брал её на руки, звонко чмокал в щеку и предлагал полетать.
Всем известно, что есть два типа полёта: «как ангел» и «как самолёт». Ангел летит вертикально вверх, и его держат под мышками, самолёт же – горизонтально по кругу, с захватом под грудью и за ноги.
Как-то раз, когда Кора летала «как ангел» на руках у дяди Диомеда (дяди Донателлы), она зацепилась бантом за люстру.
– Эй, люстра, поберегись! – воскликнула Кора.
– Сама берегись. Я же не могу отойти, – ответила люстра. И рухнула на пол.
Но вместо того, чтобы разозлиться, хозяйка квартиры, мама Донателлы, расхохоталась, хлопая себя мокрыми руками по животу. Руки у неё всегда были мокрыми, и фартук всегда был мокрым, потому что она целый день проводила на кухне за мытьём овощей, стиркой или готовкой вместе со свекровью и невестками. Ведь нужно накормить стольких людей, а после – непременно перемыть посуду!
Тем утром взрослые Гиганти по большей части ещё валялись в постелях, потому что ходили на всенощную. А вот дети уже проснулись – кто уже оделся, кто щеголял в пижаме.
Никому из них младенец Иисус не принёс четыре подарка – по одному на нос, и скажите спасибо хотя бы за это, как выражался дядя Диомед, раздавая конфеты. В этом году вместо полезных вещей самые маленькие получили игрушки – правда, всякую мелочь. Не то чтобы Кора такие презирала, но всё-таки, как ни крути, откровенная дешёвка, и младшие Гиганти хорошо это знали: оловянные свистульки, тряпичные куклы, дудочки да глиняные шарики, которые разлетятся после первой же игры.
Не удивительно, что у их обладателей глаза на лоб полезли от удивления, когда Кора рассказала о четырёх новых куклах – особенно у девочек, которые громко вздыхали (даже совсем уж великовозрастные Франка и Флоренца, 12 и 13 лет соответственно). Они-то хорошо знали этих четырёх захватчиков, поскольку не первую неделю высматривали их в витринах, не надеясь хотя бы раз в жизни к ним прикоснуться.
Но Коре они не завидовали – завидовать вообще было не в характере Гиганти. А когда услышали, какой ценой Коре досталось такое богатство, узнали о трагическом исчезновении Муммии, их сочувствие просто не знало границ.
12
– Если хочешь, можем завтра поиграть с папиной Ногой, – радушно предложила Паолетта. Отец этой счастливицы, двоюродной сестры Донателлы, был Инвалидом Войны. В своё время он храбро воевал на греческом фронте, был, как Гарибальди, ранен в ногу, и её пришлось отрезать. Так что теперь он носил протез, сделанный из того же розового целлулоида, что и куклы. Протез надевался поверх остатка настоящей ноги, который назывался «культя», закреплялся резинками, словно дамские чулки, и позволял передвигаться без костылей.
Но всё-таки Нога оказалась не очень удобной – к счастью, объяснила Паолетта, она хотя бы не натирала, но кожа под ней чесалась, как после ветрянки. Теперь папа пользовался ею, только когда выходил на улицу, а пока он был дома, Нога стояла за дверью спальни.
Ростом ровно с Паолетту, но при этом достаточно лёгкая, чтобы та могла её поднимать и переносить, внутри Нога была полой. Белый носок в тонкую полоску на ней тоже отштамповали из целлулоида. Получилось удивительно похоже, ниточка к ниточке – будто локоны у куклы. А вот ботинки отец надевал настоящие, чтобы их можно было снять.
Детям Инвалида разрешали играть с этой удивительной Искусственной Ногой, к вящей зависти их двоюродных братьев и сестёр, а также соседских детей, – при условии, конечно, что они станут относиться к ней уважительно и не будут выносить из дома.
Лишь в исключительных случаях Паолетта с братьями могли позволить кому-то прикоснуться к ней, но Коре такая возможность пока не представилась.
– Если пообещаешь быть осторожной, я даже разрешу тебе отнести её на кровать и нарядить, – уговаривала Паолетта.
Наряжать предлагалось в шерстяной носок и обувь на выбор: сандалии, мокасины, ботинки и тапочки любого из мужчин семейства Гиганти. Иногда Паолетта, чтобы Нога не замёрзла, кутала её ещё и в бабушкину шерстяную шаль.
13
Но тем утром Кору не могло прельстить даже столь щедрое предложение. Её снедало единственное желание, даже не желание, а настоящее Жгучее Желанье – отомстить за поругание любимой Муммии.
Самый простой способ мести, подумала она, – это поскорее избавиться от четыре оккупантов. Разумеется, мама, обе бабушки и, вероятно, даже тётя Лючия рассердятся; разумеется, она будет отшлёпана и наказана. Но это Кору не слишком-то заботило.
– Выброшу их в мусорный бак, – заявила она самым жёстким и решительным тоном.
– Какая жалость! – вздохнула Чечилия.
– Почему бы тебе их не продать? Можем после обеда устроить развал: дождя вроде бы нет, – предложила Донателла.
Такое они уже проделывали не раз. Товары выставляли прямо на тротуаре, возле заложенной кирпичами двери. Подшивки комиксов, рисунки, наклейки, старомодные очки, бусы из макарон, камни странной формы –в ход шло всё. Что-то покупали пожарные из казармы на углу, да и строители, восстанавливавшие разрушенные дома, иногда брали какую-нибудь мелочь.
– Ты с ума сошла! Рождественские подарки продавать нельзя, – набросился на сестру Гавино. – Младенец Иисус обидится.
Что небожителей обижать очень опасно – это знал каждый. Наказание может быть ужасным, вплоть до Всемирного Потопа. Хотя, наверное, Ною было весело плавать со всеми этими зверями в своём сундуке (что «ковчегом» называют сундук, Кора узнала в церкви). Впрочем, не исключено, что они просто спрятались в сундук от дождя, а тот возьми да и поплыви.
Когда-нибудь ей непременно хотелось бы поучаствовать в Потопе. Но не сегодня.
– Пусть младенец Иисус обижается сколько хочет. После того, что он сделал, мне на это наплевать! – воскликнула Кора, забыв от гнева понизить голос на запретном слове.
– Ты выругалась! Разве не знаешь, что это смертный грех? Попадёшь прямиком в Ад, – сурово бросил Никола: начав посещать уроки катехизиса, чтобы подготовиться к первому причастию, он стал настолько религиозным, что вечно поучал не только двоюродных братьев и сестёр, но даже и взрослых.
В Ад Коре не хотелось – местечко, судя по всему, было не из приятных. Анастасия как-то объяснила ей в подробностях про чертей, пламя, вилы и так далее. Почему, интересно, кухарка так хорошо знала об Аде, хотя сама там никогда не была? Сама она уверяла, что ей всё рассказала во сне одна Пропащая Душа, давно умерший друг, которому пришлось провести этом ужасном месте целую вечность.
А Кора после смерти очень надеялась попасть в Рай. Поэтому сразу же пожалела, что сказала плохое слово, и благоговейно прочла литанию, на которой настоял Никола. Правда, слово «литания» звучало даже хуже, чем «плевать». Литания, надо же. Неужели так может называться молитва в стихах? Вот что в ней говорилось:
О, Иисус любимый,
Тебя я не покину.
О, добрый мой Иисус,
Сними обиды груз.
– И что, даже поменяться нельзя? Неужели Иисус обидится, даже если Кора сменяет новых кукол на другие игрушки? Или, может, на книги? – спросила Паолетта, которой, хоть она и не умела читать, как-то подарили книжку с картинками под названием «Сон Марио».
– Нельзя. Обменять – то же самое, что продать, – настаивал Гавино. – Ты получаешь не деньги, а что-то другое, но это всё равно продажа. Можно только подарить.
– Точно, отдать бедным! – радостно закивал Никола. – Вот было бы похвально, особенно сегодня, в светлый день Рождества.
– Ты говоришь, как священник, – прикрикнула на него Флоренца.
– А ты попадёшь в Ад.
– Если в Раю все такие зануды, как ты, хоть развлекусь немного.
Остальных, впрочем, больше интересовал другой вопрос.
– А мы достаточно бедные? – спросила Чечилия с надеждой: Красная Шапочка нравилась ей больше всех прочих кукол в витринах.
– Стыдись! Их нужно подарить какой-нибудь нищенке в лохмотьях, – упорствовал Никола.
– Не надо их дарить! – вмешалась Франка.
Никто не заметил, что во время разговора две старшие девочки понимающе переглядывались, как это делают взрослые, когда думают, что дети говорят ерунду.
– Слушай, Кора, иди пока домой. Скоро позовут обедать, так и так ничего не успеем, – велела Флоренца по праву тринадцатилетней. – А после обеда спустишься к нам с этими четырьмя куклами. Обещаю, мы с Франкой всё исправим.
14
Непросто нести четырёх кукол сразу, если прижимаешь их всей кучей к груди. Пришлось Коре перекинуть оккупантов через руку – кого головой наружу, кого внутрь (куклам ведь всё равно, набьют ли они себе шишек).
– Несёшь показать Донателле? Молодец! Поняла, наконец, какие они чудесные! – заметила мама Добродушным Голосом, Склоняющимся К Прощению, Потому Что Сегодня Рождество.
Впрочем, она всё ещё была на взводе и даже заперла Джакомо в комнате после обеда: тот ныл, что у него отобрали последние пистоны и не пускают во двор.
– Давай я тебе помогу, – предложила тётя Лючия. – Завернём твою юбку спереди, вот так, и немного заложим внутрь. Получится что-то вроде кармашка. Смотри, теперь ты похожа на маму-кенгуру, – рассмеялась она.
«Не дай Бог такую мамашу! И вообще, никакие они мне не дети. Моя единственная дочь – Муммия», – подумала Кора. А сказала Капризным Голосом Маленькой Девочки, которым пользовалась, когда хотела, чтобы её жалели:
– Но ведь так видно трусы!
– Господи, дай мне терпения! Думаешь, в такой час ты встретишь кого-нибудь на лестнице? Да и потом, увидят – и что?.. Они ведь чистые.
Гиганти уже её ждали. Взрослые как раз покончили с кофе и теперь играли в карты прямо на неубранном столе, среди крошек и мандариновых корок.