оровенной Доски почета – а на ней висели фотографии людей все больше серьезных, положительных, не то что голые эпикурейцы и атлеты, красовавшиеся на постаментах. Между статуями располагались отключенные на зиму фонтаны и цветники с замотанными тряпками розовыми кустами. Называлась улица столь же незатейливо, как и та, по коей Алексей и Наташа шли раньше, – им. Ленина. Имелся и памятник Владимиру Ильичу, но стоял он наособицу от голых героев и богов, в скверике. Вдоль улицы росли величественные кипарисы, саженцы которых были подарены Симеизу итальянскими коммунистами в год смерти Ленина.
Над улицей Ленина опускалась к морю гора Кошка. Кошка эта, как всякая прибрежная крымская гора, похожая на животное, пила соленую морскую воду. Но если, скажем, у горы Медведь нельзя было различить глаза, нос, уши и хвост, то у симеизской Кошки все это имелось.
Алексей и Наташа свернули на аллею, ведущую к морю. Она пересекала парк с высоченными, в два обхвата соснами. В конце аллеи, на стрелке набережной, были круглая каменная беседка с колоннами и просторная смотровая площадка. Отсюда вниз, к пляжу, спускалась длинная лестница в три пролета. К этому времени шторм несколько утих, и море плескалось в бухте у треугольной скалы Дива, как вода в тазу. Песочный пляж был ядовито-зеленым от выброшенных штормом водорослей, испускавших резкий животный запах – вроде мужского пота. Алексей и Наташа остановились на площадке солярия, нависшей над пляжем. Вокруг них не было ни души. Бескрайний водный простор, раскачивающийся перед ними, создавал ощущение, что они стоят, держась за поручни, на ходовом мостике огромного каменного корабля, уходящего в море. Да и сам Симеиз, облепивший своими домиками заостренный мыс, напоминал старинный корабль, форштевнем которого была Дива, а парусом – гора Лебединое крыло. Есть ни с чем не сравнимое ощущение, которое дарит человеку вид моря, но каменные громады, обрушенные в воду с небес, рождают еще более высокое чувство: как будто мы присутствуем при втором дне творения, когда Господь отделил воду от тверди и твердь от воды.
– Как правильно мы сделали, что вырвались из Ялты! – сказала Наташа.
– Тем более что нам вряд ли позволят сделать это следующий раз. Готов спорить, что именно сейчас, когда мы совершенно одни и так свободны, во все автобусы и морские катера Ялты входят неприметно одетые люди и предъявляют билетерам наши описания. А может быть, и фотографии. Но когда стоишь здесь, у моря, среди гор, в это невозможно поверить. Какой КГБ? Какая слежка? Зачем – когда вокруг так здорово? А с другой стороны, если бы мы приехали сюда просто так, скучающими туристами, то не воспринимали бы все с такой остротой.
– Что же с нами будет, когда мы вернемся?
Алексей пожал плечами. Он еще об этом не задумывался.
– Ничего хорошего, наверное. Снова слежка. Могут и посадить – меня, конечно. Вас с мамой они не осмелятся тронуть. Но, скорее всего, и со мной они подождут. Ведь им же очень интересно: зачем мы с вами встречаемся, о чем говорим… А знаете что? – Он повернулся к Наташе и взял ее за рукав. – Давайте это используем: будем и дальше встречаться и ездить вот так повсюду, а они пускай за нами таскаются! Неприятно, конечно, когда в затылок тебе дышат эти парни, но ведь от них и так никуда не денешься. Правда, есть опасность, что гэбэшники из наших встреч сочинят заговор и будут бегать за нами не по одному, а толпами. Но мы можем изобразить влюбленных, и они заскучают. Вы не против?
– Только для того, чтобы они заскучали? – с улыбкой подняла на него глаза Наташа.
– Конечно, нет! – расцвел Звонарев. – Как вы можете сомневаться? Это только предлог!
– Звучит заманчиво, – вздохнула девушка. – Но мне нельзя забывать и о маме. Ей-то не с кем встречаться и ездить по побережью.
– Да, конечно, – сказал Алексей, – вы правы. Это я так говорю – для поднятия духа. Но и не без тайной надежды на нечто подобное. Однако, Наташа, как ни хорошо здесь, а надо возвращаться. Если наши преследователи засекут нас в Симеизе, то кому-нибудь из них может прийти в голову проверить местный почтовый ящик.
Он подал ей руку, чтобы помочь преодолеть высокую ступеньку от солярия к лестнице. Когда девушка оказалась наверху, Алексей не отпустил ее ладошку. Наташа бегло глянула на него, но не сделала попытки освободиться.
Так – рука об руку – они пошли вверх по длинной лестнице.
Звонарев проводил Наташу до ее санатория, который находился на улице Свердлова, за знаменитой колокольней храма Иоанна Златоуста работы Торичелли, напоминавшей космическую ракету в стартовых фермах. Никакой слежки за собой обратной дорогой они не замечали – впрочем, особенно и не смотрели, так как устали.
На город уже опустились сумерки. Когда Алексей подошел к собору Александра Невского, стало и вовсе темно, а на очистившемся от облаков небе проступили крупные южные звезды. Подморозило, под ногами хрустели пластинки льда. Звонарев медленно поднимался в гору к писательскому дому, с улыбкой думая о Наташе. Фонари здесь, наверху, горели редко. Дорожка, обсаженная кипарисами и елями, так сильно петляла по склону, что каждый пройденный отрезок пути исчезал за поворотом. Гора Дарсан, в сущности, возвышалась в центре Ялты, но в потемках было полное ощущение, что ты где-то в глуши за городом. Алексей вдруг почувствовал за спиной хруст чьих-то шагов. Он обернулся: никого не было. Звонарев постоял, прислушался. «Показалось». Он двинулся дальше, но не прошел и пяти метров, как опять услышал этот хруст. Алексей снова обернулся. Никого. Если кто-то и шел за ним, то сейчас он остановился за поворотом или нырнул за деревья. А может, это эхо его собственных шагов? Он прошел еще немного, напрягая слух. Точно, это его шаги отдаются в морозном воздухе. Звонарев посмеялся над самим собой и тут затылком ощутил чье-то дыхание. Обернуться на этот раз он не успел. Чья-то сильная рука схватила его за шиворот и втащила в кусты. Алексей рванулся, но получил страшный удар в живот. Он рухнул на колени, тщетно пытаясь вздохнуть, – от дикой боли диафрагма окаменела. Пока он беспомощно хватал ртом воздух, руки его завели за спину и жестко обмотали чем-то гибким и впивающимся в запястья – похоже, проводом.
– Ну, – спросил кто-то ласково, – добегался? Не надо больше бегать.
Звонарев поднял голову. Его обступили три темные фигуры в натянутых по самые брови вязаных шапках – как у того, в аляске. Может быть, он и теперь был здесь, только в другой куртке: в темноте, да еще сквозь желтые круги, пульсирующие перед глазами, было трудно разглядеть.
– Вставай! – Алексея дернули за связанные руки. Он с трудом, опершись на правую ногу, поднялся.
– Пошел! – И толчок в спину, от которого он снова чуть не упал.
Утопая по колено в снегу (здесь, на склоне холма, его было много), больно царапая подмерзшей корочкой щиколотки, он побрел за одной из темных фигур. Двое других шли сзади. Спустились в какую-то впадину, поросшую кустарником, – видимо, на дне этого овражка когда-то протекал ручей.
– Попробуешь крикнуть – пожалеешь, – с угрозой в голосе сказал тот, что толкал его в спину.
Его грубо обыскали – скорее, даже «обшмонали», как говорят уголовники, вытащили бумажник, документы, записную книжку. Один из налетчиков отошел в сторону и стал изучать трофеи, светя фонариком сверху вниз, так что лицо его оставалось невидимым. Пока его шмонали, Алексей вглядывался в лица лихих людей, но не узнал в них ни парня в аляске, ни серого в кепке. «А может, это просто грабители?» – предположил он, но от этого предположения ему легче не стало. Ничего хорошего ждать не приходилось, даже если это были просто грабители. Но очень скоро все выяснилось.
– Куда вы ездили? – спросил тот, что заговорил с ним первым, совсем уже не ласково.
«Это гэбэшники! Убивать они меня не будут: я им теперь, после встречи с Наташей, интересен. Поэтому пошли вы, ребята, на хрен!»
– Какое твое, сволочь, дело? Куда надо, туда и ездил.
«Ласковый» снова ударил его в живот. Алексей уткнулся лицом в снег с задранными за спиной руками.
– Повторяю вопрос. Куда ты ездил? В следующий раз ударю сильнее.
Звонарева подняли за плечи, снова поставили на колени. Он хрипел от удушья, выплевывая снег, из глаз его лились слезы.
– Не бей его больше в живот, – сказал «ласковому» другой. – Слишком долго ждать, пока он оклемается. Лучше по почкам.
– Что тебя связывает с этой девчонкой? Когда вы познакомились? Когда вы договорились встретиться здесь? Зачем? О чем вы говорили? – Вопросы сыпались один за другим. – Куда вы ездили?
– Мы… – Алексей прочистил горло, – мы искали по Ялте других сутенеров и спекулянтов иностранными сигаретами.
Тот, что стоял сбоку, ударил его ребром ладони по шее. В глазах у Звонарева потемнело, острая боль пронзила позвоночник и отдалась в голове. Он покачнулся, но на этот раз не упал. Налетчики зашли за спину Алексею, подняли его связанные руки и с оттяжкой ударили его по почкам чем-то тяжелым и одновременно мягким – наверное, мешочками с песком. Звонарев не удержался, застонал.
– Что, не нравится? – осведомился «ласковый». – А нам ты не нравишься.
Мешочки снова взлетели в воздух и тяжко шмякнулись о спину Алексея. Он тихо выл сквозь стиснутые зубы. После третьего сдвоенного удара истязатели схватили Звонарева за плечи и рывком поставили на ноги. Тот, что изучал в сторонке содержимое его бумажника, документы и записную книжку, спрятал записную книжку в карман, остальное же бросил на снег. Потом он выключил фонарик и подошел к ним.
– Ну что, дозрел? – спросил он у Алексея. – Будешь отвечать? Давай тогда по порядку. Вопрос первый: что сказал тебе полковник Трубачев? Только подробно и без утайки.
Звонарев тяжело, с присвистом дышал.
– Записывайте, – слабым голосом сказал он.
– Вот это другое дело. – Третий налетчик достал из кармана маленький диктофон, в ладонь величиной, – тогда такие были еще в диковинку. – Давай.