Наступило молчание.
— А вот теперь мы вернемся к Елене Сергеевне, — и глаза Арины блеснули озорным блеском. — Мы привыкли к ней, как к даме, чья биография известна и почти безупречна лакирована. Родилась в Риге в благополучной семье. Первый муж — военный офицер, второй — уже рангом выше. Начальник штаба, крупный советский военачальник, Евгений Шиловский. По меркам того времени она обеспеченная дама, у которой налаженный быт, хорошее финансовое положение, статус. И вдруг она сходится с Булгаковым. Что двигало ею? Скука? Пресыщение? Почему она обратила внимание на человека, далекого от образа жизни и профессии первых двух мужей? По распространенной версии — любовь. Но способны ли такие дамы, как Шиловская, на любовь? Они, у которых все рассчитано и выверено. Да, ее охватила тоска, потому что она, кажется, на первый взгляд всего достигла. Ей нечего больше желать. По меркам того времени жизни состоялась. Но вот в душе — тоска и печаль. Сохранилось ее письмо к сестре, которое широко цитируется, где она жалуется на свою жизнь и говорит, что ей надо «еще чего-то» помимо обычных житейских радостей. И признается, что тихая семейная жизнь не для нее. Ей хочется встреч, людей, словом, другой обстановки. Дома ее ничего не интересует, что делать и куда бежать, по ее словам, она не знает, но очень этого хочет. И слегка завидует сестре, потому что у нее есть театр.
Арина повернулась к нему.
— Какие тут напрашиваются выводы?
Вадим пожал плечами.
— Кто из нас филолог?
— Кто? Кто? Конь в пальто. — Арина замолчала, а потом продолжила: — На что могли поймать скучающую богатую даму, что и кто мог ей предложить нечто более захватывающее, чем житие простой домохозяйки. Тем более сестра Елены Сергеевны уже была связана с театром. Вспомни салон Лили Брик, которая собирала вокруг себя блестящих людей. Елене Сергеевне могли предложить сотрудничество с органами. Вот где простор для скучающей женщины. Вот где возможность «жизни» и «встреч», опять-таки ничего экстраординарного в этом нет. Просто веяния эпохи. Власть прощупывала интеллигенцию, искала формы сотрудничества. Богатая красивая дама, к тому же образованная, умеющая вести беседу, могла сыграть здесь важную роль. Выбор пал на Булгакова. Он был нужен подотчетным и подконтрольным. Кто, кроме жены, мог лучше справиться с этой задачей? Никто! Елене Сергеевне выпала роль сыграть Стража. И с этой ролью она справилась.
— А Булгаков?
В глазах Арины блеснула печаль.
— С ним все сложнее. Но давай об этом позже, — она замолчала, а потом продолжила: — Булгаков входил в силу, Любовь Белозерская-Белосельская свое уже сыграла. Ему была нужна другая жена, другая женщина, другой страж. И на авансцене появляется Елена Сергеевна.
— Почему был тот перерыв? В полтора года. Зачем? Они расстались и не виделись друг с другом.
— Потому что, обрати внимание, была написана уже первая версия романа. Но никто не знал: во что выльется этот роман. И будет ли Михаил Афанасьевич продолжать его. Вот еще один важный факт, и это из тех фактов, которые Елена Сергеевна старалась не афишировать, так как он, возможно, бросает на нее тень. Где же все-таки она познакомилась с Булгаковым? Когда описывается в литературе этот факт, то стоит ремарка «у общих знакомых». Скорее всего, это были Уборевичи, но Уборевич впоследствии — расстрелянный командир, из тех, кто был связан с Тухачевским. Связь с ним наша героиня не считает нужным афишировать. Хотя есть зафиксированный факт, что дочь Владимира Уборевича говорила, что Елена Сергеевна познакомилась с Михаилом Афанасьевичем у ее мамы. И это похоже на правду. В 20-30-е годы Уборевичи держали литературно-музыкальный салон. Так что все сходится. Но Елена Сергеевна напускает туман, флер, не раскрывая, ни где они познакомились, ни точную дату. Последнее сделано с той же целью: скрыть подлинные обстоятельства первой встречи. При том, если бы все было так невинно: к чему эти тайны? Ответ, думаю, очевиден: не хочет раскрывать факт близкого знакомства с Уборевичами. Далее обстоятельства идут по нарастающей. Булгаков и Шиловская встречаются. Между ними тайный роман, но рано или поздно все тайное становится явным. Между тем Булгаков в отчаянии — его пьесы не ставят, он без работы, в подвешенном состоянии. Он пишет в отчаянии письмо Сталину. Елене Сергеевне известно о нем. И через десять дней Михаилу Афанасьевичу звонит сам Иосиф Виссарионович. Думается, что было оперативно доложено об этом письме наверх. Поэтому и такая реакция. Но и вторая встреча Булгакова и Елены Сергеевны — мифологична. Если рассматривать роман «Мастер и Маргарита», то их встреча случилась внезапно, на улице, об этом тоже упоминает Елена Сергеевна. Но есть свидетельство самого Булгакова.
Арина уткнулась в свои записи:
— 6 сентября 1932 года он писал Е. А. Шиловскому, что виделся с Еленой Сергеевной по ее вызову, и они объяснились. Убедились в том, что по-прежнему любят друг друга, как и раньше. Значит, все-таки Елена Сергеевна сама проявила инициативу и встретилась с Булгаковым. По велению сердца? Или по чьему-то заданию? Я считаю, правильный ответ — второй.
Глава 7Старые песни о новом
Троянцы, чем виноваты, скажи?
Почему для них, претерпевших
Столько утрат, недоступен весь мир,
кроме стран Италийских?
Они встречались не так уж часто, и каждая встреча с годами давалась все труднее и труднее. Когда-то они были друзьями и коллегами, но время развело их в разные стороны. Здесь, можно сказать, была идеологическая подоплека, хотя Константин не любил этого слова. Но оно выражало самую суть.
Во времена Советского Союза все было относительно ясно и понятно. Жизнь протекала по определенным параметрам; каждый знал, что будет завтра, и это знание согревало и скрашивало жизнь. Даже в простом и нехитром наборе советских благ крылась своя мудрость. И на самом деле это было не так уж мало: своя квартира, пусть и не хоромы, но все же — отдельное жилье, бесплатные медицина и образование, у кого-то были и вожделенные шесть соток. А главное, была уверенность в завтрашнем дне, о которой сегодня можно только мечтать. Причем мечтать всем: от олигарха до последнего трудяги. Уверенности в будущем нет ни у кого.
Правда, у советского прошлого были противники, выдвигавшие собственные резоны. Квартиры давали стандартные и маленькие. Медицина отставала от западной, образование — тоже. На каждый пункт находились свои защитники и обвинители, и казалось, этим спорам не будет конца и края. Все спорили шумно, ожесточенно, вербуя все новых и новых сторонников, выдвигая свежие и сокрушительные аргументы.
На массу людей вывались железобетонные данные в виде цифр и статистики: и получалось, что каждый был по-своему прав.
Такая свистопляска была везде. Он вспомнил популярное выражение: «Сон разума рождает чудовища». Чудовища были всюду, так как сон разума наблюдался повсеместно.
Они бойцы невидимого фронта во времена СССР служили Родине в соответствии с теми задачами, которые выдвигало перед ними начальство. Перебежчики были, но каждое дело подобного рода становилось громким событием и имело резонанс долгое время. Ущерб от таких «разоблачителей» и «борцов с режимом» был колоссальный. Никто не говорил: сколько агентуры на местах было ликвидировано или свернуто в результате таких громких дел.
С развалом Союза дело стало еще хуже. Начальство менялось часто, отделы расформировывались. Перебежчиков стало еще больше. Кто друг, кто враг, определить теперь было трудно, а порой и непонятно. Еще недавно ты мог служить с человеком в одном отделе, а через какое-то время становилось известно, что он ушел работать в крупную частную корпорацию, и сколько в результате этого будет слито тайн и секретов, можно только догадываться.
Другие тихо исчезали из поля зрения, а потом, по смутным слухам, оседали в престижных пригородах Лондона. И было ясно, что не за красивые глаза.
Отдел, где они работали, расформировали, в скором времени стала регулярно проваливаться агентура, и через некоторое время было понятно: сдает кто-то из «своих». Думать об этом мучительно не хотелось, более того, сама мысль, что тот, с кем ты работал плечом к плечу над самыми сложными и трудными заданиями, спокойно тебя сдает, невзирая на последствия, была невыносима. Удобнее всего была позиция, спрятать, как страус, голову в песок, и гори все синим пламенем. Но это была неправильная и провальная позиция. Вроде бы ты, боевой офицер, трусишь оказаться лицом к лицу с правдой.
Но оказалось, что это и есть самое тяжелое — столкнуться с нелицеприятной правдой. И действительно, порой лучше ее не знать.
Через несколько лет после Перестройки трое из их отдела умерли, причем при весьма странных обстоятельствах. И тогда его друг, Катин отец, принял решение уехать в Америку, где он когда-то работал нелегалом. Он обосновался в Бостоне, устроился работать инженером на заводе, потом в консалтинговой фирме, но ему понадобилось зачем-то поехать в Москву. Во время той поездки он умер, выпав из окна собственного дома.
Само воспоминание о Сыромятникове, с которым так многое связывало, было мучительным и болезненным.
А вот теперь ему предстояла встреча с Павлом Линьковым, с которым он тоже когда-то работал. В отличие от него и от Сыромятникова, Линьков довольно быстро устроился при новой власти и пошел в гору. Сначала он работал помощником депутата одной из проправительственных партий, потом — представителем от коммунистов. Затем на некоторое время он пропал из поля зрения и уже спустя пару лет объявился в крепкой аналитической структуре при президенте, затем его следы периодически терялись. При встречах он говорил, что работает в аналитической структуре при правительстве, но что это значило, не расшифровывал и только многозначительно отмалчивался, говоря, что обязан хранить гостайну.