В ночь на второе мая добрался я, наконец, до передовых частей 5-й ударной армии, которые вели бои за рейхсканцелярию. Точнее — до позиций знакомого мне и читателям 902-го стрелкового полка, которым командовал Герой Советского Союза (после форсирования Одера) подполковник Георгий Матвеевич Ленев. В свете разгоравшегося дня увидел на углу Фоссштрассе огромное серое здание, напоминавшее гигантскую казарму. Моросил дождь. Тускло отсвечивал мокрый асфальт. За мощной бетонной оградой — деревья внутреннего сада. Именно в этом здании размещались канцелярия фюрера, адъютантура вооруженных сил при фюрере и рейхсканцлере, персональная адъютантура Адольфа Гитлера и канцелярия национал-социалистической партии Германии — ведомство Бормана. Такой вот букет или такой гадюшник — кому как нравится.
Командный пункт Ленева — в кирпичном полуподвале. Сквозь пробоины виднелось серое низкое небо, проникал дым. При близких разрывах взметывалась пылевая взвесь — першило в горле. Здесь же, за уцелевшей стеной рухнувшего дома, укрывались лошади и верблюды, доставившие на передовую пушки полковой артиллерии. А концентрация войск была такая, что до позиций пушкарей — рукой подать. Всего метрах в двухстах от нас находилось орудие старшего сержанта — волжского богатыря Нестерова, выпустившее, как я уже говорил, самый первый снаряд по логову Гитлера. Тот снаряд, который, возможно, подтолкнул фюрера побыстрее избавиться от суда земного с упованием на милостивость суда небесного.
Настроение на КП Ленева было не торжественно-приподнятое, что вроде бы соответствовало необычности обстановки, а деловито-спокойное, очень будничное. Устали люди в непрерывных боях, сутки за сутками в руинах, в грохоте, среди смертей и пожаров. Измотались. Это я видел даже по сопровождавшим меня офицерам (майор в форме пограничника и два старших лейтенанта) и по сержантам с рацией. Все они, пользуясь свободной минутой, повалились на затоптанные матрасы, которыми устлан был цементный пол полуподвала. А я присоединился к Георгию Матвеевичу Леневу, который устроился на венском стуле возле подобия стола из снарядных ящиков, накрытых планом-картой Берлина. Обсуждал со своими подчиненными, что делать дальше, как сломить сопротивление немцев.
Командир батальона, наступавшего непосредственно на главный вход рейхсканцелярии, Ковалевский, худощавый капитан с интеллигентным лицом, темным от копоти, доложил о больших потерях. С вечера до утра батальон пять раз поднимался в атаку на «эту чертову дверь», по продвинулся лишь на сто метров, а впереди — открытое пространство. Гитлеровцы бьют не только встречным огнем, но и с флангов, даже с тыла. При очистке домов и развалин расползаются, как черные тараканы, прячутся по щелям, уходят в подземные коммуникации, а затем возвращаются. В батальоне не осталось ни одного ротного командира, уцелело всего лишь четыре взводных. Скоро пехоты совсем не будет. Такое же положение и у соседа справа, а с соседом слева локтевой связи нет. Надо бы ворваться в «эту проклятую канцелярию» одним броском, пока есть кому.
— Как с ранеными? — спросил Ленев.
— По возможности выносим. Ночь прикрывали, сейчас дым. Ветер в ту сторону.
— Надо, надо ворваться, — произнес Ленев, потирая лоб.
— Выкатываем все пушки на прямую наводку, — сообщил начальник артиллерии полка.
— Триста первая дивизия Антонова преодолела бетонный забор и ведет бой в саду канцелярии, — доложил начальник штаба.
— Еще не в здании?
— Нет.
— На открытом пространстве немец как метлою метет. Но надо, надо, — повторил Ленев. — Всем пушкам ударить разом, не жалея снарядов. По окнам, по крыше. А ветер, говоришь, в ту сторону?
— Точно, — подтвердил Ковалевский. Помните, как они нас на Одере дымом травили… Сколько у нас дымовых шашек? — оживился Ленев.
— На Шпрее целый склад захватили, — это начальник штаба. Еще не подсчитано.
— Тащите сюда, сколько успеете. Быстрей, пока ветер не переменился. Ослепим этих… черных тараканов.
Новую атаку подготовили в какие-то полчаса: полковая и вся приданная артиллерия беглым огнем ударили по выявленным целям. Затем повалил густой дым из множества шашек. В белесой мгле смутно угадывались вспышки выстрелов и разрывов. Батальон Ковалевского одним броском достиг стен здания, в окна полетели гранаты, пехота ворвалась в помещение.
Теперь задымленная площадь почти не обстреливалась. Подполковник Ленев перебежал ее вместе с начальником штаба и пятью автоматчиками. Следом связисты потянули телефонный провод. Минут через пятнадцать, когда пальба вокруг рейхсканцелярии заметно уменьшилась, площадь пересек я со своими сопровождающими. В здании дыма было больше, чем на улице, и он был ядовитее. Что-то горело. Трудно было дышать. Раздавались выстрелы, гулко рвались гранаты и фаустпатроны. Под ногами хрустела штукатурка и битое стекло, пружинили трупы. Из бокового коридора выскочил здоровенный всклокоченный немец, сбил с ног старшего лейтенанта, забрал что-то: майор-пограничник застрелил его из пистолета.
Добрались до просторного зала, где было светлее и воздух чище. Здесь, возле стены, уже развернул свой командный пункт подполковник Ленев. Работали два телефона, подбегали с донесениями связные. Явился командир взвода пешей разведки лейтенант Федор Горбатенко, в окровавленной гимнастерке, радостно-возбужденный. Доложил:
— Товарищ подполковник, полученная задача выполнена. Знамя полка установлено над канцелярией.
— Где?
— На крыше два световых плафона, один разбит, влезли по деревянным перекладинам.
Я взглянул на часы, было семь. Приказал записать время и фамилии разведчиков, поднявшихся на плафон. Впоследствии стало известно, что почти в этот же срок свое знамя подняли воины 301-й Донецкой стрелковой дивизии, ворвавшиеся в рейхсканцелярию с противоположной стороны здания.
Сопровождавший меня старший лейтенант-переводчик бегло опрашивал сдавшихся немцев. Один из них провел нас через зал для приема послов в «верхний» кабинет Гитлера. Массивная дубовая дверь. Просторная комната, отделанная красным деревом. Толстые ковры, глушившие звук шагов, и мягкая мебель были засыпаны битой штукатуркой. Посреди кабинета огромная, сорвавшаяся с потолка люстра.[93] Мои офицеры занялись бумагами, собирая их с пола, извлекая из ящиков стола. Переводчик выяснил у пленных, что Гитлер не появлялся здесь, наверху, давно, во всяком случае, несколько суток. Радист связался с генералом Серовым: я сообщил ему, где нахожусь, и сказал, что требуются специалисты из его ведомства. Он ответил — направляет немедленно. Вскоре действительно прибыло несколько офицеров контрразведки СМЕРШа из 79-го стрелкового корпуса. Трое из них занялись обгорелым колченогим трупом, который обнаружили солдаты Ленева, и выяснили, что это Геббельс. Но где же Гитлер или его тело? Никто из опрошенных немцев ничего не знал.
Посоветовавшись с Георгием Матвеевичем Леневым, я принял решение: спуститься в подземелье, о котором мы имели лишь общее и довольно смутное представление. Там, под многометровой толщей железобетона, в многочисленных помещениях и коридорах, еще продолжалась борьба. Но подполковнику Леневу смелости не занимать. Он взял с собой адъютанта, знавшего немецкий, и человек шесть разведчиков — все, что осталось от полкового взвода пешей разведки. Ну и я со своими. Мы были первыми, кто спустился в фюрербункер сразу вслед за очищавшими его бойцами.
На нескольких этажах подземного дома-бункера размещались десятки, а может, и сотни отсеков со стальными дверями в бетонированных стенах-перегородках. Ориентироваться, не имея плана, было очень трудно. Опасность — на каждом шагу: в некоторых отсеках, в темных нишах коридоров укрывались гитлеровцы. Стрельба возникала неожиданно. Валялось много убитых. На наше счастье, в подземелье еще горело электричество, продолжала работать автономная электростанция. Лампочки горели тускло, по коридорам и переходам тянулся дым, смешанный с пороховой гарью, но мы хоть ступени могли видеть. Нам просто повезло. Электростанция перестала действовать вскоре после полудня, подземелье погрузилось во мрак. Через двое суток я побывал там снова вместе с Жуковым и Берзариным, спускались при свете фонариков и мало чего рассмотрели. Все было разбито, разрушено, к дыму и гари примешивался тошнотворный запах разлагающихся трупов.
Возле «нижнего» кабинета Гитлера коридор был заполнен пленными немцами. Военные, почти все в черных и коричневых мундирах, были либо ранены, либо растеряны свалившимися на них событиями, да еще с перепоя. Трезвыми и деятельными были лишь гражданские чиновники, отсидевшиеся за стальными дверями, сохранившие при себе удостоверения личности и портфели с секретными документами, рассчитывая заполучить снисхождение в обмен на ценные бумаги.
В кабинете Гитлера полный порядок, словно фюрер только что вышел. Карты на стенах и на столе. Расписание поездов. Письменный прибор: чернильница наполнена до краев. Сюда привели личного повара, обнаруженного в отсеке кухни возле апартаментов Гитлера. Этакий детина в грязном халате, весьма упитанный, как и положено повару, либо изрядно перепивший, либо напуганный до полусмерти. Стоял руки по швам, тщетно стараясь подавить икоту. Его спросили: когда он в последний раз видел или готовил еду для фюрера? Повар ответил, что это было позавчера, а время не запомнил. «Все-все смешалось!» — бормотал он. Я поинтересовался не без умысла, как же повар осмелился забросить своего господина, оставить голодным на такой срок? Повар опять икнул: «Не заказывали… Не требовали». И, сделав судорожный глоток, добавил: «Никому не нужно. Ничего никому не нужно…»
Более конкретных сведений мы от него не добились.
Пройти по всему фюрербункеру не было никакой возможности. В некоторых отсеках закрылись сопротивлявшиеся гитлеровцы, в других что-то горело. Мы не побывали ни в подземном госпитале, ни в столовой, ни в гаражах, надеясь на то, что наши воины, очищавшие помещения, по возможности живыми выловят и доставят наверх фашистских главарей, коли таковые окажутся.