Тайный код гения — страница 31 из 33

— Все сходится! — проговорила Анна.

— А что потом случилось с Шабельским?

— Что? Сложно сказать. Он исчез, исчезла и его семья, а после войны объявилась мать с дочерью и новым мужем. Мы вскоре съехали оттуда, и больше я ничего о нем не знаю.

— Спасибо. Вы нам очень помогли, — сказала Катя. — Очень.

— Спиридоновка! — протяжно сказала Арина. — Ведь с нее началось это круженье по Москве, эта вакханалия… Там же находится дом приемов МИД, на Спиридоновке.

Все невольно вздрогнули от голоса Арины.

— Да, — обвела всех взглядом Конкордия. — Круженье по Москве и выход к свету, восхождение к Богу, все так и есть. Все так и будет!

Глава 13Шахматы и глобус

Слетает огненная колесница.

И я готов, расправив шире грудь,

На ней в эфир стрелою устремиться,

К неведомым мирам направить путь.

Гете «Фауст»

Париж. Вторая половина 30-х гг. ХХ века

Буллит уже буквально считал часы и минуты, когда он может уехать из России, то очарование и те надежды, которые были с ним раньше, растаяли. Остался привкус чего-то тяжелого и мрачного. Он не знал, выполнил он свою миссию или провалил, и в чем по большому счету состояла его миссия? Только в том, что он должен был наладить отношения с Москвой, проложить мосты и исчезнуть, уступив дорогу другим? Или здесь дело было в чем-то другом?

Мир пытались изменить романтики, но они потерпели фиаско, и поэтому на смену им пришли прагматики. И так ли все просто на самом деле?

Уильям Буллит пытался достучаться до Рузвельта, описывая страх и ужас, в котором жили советские люди в ожидании ночного стука в дверь. Он не мог рисовать в посланиях лакированную действительность и поэтому пришелся не ко двору. Америке не нужна была в то в время правда, как понимал ее он, Уильям Буллит, пытавшийся понять и узнать советский народ изнутри. Он любил все анализировать, сопоставлять, размышлять.

Сменивший его посол США Джозеф Э. Дэвис был противоположностью Буллиту. Он не стал пытаться открыть глаза Рузвельту на то, что творилось в Советской России, напротив, его послания были весьма благожелательны и рисовали ту действительность, которая, вероятно, нравилась самому Сталину.

Во всяком случае, со стороны кремлевского руководства чете Дэвисов были дарованы весьма ощутимые блага, которые не шли ни в какое сравнение с его, Буллита, образом жизни. Его называли приверженцем роскоши и аристократом, но, бог мой, Дэвисы переплюнули его во всем. Дэвису была дана возможность держать личную яхту в Финском заливе. А также скупать произведения искусства из запасников российских музеев.

В результате чета Дэвисов собрала хорошую коллекцию искусства. В обмен на лояльность Советам.

Тогда как он, Уильям Буллит, не мог молчать. В то время как Дэвисы рисовали пасторальную картину происходящего в России, не давая оценки ни развернувшимся репрессиям, ни показательным московским процессам в отношении «троцкистско-бухаринских шпионов».

Но если бы Буллит знал, что тот самый бал, который он дал в своем посольстве, войдет в роман Михаила Булгакова, в его последнее прощальное произведение «Мастер и Маргарита»! Булгакова пригласят на еще один бал в американское посольство в 1937 году, но писатель откажется.

После Москвы Буллиту будет предложена должность посла США во Франции, и он согласится, отправившись в Париж, с которым у него было связано столько сладких и одновременно горьких воспоминаний юности. И вечеринки с Фицджеральдом, и любовь с «красной вдовой» Джона Рида, Луизой Брайант.

Луизы уже на свете не было, и поэтому Париж был окрашен неувядающими нотами ностальгии, печали и надежды на то, что когда-то они все встретятся вместе. Его друг Фицджеральд был жив, но в жизни писателя настала черная полоса. Обожаемая жена Зельда сошла с ума и уже не покидала сумасшедшего дома, куда Фицджеральд регулярно приезжал ее навещать.

Буллит знал, как сильно и нежно Джон любил свою жену, что она навсегда оставалась для него самой любимой, единственной и желанной женщиной на свете, и поэтому сознавал, что жизнь для его друга во многом осталась в прошлом.

Париж был полон светлых воспоминаний и еще мыслей о том, что все имеет обыкновение заканчиваться — и хорошее и плохое. Любая жизнь подходит к концу и остается только перебирать драгоценные мгновения былого, сокрушаясь об их мимолетности и невозвратности.

Да и он сам, Буллит, разве не похоронил уже свою молодость? Зрелость хороша тем, что жизнь уже не кружит голову, как прежде. Разум заставляет смотреть на людей и окружающий мир трезвым взглядом. Но, Бог мой, как многое бы отдал он за один миг, который перенес бы его в сладкое прошлое.

В Париже он развернул бурную и кипучую деятельность, он много ездил: Лондон. Париж, Брюссель. Это было нужно для налаживания связей с американскими послами в европейских столицах, и вообще он старался быть полезным для собственной страны. Старался заглушить в себе боль и отчаяние, которые подступали к нему тогда, когда он видел, как мир неминуемо катится в пропасть.

Он отправлял много корреспонденции лично Рузвельту, и тот был в курсе того, что творилось в Европе.

Буллит писал Рузвельту о том, что Европа напоминает пороховую бочку и что Гитлер вынашивает далекоидущие планы. Он предупредил президента, что Гитлер, скорее всего, осуществит аншлюс Австрии, и Франция не станет помогать оккупированной стране. Это звучало дико и неправдоподобно. Но он-то видел, куда катится мир! И пытался предотвратить предстоящую бойню. Он не понимал, что Рузвельт вел свою игру и, доверяя ему, Буллиту, не всегда прислушивался к его мнению.

Аншлюс Австрии совершился. Как и предсказывал Буллит, и в это время он сделал поступок, которым потом гордился всю жизнь. Он возглавил операцию по вывозу из Австрии Зигмунда Фрейда, которому из-за своего еврейского происхождения оставаться в стране, где установился нацистский режим, было небезопасно.

Ученый не хотел уезжать из Вены. Но когда пришли описывать и конфисковывать его имущество, он сдался и согласился эмигрировать. Благодаря Буллиту, а также греческой и датской принцессе Анне, внесшей за Фрейда необходимый выкуп, ученый смог покинуть Австрию.

Буллит лично вместе с принцессой встретил Фрейда в Париже, расстелив перед ним красную дорожку. Он не знал, что знаменитому ученому осталось жить совсем немного. Но они вернулись к биографии американского президента Вудро Вильсона и даже успели немного над ней поработать.

Он не хотел войны и считал, что Америка должна быть лидером в мировой политике, вмешаться на решающем этапе и сказать свое слово. Веско и решительно. Буллит был, несомненно, романтиком. Но постепенно от его иллюзий практически ничего не осталось.

Он не знал, что в это время Булгакову, писателю, так сильно заинтересовавшему его, будет дана возможность «исправиться», написав пьесу «Батум» о юных годах Иосифа Сталина. Но эта пьеса будет отвергнута, и больной, измученный испытаниями великий русский писатель умрет, не достигнув и пятидесяти лет. Но он все же сумеет закончить свой последний закатный роман, где будет дана сцена бала, осуществленного им, первым послом США в Советской России, Уильямом Буллитом.

Москва, вторая половина 30-х гг.

Почему надо было непременно писать пьесу о Самом? Он не знал. Да, конечно, подсказала Лена. Но и он понимал, что это его шанс выбраться из ловушки, в которую он угодил. Елена была права, что подсказала ему. Но сможет ли он?

Господи! И за что такие испытания? За что?

Он всю жизнь старался писать ярко, искрометно, и как он может описать Того, перед которым благоговели, проклинали, восхищались и боялись. Как он сможет все это описать? Как?

Он писал без вдохновения и энтузиазма, и поэтому пьесу отвергли. Но все же такого результата он не ожидал, удар был силен. После этого он как-то сник и перестал надеяться, что ситуация изменится в лучшую сторону.

Москва. Наши дни

Вадим сидел и смотрел на Арину! Он только что выслушал ее о походе к Конкордии Германовне, и для него недостающие звенья сплелись воедино. Он не стал ей говорить, что фирма, в которой он работал, организовала круглосуточную охрану оставшихся в живых членов бывшей элитной группы КГБ, чтобы уберечь их от возможных покушений со стороны Парамонова. Он узнал, кем был его отец, и было стыдно, что он думал о нем, как о рядовом пенсионере.

— Все теперь ясно, — выдохнул он.

— Да, — сказала она хриплым голосом.

— Болит горло? Плакала или курила много?

— Плакала.

— Почему?

— Ты будешь смеяться, но мне так жалко Михаила Афанасьевича, над ним все время довлело предопределение судьбы, рок, от которого не уйти. Он пытался убежать от Судьбы, но не сумел. Она настигла и раздавила его. Увы! Он хотел уйти от стези писателя. Был период, когда в Киеве, после того как он демобилизовался и уехал из Вязьмы, Булгаков занимался исключительно врачебной практикой и не притрагивался к бумаге. Но потом жизнь все равно вывела его к творчеству! И он заплатил за это по самому высокому счету. Это ужасно! И все, кто так или иначе соприкасаются с Булгаковым, восхищаются и ужасаются теми безднами, которые открываются перед ними, когда они изучают его жизнь и творчество.

— Дорогая! — Вадим прижал ее к себе.

Они сидели у него дома и смотрели на Москву-реку. На воде играли лучи закатного солнца, как будто бы на нее вылили масло и волны от него блестели.

— Судьба — вещь страшная, потому что от нее никуда не деться. Вот если бы мои родители не взяли у тебя в долг, — его голос дрогнул, и Арина сжала ему руку, — то мы бы и не познакомились. Хотя я — свинья, свинья и мне прощенья никакого нет и не будет.

— Ты не виноват в их смерти, не казни себя.

— Не оправдывай меня. Я в этом не нуждаюсь. Мне жить с этим всю оставшуюся жизнь.