— Что тогда? — заинтересованно спросил Бурцев.
— Ничего. Разве имею я право препятствовать желаниям своей возлюбленной? Нет у меня такого права! Я распахну свое сердце для благородной печали и возвышающих истинного рыцаря страданий, но ни словом, ни взглядом не попрекну Ядвигу.
Нет, это уже даже не донкихотство! Мазохизм какой-то! Любовное самоедство, блин…
Глава 45
Бурцев был озадачен не на шутку. Долго думал, как бы этак поделикатнее сформулировать следующий вопрос. Так и не придумал. А хотелось бы определенности в подобных вещах… В конце концов, он махнул рукой на приличия, спросил прямо, в лоб:
— Но ведь если ты, Вольфганг, нам никак и ничем не воспрепятствуешь, то в итоге не ты, а я затащу красавицу Ядвигу в свою постель.
— Не смей так грубо выражаться о моей даме сердца, Вацлав!
Левая рука немца уже лихорадочно шарила в поисках меча.
— Молчу-молчу. Прости, дружище, и успокойся. Я просто имел в виду…
— Я понял, что ты имел в виду. Но воистину странно звучат твои слова. Каждый рыцарь знает: суть служения даме сердца заключается не в тайной надежде обладать ею, а в чистой и непорочной любви, чуждой плотским утехам. Прекрасная дама может быть женой другого. Она может иметь десяток любовников или два десятка детей, но ее образ по-прежнему будет вдохновлять истинного рыцаря на величайшие подвиги.
Бр-р-р! Не одна Аделаида, выходит, рехнулась тут на почве рыцарских романов.
— Да, кстати, о подвигах! — благородный Вольфганг фон Барнхельм встрепенулся. Еще раз звучно икнул. Срыгнул. Затем без стеснения пустил газы. Ох, не впрок пошло бедолаге хваленое рейнское. Нельзя же вливать в себя столько, да на голодный желудок! А потом еще и вести возвышенные речи о большой и чистой любви.
— А что подвиги?
— Ты ведь, Вацлав, до сих пор не рассказал, каким образом одержал славную победу над фон Бербергом. Ясь говорит, будто вы отказались от турнирного оружия мира. Выходит, ты бился с вестфальцем насмерть? И одолел его, несмотря на помощь демонов ада?! А как он принял смерть? От копья или меча? Конным или пешим? Достойно рыцаря или моля о пощаде?
— Вообще-то, насколько мне известно, фон Берберг выжил…
— О, как благородно с твоей стороны! Ну, рассказывай, рассказывай же!
Глаза Вольфгана горели. Рейнец устроился поудобнее на покрытой тряпками соломе, закутался в одеяло, прислонился спиной к высокому борту саней. Кажется, рыцарь приготовился слушать, как минимум, эпическую балладу о величайшем сражении всех времен и народов. Увы, Бурцеву порадовать собеседника было нечем. Он ответил просто и коротко:
— Я дал ему в морду.
Лицо фон Барнхельма вытянулось.
— Копьем? Мечом? Секирой? — с надеждой спросил он.
— Нет. Вот этим, — Бурцев сжал кулак в латной рукавице.
Вольфганг поморщился:
— Какая вульгарность! Вы что же, дрались, подобно трактирной швали, без оружия?
— Почему же, сначала бились на мечах. Ну, а потом… Так уж вышло, Вольфганг. Клинок у меня сломался.
Бурцев виновато развел руками.
— Жаль, — печально и разочарованно произнес германец. — Сразить противника ударом кулака — это совсем не романтично. Такую победу никогда не воспоют миннезингеры. Но с другой стороны… Возможно, Фридрих фон Берберг и не заслуживает чести пасть от рыцарского меча или копья.
Бурцев промолчал. Лично он предпочел бы, чтобы вестфалец в сегодняшней драке напоролся на остро заточенную сталь.
— А знаешь, что я сейчас подумал? — рейнец продолжал старательно морщить лоб. Язык мальчишки едва ворочался. — Наверняка, ведь переломить твой клинок фон Бербергу тоже помогли силы ада. Поверь, уж мне-то известно: боевые мечи так просто не ломаются. Да, между прочим… Негоже благородному рыцарю ходить без оружия. Возьми-ка вот меч Яся — дарю от чистого сердца. В знак признательности за твою победу над моим… над нашим общим врагом.
Щедрый подарок! И главное — своевременный! Отказываться Бурцев не стал — не дурак. Без меча сейчас ему разгуливать — действительно, последнее дело.
Клинок оруженосца Вольфганга лежал в неказистых деревянных ножнах. Меч оказался груб, прост, короток — гораздо короче тяжелых рыцарских тесаков — и совершенно не обременен украшениями. Но при этом совсем неплох: добротная сталь, хорошая заточка, великолепная балансировка…
— Ну, спасибо, Вольфганг! А Ясь-то твой не обидится?
— С чего ему обижаться? Меч этот я добыл в честном поединке с прусскими язычниками. А Яське отдал, чтоб на поясе носил для красоты и важности. Но сколько ни бился — научить его владеть клинком так и не смог. Ясь ведь сызмальства приучен к секире. Вон она — под санями лежит.
Рыцарь небрежным кивком указал меж салазок. Оттуда — из вороха грязного тряпья — в самом деле, торчала толстая рукоять здоровенного боевого топора.
— В общем, без надобности нам нынче этот меч. И на торжище не выручишь за него много. Так что спокойно забирай клинок себе и владей им.
— Господин! Господин! Она идет!
Смешной нескладный Ясь с улыбкой до ушей вприпрыжку бежал к ним. Легок на помине!
— Кто идет? — нетрезвый рыцарь уставился на слугу мутным взором.
— Ваша дама сердца! Вы же сами посылали за ней. Я встретил прекрасную Ядвигу Кульмскую возле ристалища.
Вкрадчивым шепотом Ясь тут же быстренько добавил:
— Могу ли я теперь выпить кружечку из вашего бочонка?
— О! Ах! — Вольфганг поспешно сунул свою огромную кружку оруженосцу.
Тот трясущимися руками подхватил жбанчик и мгновенно припал к недопитому вину.
Фон Барнхельм попытался было подняться, но хмель коварного рейнского шибанул беднягу не хуже вестфальского копья. Не поддержи Бурцев влюбленного рыцаря, Вольфганг непременно рухнул бы в кучку конского навоза. К счастью, конфуза удалось избежать. Но лишь на время. На весьма непродолжительное время…
Знакомое хихиканье заставило его отпустить фон Барнхельма. Бурцев, напрочь забыв о рыцаре, удивленно поднял голову.
Хихиканье стихло. Молодая рыжеволосая девушка, стоявшая перед ним, растерянно ойкнула. Небедное платье с длинным — до носков туфель — подолом и узкими шнурованными по самые кисти рукавами выдавали знатную горожанку. С пояса девицы свисал туго набитый кошель. В руках барышня держала небольшую корзинку. И — хлоп-хлоп — все хлопала своими пышными ресницами.
— О несравненная! — только и смог вымолвить Вольфганг, сидя на конских «яблоках».
У Бурцева не достало сил и на это. В изумлении он глядел на Ядвигу Кульмскую. Та пялилась на него. Несколько секунд молчания. Узнавание, удивление, радость…
— Ва-цлав?! Ты?!
Пухленькие губки раздвинулись в улыбке. На щеках проступили очаровательные ямочки.
— А? О? — Вольфганг окончательно лишился дара речи. Рыцарь тупо пялился то на свою даму сердца, то на Бурцева. Ясь, пользуясь всеобщим замешательством, тихонько отступал с кружкой господина к бочонку рейнского.
— Ядвига?!
Да, не узнать эту жизнерадостную милую веселушку было невозможно. Именно она прислуживала Аделаиде, плененной Казимиром Куявским, в доме легницкого купца Ирвина. Именно с ней Бурцев едва не разделил ложе. Именно ее руки выпихнула его в окно, помогая сбежать от разъяренных казимировых слуг. Но как простая служанка из Легницы стала знатной дамой Ядвигой Кульмской?!
Пьяный Вольфганг настойчиво завозился внизу. Бурцев опомнился, рывком поставил рыцаря на ноги.
— Вы зна-а-акомы? — непослушным языком проговорил фон Барнхельм.
— Да… немного, — замявшись, ответил Бурцев. — Я в свое время тоже был пленен красотой твоей дамы сердца.
— О, да!
Стоять Вольфгангу было нелегко, и рыцарь бухнулся на одно колено. Заикаясь от смущения и рейнского, он попытался оправдаться:
— Ваш вид, прекрасная госпожа, любого свалит с ног. К тому же мои раны…
Ядвига даже не взглянула в его сторону. Пьяного бормотания влюбленного рыцаря она, похоже, не слышала вообще. В лукавых глазках девушки уже играли знакомые бесенята. Глазки смотрели на другого.
Глава 46
Это был тот еще пикничок! Ядвига, растроганная рассказом Яся, явилась к пострадавшему воздыхателю не с пустыми руками. Пронырливый оруженосец намекнул девушке, что несчастный рыцарь загибается не только от ран и любви, но еще и от голода, а вместе с благородным господином мучительная смерть грозит и верному слуге. В общем, корзинка нехитрой снеди, которую принесла Легницко-Кульмская красавица, пришлась весьма кстати.
— Я не захватила никаких напитков, — улыбнулась девушка. — Но, вижу, от жажды здесь никто не страдает. Смею даже надеяться, благородный рыцарь угостит прославленным рейнским и свою даму сердца.
— О, разумеется, почту за честь! — не преминул отозваться фон Барнхельм. — Мое вино — ваше вино, милостивейшая и достойнейшая госпожа.
— Тогда приступим?
Обалдевший от счастья и алкоголя рыцарь со своей возлюбленной расположились на санях и укутались одеялами. Ясь занял самую выгодную позицию возле винного бочонка. Бурцев устроился рядом на потертом седле рейнца. Обе кружки достались гостям. Вольфганг цедил вино из походной фляги. Ясь жадно пил из своей каски, здорово смахивающей на ковш.
Болтали ни о чем. Фон Барнхельм длинно и тягомотно расписывал недавнее ристалищное сражение с тысячей адских демонов и не уставал при этом восхвалять достоинства прекраснейшей Ядвиги. Ясь глубокомысленно поддакивал господину. Бурцев молчал, выжидая подходящий момент для беседы со старой знакомой. Девушка хихикала, слушая лестные замечания одного рыцаря и не отводя глаз от другого.
Сказать по правде, Бурцев тоже частенько поглядывал на Ядвигу. И с каждой новой порцией рейнского взгляд его становился все откровеннее. Вспомнилась Легница, дом купца Ирвина, давние сомнения и соблазнительное ожидание. И явление полуголой Аделаиды, свисавшей из дыры в потолке.
Ох, Аделаида… Интересно, а если бы княжна не помешала им в тот раз, если бы он все же остался наедине с красоткой Ядвижкой?.. Конечно, эта любвеобильная нимфоманка тоже не идеальный вариант для долгой и счастливой совместной жизни. Но зато такие девушки идеально подходят для скрашивания сурового мужского одиночества. Такие умеют хотя бы на время развеять печаль после расставания с любимой.