Они молчат. Наконец герой, запинаясь, говорит: «Извините, вы меня приняли за кого-то другого. Я…» – «Я готова принять тебя всякого», – тихо отвечает женщина. «Что же это? – думает он. – Старик глухой, а она сумасшедшая?» Бочком, бочком он пробирается к двери. Глаза женщины погасли. «Зачем же ты приходил? – с упреком спрашивает она. – Чтобы мучить меня?» Герой замирает на месте. Действительно, зачем же он приходил? Кто из них более сумасшедший? Он мог разубеждать женщину сколько угодно, доказывать, что он не тот, за кого она его принимает, предъявлять паспорт, но вот ответить, зачем он сюда пришел и уснул на ее диване, он был не в состоянии. Именно с этой минуты герой чувствует себя так, словно фактом своего прихода он взял ответственность за судьбу этой женщины.
На этом месте повесть обрывалась. Сюжет Звонарев не выдумал, он ему приснился – как раз до того места, где он давеча поставил точку. Дальше предстояло сочинять самому. Но отчего-то Алексей колебался. Эта история, подарок Морфея, явилась к нему на распутье, когда он уже стал сомневаться, что сюжет – основная движущая сила прозы. Здесь же первичным был именно сюжет, да еще рожденный в подсознании, а продолжать следовало с помощью литературной игры. Но это было примерно то же самое, как если бы он стал играть в свою дальнейшую жизнь с Натальей. Жизнь можно придумать, но жить ею нельзя. Можно сочинить продолжение сна, но это уже будет не сном. И реальностью это тоже не будет, потому что нельзя пришить действительность к сну, как фальшивый карман к дыре на рубахе. Звонарев со страхом видел, как усложнялось его ремесло, как выталкивало его за границы реальности. Он не мог уже и слова написать в простоте, всюду мерещились смыслы. Каждый следующий шаг в повести казался ошибкой. Он сидел, сгорбившись, перед компьютером, на экране после слов «Ему пришла в голову новая идея» мигал курсор.
Это было ложью. Звонареву никаких идей в голову не приходило. Творчество стало пыткой. Молодость прошла. Семейная жизнь разбилась на мелкие кусочки. Остался только дурацкий светящийся ящик, «Мои документы», мигающий курсор.
Он напоминал Звонареву, что тот обречен продолжать эту повесть – повесть, которую в лучшем случае прочтет горстка таких же литературных калек, как он сам.
На северо-западной окраине Москвы, в бывшем НИИ, пыльной многоэтажке из стекла и бетона, украшенной ящиками допотопных кондиционеров, размещался офис индивидуального частного предприятия (ИЧП) «Кузовков – Секретные расследования».
В одной из двух комнат, той, что побольше, восседал сам Андрей Кузовков. Некогда худое лицо его округлилось, челка поседела, и стал он похож на актера Ивана Бортника. А еще он напоминал мафиози из американских фильмов: одет был цивильно, в рубашку с галстуком, но под мышкой торчала желтая кобура с пистолетом. Пистолет был газовый, но здоровенный, с устрашающей рукояткой, так что сходил за настоящий. Кузовков не имел постоянной «крыши», поэтому всегда, даже если бывало прохладно, сидел в кабинете без пиджака: чтобы гости и клиенты видели, насколько он крутой. Кроме него, в этой комнате располагались его заместитель по «оперативной части», отставной полковник МВД Иван Платонович Зубов, или попросту Платоныч, бухгалтер и несколько приходящих агентов, плечистых парней с сумрачными взглядами.
Оперативная часть ИЧП «Кузовков – Секретные расследования» была, в сущности, детективным агентством – впрочем, своеобразным, подстать эпохе с ее засильем посредников во всех областях. Платоныч, используя старые связи, пробил договор между ИЧП и Информационно-аналитическим центром МВД об оказании «Секретным расследованиям» «информационных услуг». На практике это означало следующее: какой-нибудь незадачливый бизнесмен, которого «кинули» партнеры и исчезли, обанкротив свою фирму, обращался за помощью к Кузовкову, прочитав его объявление в рекламной газете. Кузовков посылал запрос в Информационно-аналитический центр, и там, если в компьютерной картотеке были данные о реальном местонахождении «кидал», предоставляли их за определенную мзду. Кузовков предлагал обманщикам расплатиться, а если они отказывались, приходила очередь действовать плечистым агентам.
Кроме оперативной части, в ИЧП существовала еще литературно-издательская. Ею заведовал Звонарев. Он сидел в соседней комнате, вместе с работниками кузовковского издательства «Секретные расследования», которое занималось выпуском ежемесячного журнала с таким же названием и – реже – книг, преимущественно самого Кузовкова. Впрочем, выпустил он и две книжки Звонарева.
Кузовков проводил летучку. Накопились проблемы. Накануне выборов президента в одной из северокавказских автономий тамошняя оппозиция обратилась в «Секретные расследования» с предложением выпустить специальный номер, направленный против действующего президента, известного по кличке Дед. Платили хорошо, гарантировали распространение в республике. Кузовков отправился в автономию, получил из рук оппозиционеров компромат на Деда, ел шашлык и пил вино из рога на берегу горной реки, танцевал пьяным лезгинку, а вернувшись, с помощью Звонарева и его людей быстро выпустил спецномер. Но и Кузовков, и оппозиционеры поспешили. Им казалось, что чем раньше номер будет в республике, тем лучше, так как журнал – не газета, его раскупают медленней. Поэтому они завезли его не за две недели до выборов, как положено по законам пиара, а за два месяца. Журнал хорошо пошел, попал даже к самому Деду. Будучи по генотипу восточным мудрецом, а по жизненному опыту искушенным партийным интриганом, Дед не стал изымать из продажи «Секретные расследования», как это сделал бы на его месте более молодой и менее опытный кавказский президент.
Он послал в Москву людей, которые по-восточному ласково, не повышая голоса, объяснили Кузовкову, что за оставшееся до выборов время нужно выпустить такой же номер – но теперь в поддержку Деда. Столь же ласково Кузовкову намекнули, что в случае отказа формы его личного бытия примут несколько иные очертания – менее, что ли, материальные. Покосившись на рукоятку бесполезного пистолета (плечистые ребята отсутствовали), Андрей с доверительно-интимной интонацией сообщил гостям, не притрагивавшимся к его коньяку и чаю, что у него нет на новый выпуск денег. «Мы понимаем, – степенно кивнули восточные люди. – Сколько нужно?». Кузовков назвал, по своему обыкновению, сумму, в два с половиной раза бо́льшую, чем стоил оппозиционный номер. Гости тонко улыбнулись и назвали свою сумму, лишь в полтора раза превышавшую необходимую. Но они не знали Кузовкова. Неподдельно опечалившись, он сказал, что не в состоянии идти на сотрудничество, приносящее убытки. «Ваши соперники придут и скажут, что я должен вернуть деньги, потраченные ими на спецвыпуск напрасно. И это будет справедливо. Где же я их возьму? Поэтому я их закладываю в смету». Люди Деда подумали, пригубили коньяку и спросили: «А если они не потребуют этих денег? Вы нам их вернете?» – «Конечно, нет! – засмеялся Кузов. – Хороший делец не возвращает денег и не берет их обратно. Я прошу не страховой залог, а плату за риск. Сегодня вы пришли со своими изысканными угрозами, завтра придут они, а я-то что должен делать? Или вы думаете, что ко мне до вас не приходили недовольные? У меня же журнал компроматов, это мой бизнес! Как же я, по-вашему, выхожу из положения? Естественно, у меня есть связи в МВД и ФСБ и есть знакомые, для которых человек – всего лишь движущаяся цель в перекрестье прицела. Я лучше заплачу этим специалистам, причем отнюдь не всю сумму, так как цена на людей упала. У меня даже останутся деньги, чтобы повторить заказ. – При этом Кузовков выразительно посмотрел на гостей. – Давайте сразу внесем ясность в наши отношения. Я принимаю ваше предложение не потому, что испугался вас, а потому, что хочу с вашей помощью заработать. Я раньше не знал ни вас, ни вашего президента и ничем вам не обязан. Вы не были моими клиентами. Если же вы хотите ими стать, то должны платить деньги, как и ваши противники. Лишнего я не беру, а себе в убыток не работаю. Так и передайте вашему начальству».
«Мы согласны», – помолчав, сказали внимательно выслушавшие его визитеры, которым, очевидно, выделили достаточно денег для «Секретных расследований», просто им хотелось побольше отсыпать для себя из этой кучки.
«Восток, Алеха! – говорил потом ошеломленному Звонареву Кузовков, сохранивший драгоценные материальные формы своего бытия и при этом обстряпавший выгодное дельце. – Как я это дело люблю! Это тебе не американские гнусности типа «Я вышибу тебе мозги!», «Ты покойник!» Как это грубо, примитивно! Ну нет у америкосов евразийской духовности! Ты уважь человека, прежде чем вышибить ему мозги! Ты поговори с ним, выслушай его. Смерть и так груба, немилосердна, зачем же тыкать человека в эти мозги? Другое дело – Восток!»
Правда, на этот раз Кузовков на свой любимый Восток почему-то не поехал, предпочел получить материалы от людей Деда в Москве. Алексей и его сотрудники, тоже не желая менять формы своего презренного бытия, подготовили «альтернативный» номер еще быстрее, чем первый. Его сдали в типографию, и сегодня пришел «сигнал».
Оба кавказских выпуска лежали на столе перед Кузовковым. Едва успев появиться, они сразу же стали библиографической редкостью.
Люди Деда настояли, чтобы у них был одинаковый номер. Но Кузов, со свойственной ему изворотливостью, схитрил. Первый, оппозиционный выпуск, был помечен № 4, второй, апологетический, № 4–5. На обложке того и другого красовался Дед в профиль и анфас соответственно. Передовица № 4, под рубрикой «Политическая сцена», имела название «Блеск и нищета президента» и открывалась утверждением: «Нельзя признать нормальным, что республика стала более чем на 70 процентов дотационной, а ее руководство вместо разумного хозяйствования и управления занято выбиванием средств из федерального бюджета. Своих сограждан президент республики и его правительство поставили на грань социального и духовного обнищания».
Передовица № 4–5, под той же рубрикой называлась более лаконично, но веско: «Президент» и начиналась так: «Наша республика с ее многонациональным, добрым, гостеприимным и трудовым народом, развитой промышленностью и сельским хозяйством, огромным научным и культурным потенциалом по праву признана одной из наиболее развитых республик в Российской Федерации».