Днем танк, следовавший самостоятельно, остановился в центре Серпухова. Надо было отдохнуть, перекусить, а главное — привести себя в порядок, в столицу ведь направлялись! Всем экипажем: Лавриненко, Федотов, Борзых и Бедный — двинулись в парикмахерскую. Только устроились, блаженствуя, в креслах, прибежал запыхавшийся красноармеец: танкистов срочно в комендатуру! А там незнакомый пожилой комбриг объяснил: со стороны Малоярославца к Серпухову подходит немецкая колонна. До батальона пехоты с противотанковыми орудиями, с мотоциклистами. Фашисты близко, а наша пехота только что поднята по тревоге, да и мало ее, и артиллерии нет… Просьба к танкистам: задержать колонну, дать время для организации обороны.
Задача, разумеется, не из простых. Подумать требовалось, как немца остановить и самим уцелеть. А думать пришлось уже в пути, в грохочущем танке. Если на что и мог рассчитывать Лавриненко, так это на внезапность. Устроить в удобном месте засаду, катуковскую засаду, как это бывало под Мценском.
Удобную позицию лейтенант нашел возле деревни Высокиничи в роще, откуда хорошо просматривалось шоссе. Танкисты быстро замаскировались. Вражеские разведчики на мотоциклах проскочили мимо. А вот и колонна. Впереди опять же мотоциклисты, потом батарея противотанковых орудий, штабные машины и ряды растянувшейся на марше пехоты. Впервые увидишь такое — дрогнешь. Но Лавриненко и его товарищи не новички.
Четыре орудийных выстрела прицельно с места, с близкого расстояния. Снаряды разметали мотоциклистов, разбили три пушки. И — рывок вперед, на четвертую, которую немцы начали разворачивать. Стальная махина с ревущим двигателем, изрыгающая пушечный гром и свинцовый ливень двух пулеметов, врезалась в колонну, опрокидывая и давя все на своем пути. Пехота брызнула в обе стороны от шоссе. А тут и наши стрелки подоспели, чтобы уничтожить, рассеять бегущих.
Танкисты вернулись в Серпухов. Представляю картину: по улицам городка грохочет танк, волоча за собой на прицепе целехонькое немецкое орудие с запасом снарядов, десяток мотоциклов, в колясках которых навалом трофейные автоматы. А замыкала процессию штабная легковушка, за рулем которой был механик-водитель сержант Бедный. В этой машине оказались штабные карты и документы настолько важные, что их сразу отправили самолетом в Москву, они помогли выявить места концентрации и направление ударов вражеских войск.
Пока танкисты умывались в парикмахерской, стриглись и брились, комендант Серпухова написал такой восторженный отзыв об их действиях, что полковник Катуков вряд ли выполнил свое намерение крепко взгреть лейтенанта за задержку. Не по своей вине задержался! О том свидетельствовал соответствующий документ.
Вот такие орлы были в танковой бригаде, которую Сталин лично переместил с одного участка фронта на другой, более опасный — на волоколамское направление. И подобный факт не единичен. Это уж потом, после смерти Иосифа Виссарионовича, злые клеветники-политиканы, искавшие популярности, начали кричать о том, что Сталин не разбирался в военном деле, не знал положения на передовой, руководил войсками по глобусу. Спросили бы Жукова, Рокоссовского, Василевского и многих других полководцев, хорошо знакомых с деятельностью Верховного Главнокомандующего. Указали бы они и на ошибки, упущения, к которым и сами причастны, но общая их оценка, без сомнения, положительная, высокая. А глобус в кабинете Сталина действительно имелся. Очень большой глобус. Это естественно. Руководитель великой державы, втянутой в мировую войну, должен был знать, где и какие события происходят на земном шаре. Это, конечно, второстепенно по сравнению с событиями нашими, внутренними, но знать все-таки нужно.
Закончим, однако, короткий рассказ о командире танкового взвода Дмитрии Федоровиче Лавриненко. Действуя в составе своей бригады, его взвод не раз отличился еще в боях на Волоколамском шоссе, на берегах Истры. Только лишь за те сутки, когда двадцать восемь героев-панфиловцев в неравном бою отразили удар немецких танков, группа старшего лейтенанта из шести машин, сражавшаяся в том же районе, из засад и неожиданными атаками уничтожила двенадцать вражеских Т-III и Т-IV. И это был не последний бой. Мужественный танкист погиб в середине декабря, когда мы наступали на Волоколамск, после долгих поражений испытав наконец радость победы. Погиб возле станции Горюны, где его и похоронили.
Ох уж эти Горюны — станция и деревня! На страдном пути от Волоколамска до Истры, до Дедовска и потом обратно до Волоколамска в октябрьских-декабрьских боях бессчетно и безвестно полегли многие тысячи наших воинов. Там, если похоронить каждого убитого по-христиански, в отдельной могиле, обочь дороги, то могильные холмики тянулись бы непрерывной чредой. А так — кого в братской зарыли, а кто остался лежать, засыпанный листвой да хвоей, со временем затянутый мхом: большие деревья выросли над павшими воинами, скрыв солдатские кости среди корней. Где-то там лежат девушки — подруги Зои Космодемьянской из группы, с которой она первый раз переходила через линию фронта. В лесах и на полях остались танкисты Катукова, пехотинцы Панфилова, кавалеристы Доватора. Я в ноябре часто бывал там и еще расскажу об этом. А сейчас добавлю только вот что. Ходом сражения на Волоколамском шоссе каждый день, а то и по нескольку раз в день интересовался Иосиф Виссарионович. Это направление особенно тревожило его. Он знал не только фамилии генералов и полковников, но и многих командиров среднего звена, таких, как Лавриненко. Часто звонил командарму-16 К. К. Рокоссовскому, подбадривал, старался помочь ему из скудных наших резервов. Сказал мне:
— Надо не скупиться на награды для тех, кто сражается под Москвой. Эти люди заслуживают самого высокого поощрения. Они дерутся как львы, как гвардейцы!
— Иосиф Виссарионович, почему бы не дать гвардейский статус — танковой бригаде Катукова?! Это будет первое в мире гвардейское танковое соединение. Катуковцы достойны.
— Гвардия была только пешая или конная, — полувопросительно произнес Иосиф Виссарионович и, подобрев лицом, шагнул ко мне. — Это правильное предложение, Николай Алексеевич. Возьмите на себя труд подготовить соответствующий документ.
Сознаюсь, с большим удовольствием составлял я черновик приказа, представляя, какой радостью озарятся прокопченные дымом, задубелые на морозе лица знакомых танкистов! Сам поехал бы к Катукову с хорошей вестью, но не довелось, были другие дела. А танкисты, их боевые друзья по 16-й армии действительно радовались, прочитав в одном и том же номере «Правды» постановление о присвоении полковнику Катукову звания генерал-майора танковых войск и указ о награждении его орденом Ленина. Об этом я не знал, это Сталин сделал по своей инициативе. В тот же день в подразделениях бригады был зачитан подготовленный мной документ. Вот они, слова, прозвучавшие перед строем танкистов возле заиндевелых машин, где-то на лесных полянах, на окраинах населенных пунктов, а то и в открытом поле. Слова признания воинской доблести и заслуг перед Родиной:
«ВСЕМ ФРОНТАМ, АРМИЯМ, ТАНКОВЫМ ДИВИЗИЯМ И БРИГАДАМ
ПРИКАЗ НАРОДНОГО КОМИССАРА ОБОРОНЫ СОЮЗА ССР
№ 337
11 ноября 1941 г.
г. Москва
О переименовании 4-й танковой бригады в 1-ю гвардейскую танковую бригаду
4-я танковая бригада отважными и умелыми боевыми действиями с 4.10 по 11.10, несмотря на значительное численное превосходство противника, нанесла ему тяжелые потери и выполнила поставленные перед бригадой задачи прикрытия сосредоточения наших войск.
Две фашистские танковые дивизии и одна мотодивизия были остановлены и понесли огромные потери от славных бойцов и командиров 4-й танковой бригады.
В результате ожесточенных боев бригады с 3-й и 4-й танковыми дивизиями и мотодивизией противника фашисты потеряли: 133 танка, 49 орудий, 8 самолетов, 15 тягачей с боеприпасами, до полка пехоты, 6 минометов и другие средства вооружения. Потери 4-й танковой бригады исчисляются единицами.
(…)
Боевые действия 4-й танковой бригады должны служить примером для частей Красной Армии в освободительной войне с фашистскими захватчиками.
Приказываю:
1. За отважные и умелые боевые действия 4-ю танковую бригаду впредь именовать:
«1-я гвардейская танковая бригада».
2. Командиру 1-й гвардейской танковой бригады генерал-майору танковый войск Катукову представить к правительственной награде наиболее отличившихся бойцов и командиров.
3. Начальнику ГАБТУ и начальник ГАУ пополнить 1-ю гвардейскую танковую бригаду материальной частью боевых машин и вооружением до полного штата.
Народный комиссар обороны Союза ССР
И. СТАЛИН
Начальник Генерального штаба Красной Армии
Маршал Советского Союза
Б. ШАПОШНИКОВ».
Так родилась она, наша танковая гвардия, и я горд, что хоть в какой-то степени причастен к ее появлению. От окраины Москвы пройдет потом 1-я гвардейская танковая бригада долгий путь через всю войну: завершающий выстрел ее тридцатьчетверки прозвучит возле Силезского вокзала в Берлине. А Михаил Ефимович Катуков закончит войну командующим 1-й гвардейской танковой армией. Станет он маршалом бронетанковых войск, две Звезды Героя украсят его грудь. На одной из редких наших встреч в мирное время я спрошу Михаила Ефимовича, что вспоминает он чаще всего из той неимоверно длинной войны. И он ответит без колебаний: «Бои под Орлом и на Волоколамском шоссе. Это было самое трудное, самое напряженное и, не удивляйтесь, счастливое время. Я ощутил свою силу, обрел уверенность, что могу бить любого врага. И эта уверенность никогда потом не покидала меня». Нечто подобное чувствовали, вероятно, и многие другие наши воины — участники великого сражения за Москву.
Глубокая ночь. В кабинете Сталина кроме него трое. У Берии красные, воспаленные глаза на бледном одутловатом лице. Настороженный, напряженный начальник Особого отдела РККА Абакумов. И ваш покорный слуга. Я редко встречался тогда с особистом, мало знал его, а он меня — еще меньше. Осторожен он был, любил перестраховаться. Власик однажды намекнул: интересуется, мол, вами Абакумов. «Спрашивал?» — «Да». — «А вы что? Посоветовали не совать нос?» — «Вроде бы начальство…», — уклончиво ответил Власик. А я предупредил: «Сообщите товарищу Сталину, иначе могут быть неприятности, и для вас в том числе». Сообразительный Власик, вероятно, таким образом и поступил. Не ведаю, как было, но при следующей встрече Абакумов почтительно вытянулся передо мной. Это уж слишком привлекало внимание к моей персоне. Пришлось еще раз предупредить через Берию.