Ваше письмо получено. Как объяснение оно не стоит бумаги, на которой написано, но мы все здесь сошлись на том, что как рассказ это лучше всего, что вы до сих пор сочинили. Берем эту историю в рождественский номер. В конверт вложен чек на сто долларов.
Доусон предлагает отправить вас еще на месяц в горы Адирондак. Вы могли бы тем временем сочинить еще что-нибудь про упомянутый вами сон… что там такого происходило. Мне кажется, это плодотворная идея. Все затраты окупятся. Что вы на это скажете?
(Подпись) Неизменно ваш Дж. К.
Брэм Стокер1847–1912Крукенские пески
Мистер Артур Фернли Маркем, лондонский коммерсант, тот самый, что снял так называемый Красный дом близ деревушки Мэйнс-оф-Крукен, был кокни до мозга костей, а потому счел необходимым, раз он едет на лето отдыхать в Шотландию, запастись полным нарядом вождя шотландских горцев, точь-в-точь как на хромолитографиях и на сцене варьете. Как-то раз в мюзик-холле «Империя» он видел, как актер, выступавший под псевдонимом Великий Князь, – тот самый, что играл в «Короле-Буяне», – сорвал бурные аплодисменты зала в «Макслогане из Слогана» знаменитой шотландской песенкой «После хаггиса у всех пересохло в горле!». С тех пор яркий образ настоящего горского воина навеки запечатлелся в сердце мистера Маркема. И в самом деле, если бы удалось заглянуть в глубины души мистера Маркема, оказалось бы, что среди причин, по которым он решил поехать на лето в Абердиншир, на первом месте высится колоритная фигура Макслогана из Слогана. Так или иначе, судьба была к нему в высшей степени благосклонна – по крайней мере, в вопросах, касавшихся красоты внешней, – и подсказала ему остановить свой выбор на Крукенской бухте. Это очаровательное местечко между Абердином и Питерхедом, у подножия скалистого мыса, где в Северное море вклинивается цепочка высоких опасных рифов, которые здесь называют Шпоры. Между Шпорами и Мэйнс-оф-Крукен – деревушкой, с севера укрытой от ветра утесами, – лежит глубокая бухта в окружении множества поросших травой дюн, где кишмя кишат кролики. По обе стороны от бухты высятся скалы, и, когда на красную сиенитовую породу падают рассветные или закатные лучи, выходит очень красиво. Дно у бухты песчаное, ровное, вода в отлив отступает далеко, оставляя по себе гладкий плотный песок, на котором повсюду виднеются рыбацкие снасти на опорах: в бухте промышляют лосося. В одном конце бухты громоздятся несколько валунов, которые не заливает даже во время прилива – разве что в шторм, когда через них перекатываются зеленые волны. В отлив они оголяются донизу, и рядом с ними открывается, наверное, единственный в этой части восточного побережья участок зыбучих песков. Это полоса песка между валунами, которые покоятся на расстоянии футов пятьдесят друг от друга, но она, как и мели Гудвина, опасна только в часы прилива. Зыбун тянется в одну сторону до самого моря, а в другую – до высокого песчаного берега. На склоне холма, что вздымается за дюнами на полпути между Шпорами и Крукенским портом, и стоит Красный дом. Его кровля возвышается над пихтовым бором, окружающим дом с трех сторон, а обращенный к морю фасад полностью открыт. До самой подъездной дороги простирается ухоженный старомодный сад, а от нее в направлении берега вьется среди песчаных холмов заросший травой проселок, по которому вполне можно проехать в легком экипаже.
Промучившись тридцать шесть часов от морской болезни на абердинском пароходе «Бан Рай», шедшем из Блэкуолла, а потом еще в поезде до Йеллона и десяток миль в экипаже, члены семейства Маркем сошлись во мнении, что в жизни не видели такого прелестного уголка. Общее удовольствие было тем примечательнее, что никто из них по ряду причин не рассчитывал найти хоть что-нибудь приятное по ту сторону шотландской границы. Семья была большая, однако торговые дела шли прекрасно, так что можно было позволить себе различные удобства, и в том числе роскошный гардероб. Новые платья у девочек Маркем появлялись с невероятной частотой – к вящей зависти их подружек и вящей радости их самих.
Артур Фернли Маркем ничего не говорил родным о своем новом костюме. Он сомневался, что у них хватит деликатности избавить его от насмешек или по крайней мере от обидных намеков, а такое Маркем воспринимал болезненно и поэтому предпочел дождаться подходящего момента, чтобы предстать перед домочадцами во всем великолепии. Он потратил немало сил на изучение всех тонкостей костюма горцев. Для этого он не раз и не два посетил магазин «Шотландка. Чистая шерсть. Опт и розница», недавно открытый в Коптхолл-корте господами Маккалумом Мором и Родериком Макду. Мистер Маркем так волновался, что неоднократно совещался с главой фирмы, – тот просил называть его просто Маккалумом, безо всяких там «мистер» и «эсквайр». Он критически осмотрел все запасы пряжек, пуговиц, брошей, ремней и украшений, обнаружил в конце концов орлиное перо достаточно величественных пропорций и только после этого счел, что образ завершен. Но лишь когда он увидел костюм целиком – яркие краски шотландской клетки казались относительно скромными благодаря обилию серебра, – увидел брошь с самоцветами, и килт, и дирк, и спорран, – лишь тогда мистер Маркем окончательно уверился, что сделал правильный выбор. Поначалу он подумывал о тартане «Ройал Стюарт», однако отверг эту мысль, после того как Маккалум дал понять, что эта расцветка может привести к осложнениям, случись Маркему оказаться в окрестностях Балморала. Маккалум, который, кстати, говорил с заметным акцентом кокни, предложил взамен другие тартаны; но теперь, раз уж возник этот вопрос, мистер Маркем опасался, что точное воспроизведение цветовой гаммы может создать трудности, если он попадется на глаза членам клана, чьи цвета позаимствовал. В результате Маккалум согласился заказать – за счет Маркема – клетчатую ткань особой расцветки, которая не совпадала бы с уже существовавшими, но сочетала бы в себе черты разных тартанов. В основу рисунка лег «Ройал Стюарт», но в нем присутствовали намеки и на простоту узора кланов Макалистер и Оджилви, и на сдержанность цветовой гаммы кланов Бьюканан, Макбет, Маклеод и Чиф-оф-Макинтош. Когда Маркему показали образчик ткани, он поначалу испугался, как бы его семейство не нашло расцветку излишне броской; однако Родерик Макду так восторгался ее красотой, что Маркем не стал возражать, и костюм отдали в пошив. Маркем решил – вполне благоразумно, – что если ткань понравилась Макду, настоящему шотландцу, значит выбор сделан правильно, тем более что младший партнер фирмы и сам был мужчина видный и любил приодеться.
Когда Маккалум получил чек – кстати, на кругленькую сумму, – то заметил:
– Я взял на себя смелость заказать ткани с запасом – вдруг вы или ваши друзья захотите пошить себе еще что-нибудь.
Маркем был очень доволен и сказал, что будет только рад, если красивая ткань, которую они создали вместе, войдет в моду, – а так, несомненно, со временем и случится. Пусть Маккалум заказывает и продает как можно больше.
Как-то вечером, когда все клерки разошлись по домам, Маркем примерил обновку у себя в конторе. Результат ему понравился, хотя и несколько напугал. Маккалум поработал на славу и не пропустил ни одной мелочи, способной подчеркнуть грозное достоинство настоящего воина – обладателя костюма.
– Клеймор и пистолеты я, конечно, буду носить только по особым случаям, – сказал себе Маркем, раздеваясь. Он решил, что в первый раз облачится в костюм по приезде в Шотландию, – и поэтому в то утро, когда «Бан Рай» бросил якорь у маяка Гирдл-Несс, дожидаясь прилива, чтобы войти в порт Абердин, вышел из каюты во всем многоцветном великолепии нового наряда. Первое, что он услышал, была реплика одного из сыновей, который не сразу узнал отца:
– Ничего себе! Вот это да! Это же наш папаша!
Мальчишка ринулся в салон и сунул голову под диванную подушку, стараясь подавить хохот. Маркем был бывалый моряк, и качка ему не досаждала, поэтому его лицо, румяное от природы, еще больше порозовело от смущения – на него в очередной раз оказались устремлены все взоры. Он пожалел о своем отважном порыве – ведь по холодку он почувствовал, что из-под лихо нахлобученной набекрень шапочки-гленгарри виднеется плешь. Тем не менее мистер Маркем смело встретил взгляды компании незнакомцев. А услышав их замечания, не подал виду, что они его задели.
– Ох, чердак-то протекает у бедняги, – заметил кокни в пледе в огромную клетку.
– Совсем чокнутый, – сказал высокий тощий янки, бледный от качки, который дал себе слово поселиться как можно ближе к воротам Балморала.
– У меня идея! Давайте-ка выпьем по этому случаю! – воскликнул юный студент Оксфорда, направлявшийся домой в Инвернесс.
И тут до мистера Маркема донесся голос его старшей дочери:
– Где он? Где он?
И она побежала к нему по палубе – от спешки с ее головы даже слетела шляпка и болталась за спиной на лентах. Девушка была страшно взволнована, поскольку мать только что сообщила ей о состоянии отца, но, едва увидев его, она рассмеялась – да так, что смех перешел в истерику. Что-то подобное произошло и с остальными детьми. Когда все по очереди отсмеялись, мистер Маркем удалился к себе в каюту и отправил служанку жены передать всем членам семьи, что он незамедлительно хочет их видеть. Все явились, по мере сил скрывая свои чувства. Он сказал им – очень кротко:
– Дорогие мои, разве я не даю вам вдоволь денег на расходы?
– Да, отец! – серьезно отвечали они. – Нет на свете никого щедрее!
– Разве я не разрешаю вам наряжаться как душа пожелает?
– Да, отец! – На сей раз они были несколько смущены.
– Тогда, дорогие мои, не кажется ли вам, что с вашей стороны было бы добрее и милее сдержаться и не ставить меня в неловкое положение, даже если я и впрямь выбрал наряд, с вашей точки зрения, нелепый, хотя и вполне привычный в той стране, где мы намереваемся погостить?
Ответа не было, если не считать ответом то, что дети разом понурились. Мистер Маркем был хорошим отцом, и они это знали. Довольный, он продолжал: