Мелко порезанная колбаса (знаем-знаем, что вредно! Но иногда так хочется колбаски с кружочками жира), два яйца для яичницы-глазуньи, помидоры, хлеб с итальянскими травами. Еще было полузасохшее печенье. Кажется все, но одеваться и шлепать в ближайший гастроном категорически не хотелось.
Она наскоро приготовила обед и села за стол. Рюкзак был рядом, она с волнением достала листы и углубилась в чтение.
Вопросов все равно оставалось больше, чем ответов: каким образом этот убитый Владимир Вольф, актер театра (или не актер?), связан с этими листами, где упоминается Михаил Булгаков? Но ведь он играл в театре, носящем имя Булгакова, значит, все-таки имел. Каким образом эти листы попали к нему? И кто его убил?
Анна пришла в возбуждение. Спать не хотелось. Она посмотрела на часы. Без пяти минут одиннадцать. Можно еще позвонить Марку. Наверняка тот не спит.
Марк взял трубку сразу.
— Ну? — рыкнул он.
— Мог бы повежливее, — проворчала Анна.
— Прости, нервы. Ну, что там у тебя?
— Я нашла его! Но…
Возникла пауза.
— Да, не тяни же, — бросил Марк. — Говори, прошу тебя.
— Он мертв.
На том конце воцарилось молчание.
— Ты уверена в этом?
— Марк, — рассердилась Анна. — Я своими глазами видела труп. Мертвее не бывает.
— Вот как! — раздался свистящий шепот. — Труп. Отличная инсценировка, чтобы всех оставить в дураках. Прости. Я несу чушь. Но я просто потрясен.
— И это не все, Марк. Я нашла листы бумаги с очень интересным содержанием, и ты даже не представляешь каким. Там упоминается Булгаков. И, похоже, это чей-то дневник. Но вот какое он имеет отношение к Вольфу?
— Записки? Дневники? — Марк был по-настоящему взволнован. — Постой-постой. Я тут не один. Со мной одна американка. И она хочет с тобой поговорить.
Американка оказалась на самом деле русской эмигранткой, ее звали Екатериной Сыромятниковой, она работала над диссертацией, где упоминался Булгаков, и ей интересно все, что относится к нему.
— Эта находка просто замечательна, — сказала госпожа Сыромятникова.
— Послушай, — взял трубку Марк, — еще не поздно. Можно сказать, пионерское время. Бери такси и приезжай к нам. Машина — за мой счет.
— Я еще платежеспособна, Марк, — сказала Анна. — Ждите, скоро буду.
Русская американка, как окрестила ее Анна, оказалась милой женщиной, ее ровесницей. Все вместе они уселись в кабинете Марка, и он сразу поинтересовался:
— Не тесно? Может, перейдем в другое помещение?
— Нормально, — ответила Анна.
Пробормотав, как мантру, свое неизменное «кофе, чай, виски, ром, текила, водка?», Марк поставил перед ними водку и виски, а сам пошел варить кофе.
— Вы не представляете, как все это важно, — сказала Катя Сыромятникова. У нее были изящные руки, которые Анина бабушка называла «благородными», и грустные глаза.
Если бы только эта Анна Рыжикова знала, каких трудов ей стоило не выхватить эти листы прямо у нее из рук и не начать читать там же, разбирая уже выцветшие буквы, и как у нее в голове сразу складывался этот трагический пазл, о котором знала только она одна. И она должна была молчать, но иначе было нельзя. Не могла она никому сказать всей правды, да и не принадлежали только ей эти открывшиеся знания. И, следовательно, не могла она ими и распоряжаться по своему усмотрению.
— Итак, — он стоял и смотрел на нее, засунув руки в карманы. А она вспомнила их осеннюю встречу. И сумасшедшую золотую осень. Никогда не видела она раньше такой буйной золотистой щедрости.
— Прошло больше полугода с того момента, как мы были тут, — сказал он, словно подслушав ее мысли.
Она кивнула в знак согласия.
— Все так, и вместе с тем по-другому. Нашлись листы того самого осведомителя, который следил за Булгаковым, и нашелся актер Владимир Вольф, или, по-другому, Виктор Сокольский.
— Член нашей боевой группы. Коллега, товарищ. Он был убит. Но почему?
— Причина в том, что… — она запнулась.
— Нас убивают, — сказал он почти сердито, — ты права. Мы даже знаем, кто следующий. Дело в том, что следующий это либо я, либо Паша Линьков. Надо признать, больше из нас никого не осталось.
Глава 10Московский гамбит
Несбывшееся нередко является для нас, по своим последствиям, такой же реальностью, как и то, что свершилось.
Булгаков сидел и работал над романом, но память улетала в детство и юность. Наверное, это было необходимо — вспомнить светлое время, которое уже никогда не вернется.
Летом был футбол, в зимнее время каток. Миша носился на коньках, мечтая кататься лучше всех. Но самое заветное желание стать певцом, великим певцом. Стоять на сцене и петь. И все будут слушать его и плакать, вытирая платочком слезы. Просить автографы и дарить пышные букеты. Но главное, у него будет власть над людьми. Они будут замирать, внимая пению, восторгаться, любить, смеяться. Он будет царить над ними. Станет кумиром и божеством.
Мать играла на пианино, а Миша представлял себя на сцене.
— Миша! — говорила мать, не прерывая игры. — У тебя такое выражение лица, что ты сейчас муху поймаешь.
— Почему муху?
— Рассеянный и мечтательный. Говорят же, не лови мух, будь внимательным.
Но он не мог быть внимательным: музыка и театр задевали в нем такие струны, что душа улетала куда-то далеко-далеко и с трудом возвращалась к прозе жизни. На землю. Одно время он брал уроки скрипки у отца друга Саши Гдешинского.
Но потом решил прекратить занятия.
— Ты больше не будешь заниматься? — спросил его Саша.
Миша покачал головой.
— Почему?
Ответить на этот вопрос не мог. Может быть, интуитивно понял, что хорошего музыканта из него не получится. А он хотел быть первым в том деле, которым собирался заниматься по жизни.
После года учебы наступало лето. А лето — это поселок Буча. Дача под Киевом в тридцати километрах от города. Деревянный дом, куда все приезжали отдыхать. Пять комнат и две большие веранды.
И начиналось раздолье.
Он хорошо помнил, как родители сказали им о даче. Сначала раздался тоненький голосок Нади: «и-и-и-и-и», визжащей от восторга, потом подхватила Вера, и вскоре все гудели от восторга.
— Ладно, — пробасил Миша. — Жизнь на природе имеет свои опасности. Всякие там бабочки, стрекозы. Угадайте, кто там схватит Надю, — и он понизил голос. — Первый слог — место, где много деревьев, второй слог — первая буква того, что я сейчас составляю. А третий слог… — он выдержал драматическую паузу. — Если отнять первую букву известной повести Гоголя. А оставить остальные. Ну, кто первый?
Вера сосредоточенно шевелила губами.
— Леший, — выпалила она.
— Молодец, — похвалил ее брат. — Вы, мадемуазель, определенно делаете успехи. А Надя слишком отвлекается. Поэтому, когда она, подняв вверх взоры, пойдет в лес, ее схватит леший.
Буча — это была воля, радость, хождение босиком, игры на воздухе и любительские спектакли, спектакли, спектакли.
Миша был неутомим и азартен. Поначалу режиссером спектаклей была Варвара Михайловна, потом — Миша. Брал «пиэсы» и распределял роли. Все ходили за ним по пятам и декламировали на ходу.
— Тише! — командовал Миша, когда они заходили в комнату для репетиций. — Не так все, надо по-другому. Не таращь глаза, Вера. Больше чувства, тяни слова и закатывай глаза. Стискивай руки и говори: «Ах, сударь, пощадите честную девушку. Не губите меня, спасите моего отца. Я вас умоляю!»
Маленький Коля путался под ногами. Торопясь за Надей, он упал и поднял рев.
— Ну, вот, — сказал Миша, — сейчас прибежит мама и поднимет бучу. Бучу в Буче, скажет: «Обижаете моего мальчика».
В комнату заглянула мать.
— Обижаете моего мальчика? — сказала она, увидев зареванного Колю.
Ответом был дружный хохот.
— Смотрите у меня, — пригрозила она, — актеры загорелого театра.
— Почему «загорелого»? — спросила Варя.
— Обычно говорят «погорелого», а вы у меня все, как цыганята, загорелые или как турки османские. Вот театр и «загорелый».
Мать любила придумывать и употреблять разные смешные словечки. Она была с ними, а отец приезжал на дачу после экзаменов, переодевался и шел косить траву или заниматься хозяйством.
Господи. Как давно это было! Словно сто лет назад!
Буллит собирался сделать весенний бал в посольстве событием, которое запомнится москвичам надолго. Он хотел удивить, поразить, восхитить всех и собирался приложить для этого немало усилий. Подготовку к балу он поручил своему помощнику Чарльзу Тейеру, молодому восторженному человеку, который с энтузиазмом взялся за это дело. Вопросов было много.
А времени — мало. И сразу возникла проблема с озеленением, нужно было сделать к празднику зеленеющие березки и зеленую лужайку. Но вскоре подсказали правильное решение — воткнуть березы в мокрый войлок. И все получилось! К празднику были готовы распустившиеся деревца.
По крайней мере, с этой стороной справились. Насчет зверей было сложнее. Буллит помнил, как эффектно перед Новым годом выглядели три морских льва, предоставленные Уголком Дурова вместе с самим дрессировщиком. Черные львы среди белых колонн на задних ластах. Это было еще то зрелище. Но, в конце концов, все превратилось в настоящий конфуз.
Дрессировщик оказался подвержен Бахусу и быстро отрубился, чем и воспользовались его подопечные. Они вырвались на свободу и принялись бегать по посольству, хулиганя и увертываясь от швабр, с помощью которых их пытались призвать к порядку. Выход был найден с трудом. Утихомирить морских львов удалось благодаря сковородке с рыбой, сыгравшей роль ловушки. Иначе расшалившихся морских львов было не поймать.
Ирен Уайли был предложен вариант с козочками. Наконец, остановились на горных козочках, и специально для них оборудовали вольер. Но Ирене этого показалось мало.