Обхватив картину по бокам, так, что рама затрещала, Коля, злобно сопя, потащил ее к двери, сопровождаемый бормотанием чайного короля:
– Осторожнее, осторожнее! Это же Коган!
Подождав, когда захлопнется дверь «предбанника» за «Старорусским чаем», проходимцы из «Секретных материалов» упали на стулья и захохотали что было мочи. Отсмеявшись, Звонарев, зная по опыту, что сейчас Кузовков запрет текилу в сейф и предложит обмывать сделку приднестровским коньяком или просто водкой, щедро плеснул себе «Ольмеки».
– Вот гад, – проскрежетал Андрей, отнимая у него бутылку. – Уничтожает под шумок представительские напитки. А впрочем, есть повод погулять! Грабьте, пейте! Однова живем! Катерина, иди сюда! Платье можешь не удлинять!
– Обойдетесь! Может, прикажете еще раздеться? И на столе станцевать? И все за одну зарплату, которой вы все время попрекаете?
– Нет, сначала пусть он сам разденется, как обещал, – предложил Звонарев.
– Он нэ можэт, – голосом артиста Фрунзика Мкртчяна из «Кавказской пленницы» сказал Платоныч. – У нэго цэллюлит.
Катя зашлась от смеха.
– Ничего, – со сладкой улыбкой ответил Кузовков, – я куплю себе лечебные колготки, которые рекламируют по телевизору, буду носить их полгода, не снимая, – и целлюлита как ни бывало! А тебе, Платоныч, куплю свечи от геморроя толщиной в руку, специально для бывших ментов! Чтобы, значит, привыкал. А то, не дай бог, попадешь на зону, тяжело тебе будет с непривычки!
– Тэк-с, пошли казарменные шутки, – констатировал Алексей. – Но за ними вы, господин Кузовков, хотите скрыть проблему, о которой вовремя упомянула Катя. Не пора ли нам повысить зарплату, учитывая успех сегодняшней жульнической сделки и договоренность с Липским о рекламе? Ведь Корешков всем нам подарил картину, а не тебе одному.
– Я так и знал, – философски кивнул Андрей. – Дашь ему текилы, так он тебе и в карман залезет. Как все-таки алчны эти так называемые писатели! Я тебе анекдот подходящий расскажу. Едет новый русский в шестисотом мерсе к себе на дачу, а на обочине дороги стоит какое-то чмо с плакатиком: «Подайте писателю!». Новый русский останавливается, читает надпись по складам, а потом спрашивает: «Что же ты пишешь, писатель?» – «Я прозаик!» – гордо отвечает тот. А бизнесмен говорит: «Про жизнь надо, а не про заек!» Пишите про жизнь, господин Звонарев, и будете грести бабки лопатой!
– Сейчас все брошу, оставлю тебе, жмоту, «Альмеку» и пойду писать про жизнь! Может быть, про твою мошенническую жизнь? Но «Милый друг» и «Наш человек в Гаване» уже написаны. И насчет лопаты бабок позвольте не согласиться. Что-то наш чайный император раскошелился не на честное реалистическое полотно, а на этот убогий и бредовый «Труп гармонии»! Однако вы все время уходите от вопроса о жалованье, Андрей Васильевич. Почему бы это?
Кузовков повернулся к Зубову, не признававшему никакой текилы – только отечественные водку и коньяк.
– Видишь, Платоныч, почему мы никак не можем раскрутиться на полную катушку? Внутренний саботаж! Он уже забыл о нашем спецпроекте, о компьютерной программе, за которую надо платить. Ему только подавай деньги! Наемник! Ландскнехт!
– О, как я эти деньги люблю и уважаю! – заныл под смех компании Звонарев. – Но не могу не признать, хоть и со скрежетом зубовным, что в сцене торга с Липским наш «милый друг» был неподражаем. – Он поднял стакан с текилой: – Твое здоровье, Васильич!
Упомянув «Милого друга», Алексей попал в точку. Кузовков развелся с первой женой точно так же, как и герой Мопассана. Был он тогда женат фиктивно, ради московской прописки. «Жена», в однокомнатной квартире которой были прописаны еще отец, мать и сестра, проживавшие на самом деле в частном доме в Подмосковье, получила с помощью мнимого замужества трехкомнатную квартиру и сдала, как и было условлено, за умеренную плату одну комнату Кузовкову. Однако вскоре у нее завелся возлюбленный, бывший «афганец». Выяснилось, что у него серьезные намерения – надо полагать, главным образом относительно жилплощади, потому что «жена» Кузовкова особой красотой не отличалась. Некоторое время «афганец» недовольно косился на законного мужа, а потом, не считаясь с тем, что Андрей тоже «афганец», собрат по оружию, предложил ему выметаться из квартиры, угрожая в ином случае разоблачить аферу с фиктивным браком. Будучи ростом с Кузовкова, но в два раза шире, обещал он еще выбросить его из окна. Не знал сожитель «жены», что Кузовкова такой воздушной прогулкой не удивишь, а уж по части разоблачений вообще нет ему равных!
Не долго размышляя, Андрей разработал план оборонительной операции в духе незабвенного Жоржа Дюруа. Он позвал на помощь Звонарева. В один прекрасный день, за полчаса до того, как любовник обычно появлялся у «жены», они спрятались во дворе за гаражами. Когда «афганец» пришел, они выждали еще полчаса, а потом Алексей позвонил из телефона-автомата в милицию и сообщил: «У нас здесь человека убивают, выезжайте немедленно!» – и продиктовал адрес. После этого Кузовков со Звонаревым вошли в подъезд и стали ждать. Как только они увидели из окна патрульную машину, бегом поднялись наверх. Андрей тихо отомкнул своим ключом дверь, оставил ее полуоткрытой, прислушался, подмигнул Алексею, услышав бурлацкие стоны «жены», ворвался в ее спальню и влепил в ухо «афганцу». Ошеломленный любовник, не прикрывая срама, ринулся на «мужа», сослепу пропустил еще удар – в челюсть. Кузовков, впрочем, не думал особо сопротивляться: в его план входило быть побитым. Алексей, наблюдавший за семейной драмой с порога спальни, дал «афганцу» нанести пару хороших ударов Кузовкову в лицо, потом бросился их разнимать. Тут, под пронзительный визг «жены», закутавшейся в простыню, и появилась милиция. Рассвирепевшему «афганцу» кровь основательно бросилась в голову, два мента никак не могли оттащить его от Андрея, в то время как Кузовков закрывал лицо руками и стонал: «Как я устал от этих измен! О, как я устал от этих измен!»
Напрасно «жена» кричала потом, что Кузовков брачный аферист, что он все это специально подстроил и тому подобное. Один из ментов устало ответил ей: «Вам следовало заявить о фиктивном браке раньше, а не после того, как муж застал вас в постели с любовником. Теперь вам никто не поверит». Второй же мент, допрашивая один на один Звонарева, сказал с усмешкой: «Ребята, вы, конечно, все это подстроили. – И добавил не без восхищения: – Но подстроили здорово, не подкопаешься!» Видимо, будучи лимитчиком, он сам не имел постоянного жилья и решил взять опыт Кузовкова и Жоржа Дюруа на вооружение.
Наутро Андрей пошел в поликлинику, зафиксировал там следы от побоев (под глазом и на скуле). Принеся справку в милицию, он узнал, что любовник «жены» сделал то же самое: правда, поскольку явных синяков и ссадин на его лице не было, он симулировал сотрясение мозга. Но это уже не имело для него особого значения. Суд, как и предрекал один из ментов, не принял во внимание доводы прелюбодеев, оштрафовал «афганца» и запретил ему появляться в квартире Кузовкова после 23.00. Андрей спокойно развелся с «женой», потом столь же спокойно разменял квартиру. Бывшая «жена», словно жадная пушкинская старуха, снова оказалась в однокомнатной квартире, сам же он въехал в двухкомнатную, потому что как член Союза писателей (дело было еще в советское время) получил справку, что имеет право на дополнительную площадь 20 квадратных метров – кабинет.
Чокаясь с Андреем, Звонарев подумал: то, что в жизни Кузовкова было фарсом, забавной авантюрой, в его собственной жизни обернулось трагедией.
В разгар веселья появился Виктор Лупанарэ, раздобревший и полысевший. Он колесил по Москве на своей «иномарке» – украинском автомобиле «Таврия» (он же «Запорожец»), объезжая места, где он рассчитывал срубить бабок. У него было необыкновенное развитое чутье на деньги. Вот и сейчас он угадал, что в «Секретных расследованиях» пахнет гонораром. Лупанарэ опубликовал в знаменитом четвертом номере очерк «Откровения шпионки» – о своей якобы знакомой, которая уехала в Израиль, попала в интимный салон, обслуживала местных солдат по десять долларов за сеанс, потом сбежала, обокрав богатого клиента, оказалась почему-то в Бирме, где некто Рокки завербовал ее в ЦРУ. «Откровения шпионки» блистали такими перлами: «Моего лучшего связного Кво-Ланга ранили и полуживого закатали в асфальт. На что его родная мать заметила: “Если бы он бился как мужчина, его бы не пристрелили как собаку”».
Прямо с порога, быстро оценив ситуацию, Виктор потребовал свой гонорар.
– Еще один, – поморщился Кузовков. – Ты видишь, мы отдыхаем? Рабочий день закончился. Садись, выпей водочки.
Но Лупанарэ предпочитал водочке деньги.
– Андрюха, не жилься, деньги нужны – край! Я же вижу, у тебя есть!
Кузовков никому еще не платил гонорар за четвертый номер, бухгалтерша даже ведомость не подготовила, но он размяк, отмечая сегодняшний успех, и не имел сил сопротивляться натиску Лупанарэ. Кряхтя, он полез в карман и отсчитал Виктору двадцать долларов.
– И это все?! – завопил Лупанарэ. – Да мне в «Новой Москве» за такой очерк сто баксов платят! Я за песню получаю пятьсот!
– Ну, вот и иди в свою «Новую Москву», – равнодушно ответил Андрей. – Твоя шпионка с двух клиентов столько получала, сколько ты – за одну публикацию. Не нравится, давай деньги обратно. Зачем тебе пачкаться о такую мелочь? Я тебе гонорар журналами выдам. Что же касается песен, то я не Лайма Вайкуле, мне они без надобности. – Он попытался взять из рук Виктора деньги, которыми тот размахивал, будто краплеными картами, изъятыми у шулера.
Но Лупанарэ тут же спрятал «зеленые» в задний карман джинсов и подсел к столу, чтобы чего-нибудь пожевать на дорогу, – спиртного он за рулем не употреблял, уважая правила дорожного движения.
Кузовков не любил Лупанарэ как поэта, а как авантюрист к авантюристу – испытывал к нему тайную симпатию. Конечно, Вите до Андрея было далеко, но и он однажды провел комбинацию в кузовковском духе, на грани фола, хитроумную и изящную. В конце перестройки Лупанарэ выпустил в издательстве ЦК КПСС «Плакат» (перещеголяв тем самым Звонарева, опубликовавшего свою «страшную» книжку в комсомольском издательстве) сборник древнеяпонской эротической поэзии в собственном переводе. Книжка открывалась предисловием некоей Виктории Кара-Вагинян, утверждавшей, что «любовные танки» переведены на русский язык с японского издания, сделанног