Игру пришлось прервать, чтобы рассмотреть кукол. Они переходили из рук в руки: даже мужчины поднялись, чтобы рассмотреть детали.
– Видали? Трусы из той же ткани, что и платье, – это было сказано о дамочке.
У негритянки особо отметили блестящие карие глаза с маленькими черными зрачками и белоснежными белками. А ещё её можно было купать.
– Да-да, можешь брать с собой в ванну, и даже намыливать. Только не клади сушиться на плиту, иначе целлулоид расплавится, – напомнил главный эксперт, дядя Козимо.
– Ты уже решила, как их назовёшь? – поинтересовалась мать Донателлы.
Но Кора и не думала давать имена этим отвратительным захватчикам. Придумать имя значило признать в кукле свою дочь и пробудить в ней Тайный Голос. И как потом от таких отказываться?
– Давайте играть! Пойдём в нашу комнату, – нетерпеливо дёрнула её за рукав Флоренца.
Ребята плотно закрыли дверь и, поскольку ключа не было, подпёрли тумбочкой, заклинив ручку, чтобы никто не мог войти и помешать им. (Я пишу «ребята», а не «девочки», потому что там были и мальчишки. Конечно, они ни за что не согласились бы играть в куклы со своими сёстрами и кузинами, но когда речь заходила о разрушениях, тут им равных не было.)
15
Четыре сакральные жертвы лежали рядком на кровати.
– Уверена, что они тебе не нравятся? – спросила Франка. Кора молчала.
– Смотри, потом ничего уже не поправишь, – заметила Флоренца.
– Подумай хорошенько. Что скажут твои мать и отец? – волновалась Паолетта.
– Мне всё равно.
– Ну, в конце концов, они – её собственность, может делать, что захочет, – заверила сестру Донателла, крепко взяв Кору за руку. Она была старше и чувствовала, что должна защищать подругу. Та, в свою очередь, восхищалась Донателлой и высоко ценила её мнение.
– Ну, решили? Можно уже начинать? – нетерпеливо хмыкнул Гавино.
Флоренца на мгновение задумалась, оглядывая четырёх кукол, а потом приказала:
– Раздеть их!
Задача оказалась не из лёгких, потому что на одежде не было пуговиц. Платье дамочки, похоже, шили так, чтобы его нельзя было снять – во всяком случае, производитель такой возможности не предусмотрел. Соломенная юбка негритянки была приклеена прямо к животу. А у Красной Шапочки вообще не было границы между телом и одеждой: так, например, под зелёной войлочной курткой скрывался лишь толстый слой ваты. Только с младенца удалось легко снять трусики и шерстяную кофточку.
Тем не менее, после пяти минут кропотливого расклеивания и распарывания с помощью перочинного ножика, великодушно одолженного Оттавио, куклы остались в чём мать родила (а Красная Шапочка – и ещё более раздетой).
Никому даже в голову не приходила мысль противостоять этой феерии разрушения – даже Чечилии, так восхищавшейся куклами и прекрасно осведомлённой о том, каких безумных денег они стоили. А Кора, видя, как унижают этих самодовольных выскочек, и вовсе чувствовала ожесточённую радость.
– И что теперь? – спросила Донателла, оглядев любопытные лица остальных.
Торжественно, как священник, который ведёт Священную Литургию, Франка открыла верхний ящик комода. Не хватает только орга́на и запаха ладана, подумала Кора.
Флоренца медленно сунула руку в ящик и вытащила толстый рулон пластыря. (Пластырь она позаимствовала в комнате родителей Николы, в чемодане, который тётя Эстер, работавшая медсестрой в больнице, из-за нехватки места держала под кроватью.)
– Значит, Муммия исчезла? – спросила она, отчётливо произнося каждое слово. – Прекрасно, так пусть сегодня появятся четыре новых Муммии!
16
На то, чтобы полностью замотать четырёх кукол, ушёл почти час: Франка, руководившая операцией, всё время придиралась и при появлении малейшей морщинки сразу же приказывала начинать сначала.
Периодически в дверь стучался кто-нибудь из взрослых.
– Играете? Ну, играйте, только не балуйтесь.
Впрочем, войти никто из них не пытался.
Кора с замиранием сердца следила за превращением четырёх оккупантов. Теперь, конечно, нет смысла их выбрасывать, обижая младенца Иисуса. Их можно оставить, и Муммия, когда с ними познакомится, не будет страдать от ревности. Можно даже придумать каждому имя, услышать их Тайный Голос...
И тут, вспомнив, что Муммия ушла навсегда и больше ни с кем не познакомится, Кора почувствовала комок в горле.
– Что-то не так? – спросила Франка, услышав, как она шмыгает носом.
Коре стало стыдно. Две большие девочки, двенадцати- и тринадцатилетняя, были так добры к ней, а она их даже не поблагодарила. Но что тут поделаешь? Такую глубокую скорбь невозможно скрыть.
– Давай, утри сопли, настало время последнего сюрприза! – воскликнула Флоренца. И, ко всеобщему удивлению, вытащила из-под кровати большой бумажный пакет, из тех, в которые зеленщик складывает овощи. – Угадай, что это здесь!
Но Донателла всё поняла, даже не открывая пакета.
– Муммия! Муммия вернулась! – воскликнула она. – Как же вы её нашли?
– Это секрет, – в один голос заявили старшие сестры. И подмигнули.
Разве можно признаться, что младенец Иисус выбросил любимую куклу Коры в большой мусорный бак, стоявший во дворе, и что сестры, зная привычки соседей, первым делом пошли искать Муммию именно туда?
Разве можно так разочаровать своих младших братьев и сестёр, которые, несмотря на войну, нищенские подарки и орехи, замаскированные под шоколад, верят в Божественного Младенца?
Поначалу они подумывали о том, чтобы отвести Кору в сторону и ей одной открыть, кто на самом деле приносит и забирает игрушки, сваливая всё на младенца Иисуса, объяснить, что он не причастен к исчезновению Муммии и не заслуживает обвинений в злом умысле, но потом решили этого не делать. Заслуги младенца, по их мнению, и без того способны были перевесить любую клевету.
17
Домой всех пятерых кукол Кора отнесла так же, в завёрнутом подоле юбки. Она уже придумала им имена. Младенец, единственный мальчик в семье, будет Риккардо – как папа; дамочка – Ада, как мама; негритянка – Лючия, в честь тёти, а Красная Шапочка – Джакомина. В общем, всё решено, крещение завтра, крестные – Донателла, Чечилия и Паолетта. Интересно, согласятся ли Гавино и Оттавио? Никола отлично подходит на роль священника (если, конечно, не объявит саму церемонию кощунственной, как в тот раз, когда он отказался крестить котят во дворе).
– Дети, пожалуйста, ведите себя хорошо и не шумите, не то у бабушки разболится голова, – напомнила она у двери. (Ей пришлось сказать «дети», а не «девочки», потому что малыш Риккардо был мальчиком. А бабушкой для кукол была, конечно, её мама.)
– А я что, когда-нибудь шумела? – сразу заспорила Муммия Тайным Голосом.
– Мы-то будем паиньками и помолчим, – пообещала от имени сестёр негритянка Лючия, – но за Риккардо я ручаться не могу.
Сказать по правде, в коридоре младенец закрякал, но его, к счастью, никто не услышал.
Было уже почти семь. Бабушка с дедушкой вернулись домой и теперь вместе с мамой, тётей Лючией и несколькими зашедшими дамами, сидя в гостиной, пили вермут, закусывая конфетами. Дядя Нандо курил трубку.
Когда вошла Кора, мать нахмурилась:
– Что это ты юбку задрала? Опусти сейчас же. Смотри, даже трусы видны!
– Они чистые, – ответила Кора.
Тётя Лючия усмехнулась и подмигнула племяннице:
– Ну-ка, покажи синьорам, что за подарки принёс тебе младенец Иисус.
Я не буду описывать вам ни выражение (сперва недоверия, а потом и ярости), возникшее на лице мамы при виде пяти Муммий, ни вопли тёти Лючии, ни смущение гостей.
– Быстро в свою комнату! Я потом с тобой разберусь, – пообещала мама, понимая, что невежливо устраивать сцены и поднимать руку на ребёнка при посторонних.
Но дядя Нандо, который всё это время невозмутимо продолжал чистить трубку, вдруг сделал почти незаметное движение, и Кора оказалась зажата между его ногами.
– Ерунда! Из девочки выйдет прекрасная чучельница, – спокойно сказал он.
Потом он посадил племянницу на колени и чуть отвёл в сторону локон, чтобы поцеловать Кору за ухом, где, по его словам, кожа была мягче и пахла корицей.
– Похоже, для тебя это Рождество оказалось слишком уж египетским, – с усмешкой шепнул он. Ему пришлось шептать тихо-тихо, чтобы никто, кроме Коры, не услышал, ведь свой Тайный Голос дядя Нандо утратил, когда стал взрослым.
Сон для двоих
1
Кора и Джакомо спали в детской. Они ложились в один и тот же час и поэтому иногда видели одни и те же сны. Взрослые сказали бы, что это невозможно: ведь каждый спит сам по себе и видеть чужих снов не может. Тем не менее, так бывало: например, Коре приснилось, что она гуляет с Джакомо, а той же ночью Джакомо приснилось, что он гуляет с Корой. И когда они проснулись, то всё помнили:
– Там ещё за скалой телёнок мычал, и мы пошли его искать... – говорил Джакомо.
– Ага, и нашли у болота, помнишь? Я чуть туда не упала, – поддакивала Кора.
– А я тебя ухватил за воротник, но ты всё равно промочила ноги. Так что я взял телёнка на руки... Странно, как же так? Неужели я настолько сильный? Телёнок же много весит.
– Да, но ты очень легко его поднял. А потом мы принесли его домой, но мама не хотела, чтобы он у нас жил. Она рассердилась и сказала: «Отнесите его туда, где взяли». И я тогда стала плакать и проснулась.
– Мама, почему ты мне ночью не разрешила оставить телёнка? – осуждающе поинтересовался Джакомо за обедом.
– Какого ещё телёнка? – удивилась мама.
– Который был в нашем сне, – объяснила Кора.
– Что значит «в нашем сне»? Кто из вас видел во сне телёнка?
– Я, – воскликнул Джакомо.
– И я, – добавила Кора. – Мы там были вместе.
– Да, правда, она там тоже была, – подтвердил брат.
– Как это? – покачала головой мама. – Ведь ты, Джакомо, спал, правильно? Так что это был твой сон. В нём могут быть и папа, и бабушка с дедушкой, и дядя, и все жители Лоссая, но сон всё равно останется не их сном, а твоим.