В этом русском человеке, несгибаемом, отчаянном, смелом, было заложено так много, а умер он, сражаясь за аферу, о которой трудно было сказать наверняка, что послужит она благому делу… Жизнь его была как гигантский слалом, в котором он закладывал головокружительные повороты. Казалось, уже не существует ситуаций, из которых не вывернулся бы Кузовков, – так часто он это делал. Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел… Но во всяком везении есть высший смысл: ведь если сегодня человек увернулся от кирпича, летящего ему на голову, стало быть, судьба уготавливала ему что-то серьезное завтра? Так неужели она хранила его для того, чтобы подставить под пули наймитов Немировского?
Что осталось от его кипучей энергии, от его необыкновенной способности выходить сухим из воды, когда он ушел? «Секретные расследования»? Но кто теперь будет ими заниматься? Стихи? Но их мало кто читал и любил…
Зачем жил этот столь неординарный человек? Что дал он своим детям, мальчику и девочке, с такой сжимающей сердце серьезностью стоявшим со свечками на отпевании? А их веселый папка – в гробу, окоченевший, с черной повязкой на глазу… Как будет без Андрея поднимать детей его вдова – красивая, рано располневшая женщина, всегда имевшая несколько испуганное выражение лица – наверное, от жизни со столь необычным человеком? Теперь это выражение прошло – тяжелое бабье горе, как судорога, свело ее лицо…
Было вроде бы у Кузовкова друзей и приятелей – пол-Москвы, а на похороны пришло человек двадцать… В годину всеобщего развала он стал государственником – но государство, если оно еще существовало, этого даже не заметило… «Убит глава частного детективного агентства и редактор криминального журнала», – так об этом сообщило телевидение. Словно о бандите, погибшем в очередной разборке.
И лишь военкомат хлопотами кузовковских однополчан-«афганцев» прислал на похороны почетный караул… Оркестр заиграл над могилой ельцинский гимн, к которому так и не удалось сочинить слов. Солдаты клацнули затворами, трижды дали залп из карабинов. Зубов слушал с побагровевшим лицом. Едва музыканты закончили, он подошел к ним.
– Что вы играете? Он не под этим гимном сражался. И умер не за этот долбаный гимн. Давайте «Союз нерушимый». Я доплачу.
Музыканты с готовностью кивнули и заиграли старый гимн, который знали лучше нового. Платоныч, крепившийся с самого утра, заплакал. Бойцы почетного караула вопросительно глянули на своего старшего лейтенанта. Тот посмотрел по сторонам и приказал:
– Заряжай.
Снова клацнули затворы. Треснул залп.
«Даже на похоронах Андрюха был не как все, – подумал Звонарев. – Лег в могилу под два гимна».
Загремели камешки по крышке гроба. Могильщики заработали лопатами. Кто-то тронул Алексея за локоть. Он оглянулся – это был Петров в неизменном сером костюме, но с черной повязкой на рукаве.
– Отойдем на минутку, – предложил он.
Звонарев, погруженный в свою печаль, нехотя поплелся за фээсбэшником по гравийной кладбищенской дорожке. Остановились у здоровенного обелиска, на котором был высечен во весь рост кавказец с пухлыми борцовскими плечами, а ниже – одно-единственное слово: «Гамлет». Так, надо полагать, звали усопшего.
– Что с компроматом? – тихо спросил Петров.
Алексея тошнило от одной мысли об этом «компромате», из-за которого только что лег в сырую землю Андрюха. Проклятые двести долларов, которые Звонарев получил от него в качестве гонорара за «телефонный диалог», он решил после поминок сунуть куда-нибудь под скатерть в квартире Кузовкова. Журнал стал тоже Алексею противен. Если он и занимался им последние два дня, то лишь для того, чтобы продать тираж и отдать выручку кузовковской семье, как они договорились с Зубовым. От предложения Платоныча возглавить журнал и агентство, пусть даже временно, он категорически отказался: во-первых, потому что Кузовков в своем жанре был незаменим, а во-вторых, никогда у него не лежала душа к этим «Секретным расследованиям» – работал ради заработка да оттого, что главным редактором был его давний друг.
– Ну что? – нехотя ответил Звонарев. – «Роспечать» свои обязательства выполнит, журнал поступит подписчикам. Но продавать в розницу его уже никто не хочет: сам понимаешь, Немировский поработал. А может, люди просто боятся.
– Ну, с розничной продажей мы поможем, – пообещал Петров. – Кое-кто обязательно возьмет. Но для настоящего резонанса, чтобы по ходу подключилось и телевидение, одного журнального тиража мало. Что там за заминка с газетой? Висюлин, главный редактор, намекает, что ему нужен какой-то пароль… Что еще за пароль?
– Обыкновенный компьютерный пароль, чтобы открыть дискету с текстом и компакт-диск с аудиозаписью. Его знал только Андрюха. Ну, положим, дискета Висюлину не нужна: я ему просто журнал могу дать. Но он обязательно хочет иметь и запись.
– Так что же – у вас другой нет?
– Представь себе, нет. После сдачи пленок в типографию Кузовков все материалы спрятал, а куда – никто не знает. А в редакции если что и было, то пропало после наезда людей Немировского. Но, мне кажется, Висюлин настаивает на предоставлении записи потому, что боится за свою шкуру и не хочет выполнять договоренности.
– Нет, не потому, – твердо заявил Петров. – Мы провели работу с Висюлиным, на которого у нас кое-что имеется, и гарантировали ему безопасность. Он действительно готов напечатать материал, но ему нужна запись, чтобы соблюсти требования закона.
– Так за чем же стало дело? Дайте ему свою запись!
– Нет, – покачал головой фээсбэшник. – Когда вы вылезли со своим компроматом поперед батьки в пекло, мы решили вас пропустить. Но из-за этого изменился характер нашей операции. Теперь она завязана на вашей публикации. Немировский должен потратить на вас весь свой пропагандистский боезапас, доказывая, как водится, что это фальшивка, а потом в дело, один за другим, вступят наши материалы. И он уже не отвертится.
– А нельзя ли поменять план операции? Перед смертью Кузовкова, конечно, все меркнет, но и после нее мне не хочется играть роль живой приманки.
– Можно было – до того, как ваш тираж поступил в «Роспечать», и до того, как убили Кузовкова. Теперь же, хотим мы этого или не хотим, компромат небольшим тиражом дойдет до людей. Им уже будет известно, что редактор журнала, где он напечатан, убит переодетыми в омоновскую форму неизвестными. Посуди сам: как нам начинать параллельную операцию, игнорируя эти факты? Нет, теперь надо доводить до конца начатое.
– Только не говори мне про гражданскую ответственность, ладно? – попросил Алексей, с тоской глядя на увеличивающийся холмик над могилой Кузовкова и вспоминая Черепанова. – Надоели эти ваши заверения в том, что все зависит от нас, простых обывателей! Если бы вы хотели, вы давно бы разобрались со сволочью вроде Немировского.
– А мы вас и не просили выскакивать с компроматом, – ровно, не теряя терпения, говорил Петров. – Вы сами, не спросясь, влезли в большую политику. А теперь что же – на попятную? Так не годится. Алексей, это не просто интриги. По нашим агентурным данным, в конце лета готовится вторжение боевиков из Чечни в одну из северокавказских республик с целью отколоть ее от России. Если это случится, начнется цепная реакция развала, как было с большим Союзом в девяносто первом году. Вдохновителям сепаратистов, прежде всего Немировскому, надо дать по рукам, чтобы другим неповадно было. Я понимаю, – он кивнул на могилу, – что эта картина не прибавляет у тебя энтузиазма. Но ведь Кузовков был твой друг и единомышленник. Неужели он умер напрасно? Ты должен сказать мне этот пароль.
– Да не знаю я никакого пароля! – зло зашипел Звонарев. – Если бы знал, сам бы позвонил Висюлину! Не веришь – иди спроси у Платоныча. Андрюха ему доверял, как себе, а он этого гребаного пароля тоже не знает.
Петров опустил голову. Он выглядел искренне расстроенным.
– Конечно, мы бы могли расшифровать его, – пробормотал он, – но быстро это не получится, будет упущено драгоценное время… – Он задумался, потом на его лице мелькнуло что-то вроде надежды. – Слушай, из нашего опыта мне известно, что эти пароли не берутся с потолка, обычно это какие-нибудь значимые слова или фразы, звучащие в ходе дела. Не припомнишь ли ты чего-либо подобного? Ну, может быть, Кузовков употреблял какое-нибудь особое словечко в отношении компромата…
Алексей пожал плечами, глядя, как на готовый могильный холмик укладывали венки. Надежда, жена Кузовкова, некрасиво открыв рот, упала на колени перед могилой. Платоныч и Павел пытались ее увести. И тут Звонарева осенило.
– Да, – сказал он, – я знаю пароль. «Возмездие неотвратимо».
На следующий день Звонарев написал свой первый и последний приказ в качестве и. о. главного редактора: отправил всех своих сотрудников, включая Катю и приходящего корректора, в отпуск, не оставив даже дежурного редактора, как того хотел Кузовков. Он посоветовал им на месяц исчезнуть из Москвы, чтобы не терзала их прокуратура и милиция по поводу «компромата». Пусть отдувается выскочка Висюлин, коль уж его прикрывает ФСБ. На хозяйстве оставался один Платоныч, формально не имеющий никакого отношения к журналу, так что с него взятки гладки.
Тем не менее, прощаясь с Платонычем, Алексей ощущал нечто вроде угрызений совести. Оказалось, что их дружба, корпоративная солидарность, веселое мужское братство держались исключительно на Кузовкове. А нет Кузовкова, так и не о чем им с Зубовым говорить, настолько разные они люди… Платоныч был патриотом «Секретных расследований» – и детективного агентства, и журнала, а Звонарев всегда относился к ним как к хохме, которой по иронии судьбы суждено стать реальностью.
– Может, тебе тоже куда-нибудь на время уехать? – спросил Звонарев, не глядя в глаза Платонычу.
– Да нет, – ответил он, не отводя своего взгляда. – Мне здесь еще кое-что надо…
– По-прежнему надеешься выйти на след убийц Андрюхи? Думаешь, это в принципе осуществимо?
Зубов пожал плечами.