Моряк подхватил кузину, беспомощно глядя на нее, и юноше показалось, что ее лицо словно рванулось ему навстречу. Он видел перед собой лишь широко раскрытые перепуганные глаза на мертвенно-белой пелене. Затем, обмякнув у него на руках, она прошептала:
– Это Джон. Он…
В этот момент, когда ужас обоих достиг своего предела, до них внезапно опять долетел звук шагов – тяжелая мерная поступь Джона Берли, выходившего в коридор. Изумление вперемежку с облегчением не позволили им ни пошевелиться, ни заговорить. Шаги приближались. Пара как будто окаменела; Мортимер не разжимал рук, а миссис Берли не пыталась высвободиться. Они смотрели на дверь и ждали. И через мгновение она распахнулась и на пороге возник Джон Берли. Он был совсем рядом и мог бы коснуться жены и ее кузена, все еще не разомкнувших объятий.
– Джек, дорогой! – воскликнула его супруга с пронзительной нежностью, странным образом преобразившей ее голос.
Секунду-другую Берли поочередно глядел на обоих, потом невозмутимо произнес:
– Я собираюсь ненадолго выйти на лужайку.
Его лицо было непроницаемо: он не улыбался, не хмурился, не выказывал никаких чувств – просто смотрел им прямо в глаза. Потом, прежде чем кто-то из них успел вымолвить хоть слово в ответ, он вышел в коридор. Дверь за ним захлопнулась. Он исчез.
– Он собирается выйти на лужайку. Так он сказал, – заикаясь, дрожащим голосом повторил Мортимер.
Миссис Берли высвободилась из его объятий и теперь молча стояла возле стола, полуоткрыв рот и вперив бессмысленный взор в пустоту. Она вновь ощутила какую-то перемену в комнате – казалось, что-то ушло из нее безвозвратно… Мортимер смотрел на кузину, не зная, что сказать или сделать. Ему вдруг пришло в голову, что он видит перед собой лицо утопленницы. Какая-то преграда, неосязаемая, но почти зримая, неожиданно возникла в разделявшем их узком пространстве. Что-то определенно закончилось прямо здесь и сейчас, у них на глазах. Преграда между ними становилась все выше и теснее, и слова Нэнси доносились сквозь нее все глуше.
– Гарри. Ты видел? Ты заметил?
– Ты это о чем? – сухо спросил он. Он пытался вызвать в себе гнев или презрение, но у него странным образом перехватило дыхание.
– Гарри, он изменился. Глаза, волосы… – Она смертельно побледнела. – Даже черты лица…
– Какого черта ты городишь? Возьми себя в руки.
Мортимер увидел, что она дрожит всем телом. Нэнси ухватилась за край стола, чтобы не упасть. У юноши тоже подкашивались колени. Он сурово посмотрел на нее.
– Он изменился, Гарри… изменился.
Ее исполненный ужаса шепот вонзался в него как нож – ибо ее слова были правдой. Он тоже заметил нечто необычное в облике Берли. Однако даже сейчас они слышали, как он спускается по голым ступенькам лестницы; шаги стихли, когда он пересекал холл. Затем грохнула наружная дверь, и слабое эхо этого удара достигло комнаты, в которой они находились.
Неуверенной походкой молодой человек приблизился к Нэнси.
– Дорогая, ради бога… все это сущий вздор. Не изводи себя. Я все с ним улажу… это целиком моя вина. – По ее лицу Мортимер догадался: она его не понимает, он говорит совсем не то, что нужно. Ее мысли витали где-то далеко. – С ним все в порядке. Он сейчас на лужайке, – торопливо продолжил моряк – и осекся, заметив, что от ужаса, парализовавшего сознание Нэнси, ее лицо побелело как полотно.
– Это вообще был не Джон! – выкрикнула она, охваченная горем и страхом, и ринулась к окну. Мортимер устремился следом. К его огромному облегчению, внизу четко вырисовывалась человеческая фигура. Это был Джон Берли. В робком рассветном сумраке они наблюдали, как он пересекает лужайку, удаляясь от дома. Потом он скрылся из виду.
– Вот он! Убедилась? – ободряюще прошептал Мортимер. – Он вернется через.
И тут его резко прервал стук в соседней комнате, еще более тяжелый и громкий, чем прежде. Миссис Берли, испустив жалобный вопль, упала ему на руки. Он чудом успел подхватить ее – поскольку сам оцепенел от необъяснимого ужаса и стал беспомощен, как ребенок.
– Дорогая, дорогая моя… о боже! – Мортимер склонился над нею и, совершенно потерянный, принялся неистово целовать ее лицо.
– Гарри! Джек!.. О господи! – надрывно стенала она. – Он принял облик Джона. Он обманул нас… чтобы дать ему время. И Джон сделал это.
Внезапно Нэнси рывком села.
– Иди, – велела она, указав на комнату за стеной, после чего безжизненно обмякла, повиснув у него на руках.
Мортимер перенес бесчувственное тело кузины на стул, а потом вбежал в соседнюю комнату, где его фонарик высветил труп ее мужа, свисавший со стенного кронштейна. Он перерезал веревку всего на пять минут позже, чем следовало.
1919/1921
Уильям Джеймс Уинтл1861–1934Призрак в «Синем драконе»
Синий дракон» был одним из старейших и почитался одним из лучших отелей в Солтминстере, а это говорило о многом. Задолго до того, как Солтминстер сделался известным морским курортом, задолго до того, как у отдыхающих появилась привычка отправляться к морю на каникулы или чтобы поправить здоровье, – задолго до всего этого в Солтминстере, старинном рыночном городке, кипела жизнь и он мог похвалиться многочисленными и достойными трактирами. В последние годы, чтобы обеспечить нужды приезжающих, там стали появляться и новые заведения. Они именовали себя отелями, а потому и старым гостиницам, дабы не отставать, тоже пришлось взять себе это более звучное имя.
Но хотя «Синий дракон» теперь и звался отелем и процветал больше, чем когда-либо, само место с годами почти не изменилось: оно оставалось восхитительно старомодным, и старинное убранство в комнатах сохранялось, как и традиционная английская стряпня. Тщетно искали бы вы там иноземные диковинки и новшества. Французским поварам и немецким официантам вход был заказан, и в том числе поэтому «Синий дракон» по-прежнему пользовался почтенной репутацией. Тем, кто хотел там погостить, следовало бронировать номера заранее.
И вот однажды остановиться в «Синем драконе» пожелал профессор Лейтем, который знал толк в этом деле. Профессор возглавлял кафедру ассирийской истории в Кембридже, где славился не столько своими лекциями, сколько умением разбираться в портвейне. Если он рекомендовал какой-нибудь отель, можно было не сомневаться, что и кухня, и вино там безукоризненны. Итак, он загодя забронировал номер и в середине июля отправился в Солтминстер, чтобы провести полтора месяца в тишине и покое и заодно отредактировать рукопись книги, которую он готовил к печати.
По прибытии в отель профессора поселили в комнате, вызвавшей полное его одобрение. Располагалась она в самой тихой и уединенной части здания, в конце длинного коридора, а окна ее выходили не на дорогу, а на сбегавшие к морю солончаковые болота. Обстановка внутри оказалась во вкусе наших бабушек и дедушек – именно такая, какая нравилась профессору Лейтему.
Но в комнате имелся один недостаток, который вызвал у нового постояльца сильное удивление: там стояли две кровати! Тело у профессора Лейтема было только одно, и вторая кровать была ему совершенно ни к чему. Да и делить с кем-либо свое пристанище вовсе не входило в его планы. Но хозяин отеля быстро разуверил гостя: номер иногда сдавали постояльцам, которым требовалась дополнительная кровать, поэтому ее здесь и поставили. Разумеется, никто не станет на ней спать, пока тут живет профессор. Хозяин полагал, что кровать не вызовет особых неудобств. Застилали ее лишь потому, что незастеленная кровать выглядит неуютно. Профессор в свой черед уверил хозяина, что, если кроватью не будут пользоваться, он ничуть против нее не возражает: в конце концов, туда можно складывать вещи.
Вынув из чемодана свое имущество, профессор Лейтем беспорядочно разбросал его по комнате (такое поведение всегда до крайности удручало его экономку в Кембридже). Вскоре вторая кровать была завалена предметами гардероба, книгами, рукописями и прочим добром.
Обустроившись, профессор отправился на прогулку, ознакомился, сверяясь с картой (по приезде в какое-нибудь незнакомое место он всегда первым делом покупал карту), с главными улицами и строениями городка, отметил для себя несколько лавок, торговавших подержанными книгами и антикварными диковинками, чтобы на досуге тщательно их обследовать, и наконец двинулся в сторону моря. Там он окинул неодобрительным взглядом купавшихся вместе разнополых курортников, а затем погрузился в изучение малоправдоподобной истории города, изложенной в местном путеводителе.
Надо сказать, что профессор Лейтем был экспертом в области истории и хорошо умел распознавать вымысел, рядившийся в платье факта. Посему он должным образом оценил подробный рассказ о визите королевы Елизаветы в Солтминстер и о ее пребывании в «Синем драконе» – в то самое время, когда на деле она страдала в Ричмондском дворце от смертельного недуга, от коего уже не оправилась. Всевозможные истории о призраках заинтересовали Лейтема гораздо меньше. Все они так или иначе имели отношение к «Синему дракону». Если верить этим басням, в старину гостить на знаменитом постоялом дворе было весьма занимательно.
В призраков профессор не верил. Он оперировал фактами, фантазий же на дух не переносил. Ни разу в жизни он еще не слышал такой истории о призраке, которая устояла бы перед детальным разбором или даже простым пересказом. Все они рассыпались на глазах, стоило только начать расспросы. Никто из его знакомых лично призраков никогда не видел, хотя многие знали кого-то, кто видел, но профессор хорошо понимал, чего стоят свидетельства из вторых уст. И все же забавно было обнаружить, что «Синий дракон» окружает столько легенд о привидениях. Профессора Лейтема подобные нелепицы, к счастью, не беспокоили, иначе ему, вероятно, спалось бы дурно. Впоследствии он сможет рассказать друзьям, что побывал в настоящем логове призраков и на собственном опыте убедился в ничтожности таких историй.
Он вернулся в отель как раз вовремя, чтобы переодеться к ужину, и, войдя в номер, сразу заметил, что оставленные им на второй кровати вещи кто-то аккуратно переложил на стол. Судя по всему, пока он отсутствовал, в комнате прибирала горничная, – но лучше бы она ничего не трогала. Профессор Лейтем переместил все обратно на кровать, понадеявшись, что это послужит достаточным намеком, переоделся и отправился ужинать.