Настроение у всех упало. Мы трое молча пошли по тропинке вдоль пруда.
Вместе с тем у мальчишек на другой стороне пруда царило явное оживление. Они рассматривали только что сделанные находки – великолепно сохранившиеся часы на цепочке с крышкой, серебряный талер с изображением какого-то герба и большой бронзовый подсвечник. Подковырнув ножом, они открыли крышку часов, и, о чудо, внутри совсем не было воды. Стрелки, циферблат, красивый вензель посередине – все было в порядке. Похоже, что и механизм карманных часов не был поврежден. Один из старших парней убрал часы в карман брюк подальше от любопытных глаз.
Подсвечник тут же купил молодой коренастый мужичок в футболке. Он прогуливался вдоль пруда вместе со своей собакой, крупным ирландским сеттером, задержался немного около ребят и, когда увидел подсвечник, не раздумывая предложил десять рублей. За такие деньги ребята с радостью расстались со своей находкой.
У другой группы подростков, орудующей немного в стороне, с результатами было похуже, или они тщательно скрывали от окружающих свои находки. Во всяком случае, когда мы подошли к ним и поинтересовались, что им удалось найти, они показали нам лишь две пустых бутылки из-под пива да несколько фарфоровых пробок с миниатюрными надписями «Пивоварня Лёбенихт», «Акционерная пивоварня Шёнбуш», «Фабрика минеральной воды Ганс Зодис. Кранц».
Мы снова обогнули Замковый пруд с южной стороны и подошли к быкам бывшего моста. Боб, Мишка и Серый продолжали работать в том же месте. Мешок, лежащий у ног Боба, топорщился от находок.
– Ну, как дела? – более дружелюбно, чем полчаса назад, спросил Анатолий Михайлович. – Чего-нибудь нашли?
– А как же, – проговорил Боб, – кое-что есть. Вот. – И он указал на мешок. Витя раздвинул его, и мы увидели целую кучу всякой всячины: ржавый гаечный ключ, миниатюрная газовая зажигалка, аккуратная ажурная решеточка непонятного назначения, три почти неповрежденные пивные кружки, какая-то рукоятка, длинная цепочка с оборванными крайними звеньями, пистолетный магазин с патронами и много чего другого.
– Да, улов у вас неплохой, – подвел итог Анатолий Михайлович.
– А вот еще, – с деланой небрежностью проговорил Боб, протягивая какой-то непонятный предмет, – только что выудили.
У меня в руках оказалась какая-то металлическая штучка наподобие держателя для бумаг или подсвечника. Круглое конусовидное основание. Поднимающиеся из него и немного расходящиеся в разные стороны два металлических стержня, загнутые на концах друг к другу. У каждого – наконечник в виде миниатюрных печаточек.
Предмет казался столь странным, что на лице Анатолия Михайловича появилась редкая для него гримаса удивления. Он вертел в руках этот предмет, потер носовым платком его основание до появления желтого блеска.
– Уж не золото ли это? – с надеждой проговорил Виктор.
Предположение показалось заманчивым, но Анатолий Михайлович тут же отмел его:
– Золото гораздо тяжелее, да и цвет у него более темный. Это не золото. Скорее всего, это латунь.
– Анатолий Михайлович, но что же это за штука? Для чего нужна эта загогулина? Может, для того, чтобы гасить свечки? – посыпался град вопросов от нас с Виктором.
Загадочная находка
След вольных каменщиков
Боб, гордый от внимания, проявленного к его находке, со знанием дела заявил:
– Я знаю, что это. Это – украшение. Чтобы стояло на столе. – И великодушно добавил: – Если хотите, можете взять.
Так мы стали обладателями исключительно странной вещи. Весь остаток пути до гостиницы мы строили предположения, что же это за предмет и какое назначение имеют металлические стержни с печатками? Версий было несколько: держатель для бумаги (но тогда почему стержни такие слабые?), прибор для тушения фитиля свечки (не слишком уж громоздко для этого?), старинный физический прибор из какой-нибудь гимназии или школы (но действие каких законов он мог демонстрировать?). На большее фантазии у нас не хватало.
Когда мы расставались с Анатолием Михайловичем у подъезда гостиницы «Москва», он еще раз попросил достать из сумки диковинный предмет. Снова повертел его в руках. Приблизил его к глазам, подняв на лоб очки. По-моему, даже понюхал его. Потом надолго задумался.
– Где-то я уже видел такую штуку. Но где? Не помню. А может, это… – Кучумов не договорил.
– Что, Анатолий Михайлович?
– Да нет, нет. Вряд ли.
– ?!!
– Да я вдруг подумал, что, может быть, это – ритуальный предмет вольных каменщиков…
– Кого-о-о?
– Вольных каменщиков. Проще говоря, масонов…
Когда мы приехали на Молодежную, я тщательно протер мокрой тряпкой таинственный предмет и очень внимательно рассмотрел его. На тыльной стороне основания-конуса была выгравирована миниатюрная монограмма из трех латинских букв «M», «U» и «Q», расположенных вокруг кувшина с широким горлом, в центре которого изображались две перекрещенные стрелы острием вниз…
Острие длинного кинжала уперлось ему в грудь. От неожиданности Генрих отпрянул, но сильные руки стоящего сзади человека сжали его плечи. Он по-прежнему ничего не видел из-за плотной повязки на глазах. Было так тихо, что казалось, он слышал дыхание стоящего перед ним человека. В спину упирались руки сопровождающего.
«А не зарежут меня здесь? – мелькнула шальная мысль. Но Генрих ее быстро отбросил, как отбрасывал все сомнения последних дней. – Нет, надо выдержать. Надо обязательно выдержать!» Человек, сжимающий кинжал, как будто услышав мысли Генриха, медленно убрал руку, напоследок едва царапнув холодным металлом по груди Генриха так, что тот услышал слабый звук разрывающейся ткани. Кто-то сзади слегка подтолкнул его.
– Иди вперед, – прозвучал глухой голос сопровождающего.
Генрих осторожно, боясь наткнуться на преграду, сделал несколько шагов, пока не уперся в массивную деревянную дверь с металлическими кольцами вместо ручек. Едва он протянул руку, чтобы на ощупь определить размеры двери, как она неожиданно раскрылась. Стоящий сзади снова слегка толкнул Генриха в спину, побуждая сделать шаг вперед.
Вдруг совершенно неожиданно, так что Генрих даже вздрогнул, прозвучали три громких последовательных удара, как будто кто-то забивает гвозди массивным молотком.
– Стой! Ни шагу вперед! – раздался резкий требовательный голос. Генрих замер. Что-то знакомое почудилось ему в голосе – тембр звучания, интонация или нечто иное, почти неуловимое.
Полилась тихая протяжная мелодия органа, но, видно, не большого, а комнатного, какие стоят обычно в часовнях и небольших кирхах.
Так как тугая повязка продолжала закрывать Генриху глаза, он по-прежнему ничего не видел, но по специфическому запаху тающего воска определил, что в зале горит множество свечей. Хотя никто не разговаривал, он чувствовал, что в помещении находится много людей. Их едва заметное дыхание, шорохи и еле ощутимое колебание воздуха, вызванное движением человека, – все говорило о том, что Генрих предстал наконец перед теми, к кому стремился, о ком думал и перед кем преклонялся все последние месяцы.
Чья-то сильная рука взяла его за запястье и повлекла за собой. Еще несколько шагов – и Генрих буквально уперся грудью в деревянную преграду. «Стол или высокая тумба», – успел подумать Генрих, прежде чем снова услышал голос.
Замысловатый масонский символ
– Господин, осознаете ли вы исключительную важность для вас того события, которое происходит здесь, в этих стенах?
– Да, осознаю.
– Понимаете ли вы, чтo возникает между мной и вами?
– Да. Понимаю. Тайна.
– Почему вы хотите быть с нами?
– Потому что я долго пребывал во мраке и наконец почувствовал потребность увидеть свет, – четко проговорил заученную фразу Генрих.
Произнеся это, он почувствовал сильное волнение. Генрих только сейчас понял, что именно здесь и сейчас решается его судьба и определяется путь в жизни. Еще минута – и он произнесет слова, которые начнут новый отсчет времени…
Звуки органа-портатива продолжали литься тихой, протяжной мелодией, растворяющейся где-то наверху, создавая ощущение торжественности и отрешенности от всего земного. И только еле слышный стук клавиш и переключаемых органистом регистров говорил Генриху о том, что все это – явь, что он находится в зале и что окружают его земные люди, участвующие в этом священнодействии.
– Вам дозволяется произнести слова Великой клятвы, – раздался откуда-то сбоку властный голос.
Волнуясь оттого, что может ненароком забыть выученные наизусть слова клятвы, Генрих сбивчивым голосом начал:
– Я клянусь честью и совестью, что посвящу все свои силы и все свое сердце идеям человечности. Для этого я буду добросовестно и беспрекословно исполнять свой долг по отношению к моей семье, моей общине, моей стране и сообществу всех людей. Я клянусь исполнять все указания Великого магистра, Мастера и старших братьев, сохранять в тайне обычаи и порядки, установленные в ложе «К мертвой голове и…».
Генрих запнулся. Он лихорадочно подыскивал слова, но название как-то само выскочило у него из головы. Он помнил только первую часть имени – «Мертвая голова». А как дальше – хоть убей, не мог вспомнить.
В зале повисла неловкая пауза. Даже органист стал играть чуть медленнее. Послышался чей-то тихий шепот.
«Так, спокойно. Надо обязательно вспомнить! Название связано вроде с какой-то птицей. Лебедь? Орел? Ястреб? Сокол? Нет, не то! Аист? Фазан… Так, похоже… Фазан, фазан», – лихорадочно перебирал Генрих. От волнения на лбу у него выступили капли пота, а спина под рубашкой стала совсем мокрой. Музыка прекратилась. Он услышал приближающиеся шаги.
– Ну же, Генрих, вспомни! – неожиданно совсем рядом прозвучал знакомый голос. – Вспомни слова клятвы!
Голос был спокойным и доброжелательным. А кроме того, обратившийся к нему человек назвал Генриха по имени, совсем не так, как это было минуту назад. Таинственность и торжественность ритуа ла, так взволн