Именно тогда я впервые столкнулся лицом к лицу с самим собой – своим вторым «я», в котором узрел в их полном, предельном развитии все до единого мои дурные склонности.
Оцените, по возможности, создавшееся положение. Вообразите этот ужас и задайтесь вопросом, в силах ли я был на следующее утро усадить себя за стол и состряпать что-то, хоть сколько-нибудь пригодное для публикации в «Лентяе». Я пытался. Умоляю вас поверить, что я со всей серьезностью отнесся к ответственности, которую вы на меня возложили. Да будет вам известно, что я, как никто из ваших авторов, понимаю, какими терниями усыпана редакторская стезя, поскольку сам когда-то занимал этот пост и, соответственно, стремлюсь к тому, чтобы никоим образом эти трудности не умножать. Поверьте, я честно пытался выполнить данное вам обещание. Но попытки ни к чему не привели, после этого происшествия я неделю не мог работать. Под конец недели я почувствовал себя лучше, вновь взялся за рассказ, и все шло хорошо, пока… пока это не повторилось. Мне снова явилось мое подобие, в чьих чертах, подобных моим, отражался порок, и это зрелище заново повергло меня в отчаяние.
Так продолжалось до 14 октября, когда от вас пришло письмо с категорическим требованием на следующий день прислать текст. Нет смысла говорить, что этого не случилось, но я должен вам поведать кое-что, чего вы еще не знаете. Вечером 15 октября со мной приключилось нечто странное, и мой рассказ о происшедшем, которому вы почти наверняка не поверите, послужит объяснением того, что обнаружилось 16-го, – в день, когда мое дальнейшее сотрудничество с вашим изданием оказалось под угрозой.
Вечером 15 октября в половине восьмого я находился у себя в библиотеке и пытался писать. Я был один. Жена с детьми уехала на неделю погостить в Массачусетс. Я докурил сигару и взялся за перо, и тут раздался звонок в дверь. Обычно на звонки откликается горничная, но в этот раз она, похоже, не услышала колокольчик и не подошла. Колокольчик зазвонил снова, но горничная и в этот раз не появилась. После третьего звонка я направился к двери сам. Передо мной оказался незнакомец чуть старше пятидесяти, высокий, худощавый, с бледным лицом, весь в черном. Я никогда в жизни его не видел, но всем своим обликом он так к себе располагал, что я, не зная ни кто он, ни что его привело, невольно обрадовался его появлению.
– Здесь живет мистер Терлоу? – спросил он.
Простите, что, как может показаться, я вдаюсь в мелкие подробности, однако лишь предельно обстоятельное описание всего, что случилось в тот вечер, надеюсь, сможет придать правдоподобие моему рассказу, а то, что от меня требуется правдивый отчет, я осознаю с такой же болью, как и вы.
– Мистер Терлоу – это я.
– Генри Терлоу, писатель? – уточнил незнакомец, окидывая меня изумленным взглядом.
– Да, – подтвердил я и, видя его непонятное удивление, добавил: – Я не похож на писателя?
Рассмеявшись, он честно признался, что по моим книгам составил себе совсем другое представление о том, как я должен выглядеть. Я пригласил его в дом, и он вошел. В библиотеке я предложил посетителю сесть и спросил о цели его прихода.
Полученный ответ доставил во всяком случае удовольствие. Гость уже не первый год следил за моим творчеством и давно хочет – чтобы не сказать «любопытствует» – познакомиться со мной и поведать, как ему нравятся некоторые мои рассказы.
– Я большой любитель чтения, мистер Терлоу, – сказал он, – а вашими стихами и юмористическими очерками я просто упиваюсь. Скажу больше: ваши сочинения не раз помогали мне справляться с жизненными трудностями. Временами, когда меня одолевала усталость или тревожили проблемы в делах, я брал наугад какую-нибудь из ваших книг и находил в ней поддержку и успокоение. Ваши книги избавляли меня от усталости и тревог, и нынче, оказавшись в этом городе, я решился вечером явиться сюда и поблагодарить вас за все, что вы для меня сделали.
У нас завязалась дискуссия о писателях и книгах, и я убедился, что посетитель в самом деле хорошо разбирается в произведениях современных авторов. Меня очень расположили к нему его простота и непринужденность, а также лестные отзывы о моих сочинениях, и я развлекал его чем только мог, показывая литературные сокровища из своей скромной коллекции: собственноручные письма, фотографии, нашумевшие книги, подаренные авторами. Разговор легко и плавно перешел на приемы, используемые в писательском труде. Посетитель задавал много вопросов о моих методах, и я обрисовал вкратце свой образ жизни, рассказал, что работаю дома, вдали от конторской рутины, чем, похоже, произвел на него большое впечатление. Пожалуй, я чересчур нахваливал свое житье-бытье, и под конец посетитель спокойно заметил, что, по всей видимости, жизнь у меня идеальная и благополучие мое ничто не омрачает.
Это замечание вернуло меня к пугающей действительности, и я вспомнил о странной прихоти судьбы, сделавшей меня жертвой потусторонних посещений, которые поставили под угрозу мою профессиональную пригодность и мой единственный источник дохода.
– Нет, – ответил я, обращаясь мыслями к своим злосчастьям, – похвастаться ничем не омраченным благополучием я не могу. Собственно, его очень многое омрачает. В настоящую минуту меня приводит в отчаяние моя полная неспособность исполнить обязательство, срок по которому подошел утром. Сегодня я должен был отправить в журнал рождественский рассказ. Заказчик ждет, но дело никак не сдвигается с места.
Выслушав это признание, посетитель заметно взволновался. Я надеялся, по правде говоря, что он тактично поторопится с уходом и я смогу вновь взяться за перо. Однако его сочувствие проявилось иначе. Вместо того чтобы попрощаться, он высказал надежду мне помочь.
– Какого рода история от вас требуется? – спросил он.
– О, обычная история о привидениях, с добавлением легкого рождественского колорита, как того требует повод.
– Ага, – кивнул посетитель. – А вы обнаружили, что жила фантазии истощилась?
Вопрос был поставлен прямо и, пожалуй, несколько дерзко, но я решил, что лучше будет дать ответ, ничем не выдавая, однако же, настоящую причину. Я не собирался настолько доверяться первому встречному, чтобы описывать ему свои невероятные встречи с жутким двойником. Правде он бы не поверил, поэтому я сказал неправду, согласившись с его предположением.
– Да, – подтвердил я, – жила истощилась. Уже не первый год я пишу истории о привидениях, серьезные и шуточные, и вот дошел до точки: и нужно, и не можется.
– Теперь все понятно, – кивнул посетитель. – Впервые увидев вас вечером у дверей, я не мог поверить, что автор, подаривший мне столько веселья, выглядит таким бледным, осунувшимся и безрадостным. Простите, мистер Терлоу, за вырвавшееся у меня признание, что ваш вид меня поразил.
Я улыбнулся в знак прощения, и он продолжил.
– Возможно, – сказал он с несколько нерешительным видом, – возможно, мой приход окажется кстати. Не исключено, что я сумею вам помочь.
– Был бы вам очень признателен, – снова улыбнулся я.
– Но вы сомневаетесь, что это в моих силах? А… ну да… конечно, вы не верите, как же иначе? И все же вот что я заметил: временами, когда я заходил в тупик в своей работе, мне помогали выйти из затруднения случайные несколько слов, оброненных кем-то, кто не имел о ней ни малейшего понятия. Я прочитал почти все ваши сочинения, много размышлял о некоторых из них и даже придумал несколько сюжетов, которые, как мне представляется, вам бы подошли. Я досадовал, что не обладаю вашим литературным талантом, чтобы воплотить эти идеи так, как сумели бы сделать вы, приди они вам в голову.
Пока пожилой джентльмен говорил это, его бледное лицо залилось румянцем, и я, не надеясь извлечь что-то полезное из предлагаемых идей, все же поддался искушению выслушать его, поскольку держался он подкупающе бесхитростно и явно всей душой желал мне помочь. Полчаса он излагал свои задумки. Среди них попадались неплохие, но не было новых. Иные вызывали неудержимый смех, и это пошло мне на пользу – ведь я не смеялся от души уже так долго, что при воспоминании об этом меня пробирала дрожь и я боялся, что вообще разучусь веселиться. Наконец я устал от его настойчивости и, едва скрывая нетерпение, напрямик объявил, что не смогу воспользоваться его идеями, хотя и очень признателен ему за доброту. Он вроде бы немного обиделся, но тут же замолк и, когда пробило девять, встал и пошел к двери. Было заметно, что в нем происходит какая-то внутренняя борьба, и вот, внезапно, успев уже взять шляпу и трость и надеть пальто, он сдался, повернулся ко мне и проговорил:
– Мистер Терлоу, я не хочу вас обидеть. Напротив, я от всей души желаю вам помочь. Вы мне раньше помогли, я вам рассказывал. Так почему бы мне не вернуть долг?
– Уверяю вас, сэр… – начал я, но он меня перебил:
– Прошу вас, одну минутку. – Посетитель извлек из внутреннего кармана своего черного пальто адресованный мне конверт. – Позвольте мне договорить: это прихоть человека, который вам симпатизирует. Десять лет я сам втайне писал рассказ. Он короткий, но, как мне кажется, неплохой. Я шел к вам сегодня, имея в виду две цели. Мне хотелось не только познакомиться с вами, но и прочитать вам этот рассказ. О том, что я его писал, не знает никто: я собирался устроить сюрприз своим… своим друзьям. Надеялся где-нибудь его опубликовать и направлялся сюда, рассчитывая на ваш совет. Как уже было сказано, писал я десять лет, вновь и вновь переписывая на досуге. Не думаю, что напишу еще что-либо. Я горжусь своей работой, но гордился бы еще больше, если бы вы… тем или иным образом употребили ее себе на пользу. Оставляю рассказ вам, сэр; хотите – публикуйте, хотите – выбрасывайте. Если решите печатать, меня порадует одно то, что он издан; я буду горд, увидев под ним ваше имя. Никто ничего не узнает: говорю же, никто ведать не ведает, что я писал рассказ; и впредь обещаю не обмолвиться ни словом, если вы поступите так, как я предлагаю – а вернее, прошу. Даже если бы мне вздумалось нарушить обещание и после публикации рассказа под