Трижды останавливаемый патрулями городской милиции, профессор Конрадт наконец добрался до своего дома с эркером, нависающим над узкой улицей. Четырехлетняя дочь Кити очень любила смотреть из него в маленькое круглое окошко, оттуда была видна водная гладь Прегеля, парусники, разгружающиеся у причала, лодки, снующие между ними, матросы, стягивающие тяжелыми канатами грузы на баржах.
Экипаж остановился рядом с крыльцом, и профессор, открыв дверцу, встал на брусчатую мостовую. Первое, что он сразу увидел, – черная повозка у входа и унылый кучер в длинном балахоне. Сердце профессора лихорадочно забилось. Еще не веря, не желая верить, он уже знал, что произошло. На розовой стене дома черной краской размашисто была написана большая буква «Р». Она показалась профессору Конрадту огромной, гигантской, затмевающей все вокруг. «Р» – это значит Рest, чума. Так помечали дома, куда пришла инфекция. «Р» – табу для всех живых и здоровых. Сюда могли заходить только врачи, священники и носильщики трупов, да и то каждый в свое время. «Р» – означало, что в доме профессора Конрадта поселилась страшная беда.
«Прибежище мое и защита моя, Бог мой, на которого я уповаю… Не приключится тебе зло, и язва не приблизится к жилищу твоему…» – шептал профессор слова Псалтыри. Рванул к двери, с силой дернул ручку на себя: она распахнулась, открывая взору коридор с висящими на стенах тяжелыми бронзовыми подсвечниками. Здесь царил уже знакомый профессору запах затхлости и смрада. Как будто профессор зашел в очередной чумной лазарет, переполненный умирающими.
Не успев сделать и двух шагов, он услышал, что кто-то спускается по лестнице. В конце коридора угадывались ее очертания с резными деревянными перилами и фигурками ангелочков. Винтовая лестница была старая и скрипучая. Шаги становились все отчетливее. Человек спускался все ниже и ниже. Его тяжелые шаги отдавались эхом в пустом коридоре. В сумерках не было видно лица человека. Вот он сошел с лестницы и стал приближаться к профессору. Ближе. Еще ближе. «Почему все-таки не видно его лица?» – подумал профессор. Он видел ноги человека в тяжелых башмаках, длинный серый плащ, доходящий до пят, широкополую шляпу. Но лица, лица не было видно.
И наконец, когда человек прошел большую половину коридора, свет упал на его лицо. Профессор вскрикнул от ужаса: страшная хищная птица с длинным, слегка загнутым клювом не мигая смотрела на него. «На аспида и василиска наступишь», – пронеслись в мозгу страшные слова девяностого псалма Псалтыри. Как будто перед профессором действительно стоял зловещий василиск – ужасное смертоносное существо, пришедшее из мрачного Средневековья. Считалось, что одного взгляда этого «короля змей» и воплощения дьявола достаточно для того, чтобы убить любого.
Четыре страшные буквы
Маска врача-эпидемиолога в Средние века
– К сожалению, коллега, я ничем помочь уже не мог. Они умерли еще ночью, – как из потустороннего мира прозвучали слова врача, одетого в страшный костюм Смерти.
Профессор расширенными от ужаса глазами смотрел на врача в обличье василиска. Он хотел что-то сказать, но не смог. Рот сжала судорога, послышался слабый хрип, похожий на стон. Опершись на стену, профессор Конрадт словно сквозь сон смотрел на то, как фигуры в черных балахонах попеременно вынесли из дома три завернутых в плотную ткань тела и погрузили их в повозку. Потрясенный, он не мог сделать и шага, продолжая стоять, прислонившись плечом к стене.
Врач Хюбнер (профессор Конрадт наконец узнал его по голосу) взял его под руку и тихо вывел на улицу. Повозка уже уехала, но стук колес о брусчатку мостовой еще некоторое время слышался вдалеке. Выйдя из оцепенения, профессор заметил, что рядом с его экипажем стояли две кареты городской милиции.
– Простите, профессор, – к нему подошел рослый человек, по-видимому старший. – По распоряжению Санитарной коллегии все дома, ставшие последним прибежищем жертв эпидемии, подлежат немедленному сожжению вместе со всем имуществом.
Профессор безучастно, как будто ничего не понимая, посмотрел на говорившего. Какое имущество? При чем здесь имущество, если нет больше Лизхен и его дорогих девочек?
Старший кивнул одному из стоявших рядом с экипажем. Тот, неся в руке ведро и длинную палку с паклей, скрылся в дверях. Через минуту раздался звон – это вошедший в дом человек разбивал стекла в окнах второго этажа. Скоро он снова показался в дверном проеме. На лице его было написано удовлетворение от скорбного труда, которым ему приходилось заниматься последнее время довольно часто. Он вытер руки тряпкой и обернулся к дому, из окон которого уже заструился сизый дым.
Через десять минут весь дом полыхал факелом; жар стал нестерпимым, и все отступили подальше. С треском, рассыпая тысячи искр и разбрасывая горящие головешки, рухнул объятый пламенем эркер.
«Вот они, как солома; огонь сжег их; не избавили души своей от пламени; не осталось угля, чтобы погреться, ни огня, чтобы посидеть перед ним»[43].
Профессор медленно, пошатываясь, побрел по улице в сторону Хаберберга. Его окликнули. Кто-то попытался остановить, положив руку на плечо, но он, все ускоряя шаги, упрямо шел по улице. Куда? А куда глаза глядят. Лишь бы подальше от этого пожарища, от едкого дыма, от рухнувшего домашнего очага, от последнего пристанища своей семьи…
Нижний пруд, бывший Замковый. 1969 год
Профессор Конрадт машинально передвигал ногами, не видя и не слыша ничего вокруг. В семь часов утра началось движение жителей на улицах, открылись немногие из оставшихся городских рынков. У ворот по-прежнему стояли вахты, которые проверяли проходящих через них горожан. Профессора несколько раз останавливали, и, если не узнавали, он механически показывал свое предписание. Так он блуждал по узким улицам Кёнигсберга, проходил через дворы и перешагивал через сточные канавы до тех пор, пока не набрел на дамбу, отделяющую Верхнее озеро от Замкового пруда[44]. Здесь профессор Конрадт будто очнулся. Спустился рядом с изгородью к воде. Присел на траву в тени высокого дерева.
В воде отражались деревья и кусты, голубое небо и высокий шпиль кирхи. Здесь было тихо, пахло болотом и сыростью. Неподалеку виднелось какое-то кладбище, дальше – сараи, фахверковые домики с флюгерами. Где-то вдали лаяли собаки. Ничто не напоминало об ужасах, пережитых профессором ранним утром.
«Замковый пруд, одно из выдающихся украшений города, имеет длину около 1200 метров и занимает площадь 9 гектаров. Он получает воду из Верхнего озера и является творением рыцарского Ордена, который, построив насыпную дамбу там, где сегодня пролегает улица Францёзишештрассе[45], обеспечил защиту Замка…»
Профессор долго сидел задумавшись. В голову лезла всякая чертовщина: то он видел свою жену в объятиях черного ворона с перепончатыми крыльями и длинным хищным клювом, то девочек в объятом пламенем эркере. Они кричали, звали его на помощь, а он как будто не слышал и продолжал беспомощно смотреть, как их пожирает безжалостный огонь. На лбу выступила испарина. Профессор откинулся на спину, ощутив сырую холодность земли. Небо над головой было чистым, без единого облачка, что редко бывает в этих местах ранней осенью.
Профессор забылся. Сказалась усталость последних дней. Тяжелый липкий сон окутал его сознание. Он как будто сполз в глубокую черную яму, провалился в бездну…
Очнулся профессор Конрадт, когда уже ночь опустилась на землю. От воды веяло сыростью. Профессор поднялся с земли, почувствовав наконец, что плащ уже почти совсем не греет и все тело ломит от холода.
Взобравшись на дамбу, профессор прошел немного по дороге в сторону Росгартена. В ночной тиши было слышно, как тоскливо воет собака. Где-то в районе Трагхайма[46] виднелись отблески пожара – горел очередной дом, пораженный чумной заразой. Кое-где на улицах мерцали зажжённые масляные фонари. Дважды профессор Конрадт натыкался на патруль, но предписание действовало, и его беспрепятственно пропускали. Уже подходя к Росгартенскому рынку, профессор услышал крики и какую-то возню в одном из стоящих в глубине сада домов.
Услышав сдавленный женский крик, профессор Конрадт замер. Голос призывающей на помощь женщины был очень похож на голос жены. Противореча щий всякому здравому смыслу лучик надежды затеплился в сердце придворного королевского лекаря. А вдруг? Может быть, его Луиза с дочками жива? Может быть, что-то напутали врачи? А может, ему вообще весь этот ужас приснился?
Мимо пробежала темная фигура с мешком за плечами. Профессор повернул к дому и четко увидел на стене размашисто выведенную краской букву «Р» и остановился в нерешительности. Дверь, которой надлежало быть крепко запертой, была распахнута настежь. В доме слышался тихий говор и чей-то слабый жалобный плач. Профессор громко прокричал в темноту:
– Кто здесь? Может быть, нужна помощь? Я врач, придворный королевский лекарь доктор медицины профессор Конрадт!
– Помогите, доктор, здесь грабители! – совершенно неожиданно в ответ прозвучал слабый женский голос. Конечно, это не был голос его жены. Чуда произойти не могло. Его Лизхен и дочери несколько часов назад были вывезены на одной из «повозок смерти» на окраину Кёнигсберга и, наверное, уже погребены в громадной яме вместе с сотнями других горожан, умерших от чумы.
Профессор, конечно, слышал о все учащающихся случаях нападений шаек грабителей и воров на дома, в которых лежат беспомощные люди, мечущиеся в чумной лихорадке. Не обращая внимания на стоны этих несчастных, иногда даже на их глазах, подонки в человечьем обличье шарили по шкафам и сундукам, набивали мешки чужими вещами. Теперь в дверях этого неизвестного до сих пор ему росгартенского дома профессору пришлось лицом к лицу столкнуться с человеческой низостью и вероломством.