Документ за документом ложился в досье на Жукова. Чего только тут нет! Сообщение, подписанное Булганиным: «В Ягодинской таможне (вблизи г. Ковеля) задержано 7 вагонов, в которых находилось 85 ящиков с мебелью. При проверке документации выяснилось, что мебель принадлежит маршалу Жукову.
Установлено, что и. о. Начальника тыла Группы советских оккупационных войск в Германии для провоза мебели была выдана такая справка: «Выдана Маршалу Советского Союза тов. Жукову Г. К. в том, что нижепоименованная мебель, им лично заказанная на мебельной фабрике в Германии «Альбин Май», приобретена за наличный расчет и Военным советом Группы СОВ в Германии разрешен вывоз в Советский Союз…
Опись мебели, находящейся в осмотренных вагонах, прилагается».
Иосиф Виссарионович с любопытством прочитал весь акт комиссии, осмотревшей вагоны: длинный акт, содержавший 8 разделов с описанием 194 предметов. По-новому, с неким недоумением оглядывал обстановку своего кабинета, столь же спартански-скромную и целесообразную, как и убранство комнат кремлевской квартиры и дачи. Удивлялся не только размаху стяжательства, проявившегося вдруг у хорошо вроде бы знакомого человека, но и его доскональной «мебельной» образованности. Со специалистами консультировался, что ли? До отвращения противна была неуемная страсть к наживе и роскоши Иосифу Виссарионовичу, искренне считавшему, что люди, для своего же блага, должны не погружаться в бездонную пучину «вещизма», а пользоваться лишь тем, что необходимо для жизни, без всяких излишеств. Они — излишества — допустимы лишь в учебе, в познавании, в овладении культурой: в этих сферах от них только польза, и, следовательно, излишествами, как таковыми, они не являются.
Воспроизведение документа, заинтересовавшего Иосифа Виссарионовича, заняло бы слишком много места. Однако, учитывая впечатление, которое произвела опись на Сталина, да и на меня, хочется дать читателю некоторое представление о ней, перечислив лишь разделы акта.
«I. Гостиная для городской квартиры. (Светлое и красное дерево, обивка золотистым плюшем с голубыми цветами.)
II. Столовая для городской квартиры, модель «Шлибруни». (Светлый полированный орех, обивка малиновым плюшем.)
III. Гостиная для дачи. (Светлое и красное дерево, обивка золотистым плюшем с голубыми цветами.)
IV. Столовая для дачи. «Шлибруни» (Светлый полированный орех, обивка малиновым плюшем.)
V. Кабинет. Модель «Рафаэль» и «Грюнвальд». (Полированный орех Мозер с матовой инкрустацией под кожу.)
VI. Спальня для дачи. Модель «Элеонора». (Золотисто-желтая карельская береза, обивка голубым шелком с цветами.)
VII. Девичья комната. (Береза светло-полированная, обивка зеленый шелк с мелкими цветами.)
VIII. Детская комната. (Светлая вишня — обивка голубым материалом с цветами.)»
Всего, еще раз скажу, без малого 200 предметов. Неприятный осадок остался на душе после прочтения документа. Ко всему прочему, это ведь 1946 год, в стране послевоенная разруха, катастрофическая нехватка жилья, на полях неурожай, люди пухнут от голода. И — семь вагонов с шикарной мебелью. Кому, значит, чума, а кому пир горой.
Иное впечатление произвели на Сталина доносы, сообщавшие о взаимоотношениях Жукова с женщинами, — попытки и с этой стороны бросить тень на Георгия Константиновича. Были названы по крайней мере две фамилии: З-вой и К-вой. Дело это настолько щепетильное, что я, дабы избежать отсебятины, приведу лишь фразы из объяснительной записки самого Жукова, направленной им в Центральный комитет партии А. А. Жданову:
«Обвинение меня в распущенности является ложной клеветой… Я подтверждаю один факт — это мое близкое отношение к З-вой, которая всю войну честно и добросовестно несла свою службу в команде охраны и поезде главкома. З-ва получала медали и ордена на равных основаниях со всей командой охраны, получала не от меня, а от командования того фронта, который мною обслуживался по указанию Ставки. Вполне сознаю, что я также виноват в том, что с нею был связан, и в том, что она длительное время жила со мной. То, что показывает Семочкин, является ложью. Я никогда не позволял себе таких пошлостей в служебных кабинетах, о которых так бессовестно врет Семочкин.[104] К-ва действительно была арестована на Западном фронте, но она была всего лишь 6 дней на фронте, и честно заявляю, что у меня не было никакой связи».
Вопреки замыслам собирателей компромата сообщения об амурных приключениях Георгия Константиновича (по мнению Сталина, в общем-то, весьма скромных) нисколько не очерняли Жукова в глазах Иосифа Виссарионовича. Он не был фарисеем, сам в свое время и влюблялся, и ревновал, и изменял, а потому и к чужим грехам относился вполне снисходительно, если они, разумеется, не выплескивались за нормальные общепринятые рамки.
Весной 1944 года было, как обычно: собрались в кабинете Сталина наши седовласые мудрецы-правители, разговор зашел о молодом и удачливом генерале Черняховском Иване Даниловиче. Ему еще сорока нет, а уже поставлен командовать 3-м Белорусским фронтом и справляется не хуже других. Один недостаток: слишком неравнодушен к женщинам. Сами тянутся к нему, красивому и энергичному. Недалеко и до скандала. Надо что-то делать? — этот классический вопрос был обращен к Иосифу Виссарионовичу.
— Надо, — согласился он, в глазах запрыгали веселые чертики. — Завидовать будем, что нам еще остается… Пусть скажут ему об этом.
Гораздо сложнее выглядела развязка любовной драмы, действующими лицами которой были незаурядные люди, пользовавшиеся широкой известностью. Прославленный полководец, стройный красавец маршал Рокоссовский, одним лишь видом своим воздействовавший на женские сердца, не говоря уж об интеллигентности и мужественности, — этот рыцарь стремительным штурмом овладел обаятельной актрисой Валентиной Серовой. А может, это она опалила и зажгла Константина Константиновича вспышкой своего пламени — от этого суть не меняется. Чувство было обоюдным и острым.
Серова — женщина раскованная, капризная, избалованная обожателями — любви своей не таила, делясь радостью с друзьями и знакомыми: новость вскоре обошла «всю Москву». Показывала золотые часики с гравировкой «ВВС от РКК». Аббревиатура воспринималась двояко. Одними расшифровывалась как «Валентине Васильевне Серовой от Рокоссовского Константина Константиновича», другие улавливали нечто иное: «Военно-Воздушным Силам (намек на самого первого мужа Серовой, прославленного летчика, чью фамилию она носила) от Рабоче-Крестьянской Красной…» отсутствовавшая буква угадывалась сама собой.
Для полного счастья (или удовлетворения честолюбия) Валентине Васильевне не хватало лишь одного — юридического оформления отношений. Что особенного: там развелся, тут расписался. О легкости ее представлений свидетельствует шуточная эпитафия, созданная вроде бы Константином Симоновым — угадывается его стиль:
Под камнем сим лежит Серова Валентина,
Меня и многих верная жена.
Господь, спаси ее от сплина,
Ведь первый раз она лежит одна.
Актриса искренне недоумевала: почему это маршал не ведет ее в загс? Не понимала, сколь сложные проблемы стоят перед ним. Время было такое, что за внебрачные связи, за разрушение «первичной ячейки государства» коммунисты получали взыскания — до исключения из партии. А главное — хорошим ведь семьянином был Константин Константинович, привык к своему гнезду, любил жену Юлию Петровну и дочь Аду. Черт попутал, но не разорваться же! А бесцеремонная актриса уже и на квартиру к Рокоссовским приезжала, предъявляя свои претензии на Константина Константиновича. От разговора с посторонней дамой Юлия Петровна, конечно, отказалась, но скольких нервов стоил этот визит и ей, и самому маршалу. Охладил чувства Рокоссовского к напористой актрисе. И окончательно оттолкнула она его, когда направила письмо Генеральному прокурору СССР, сообщив о своей близости с Рокоссовским и требуя юридически закрепить этот факт. Бедный прокурор не знал, что и делать с такими персонами. Дай заявлению формальный ход — чем это обернется для маршала? Вплоть до того, что из партии вон и погоны долой. Нет уж, пусть разберутся на самом верху.
Иосиф Виссарионович покрутил головой, похмыкал, читая доставленное ему письмо Серовой, и начертал резолюцию: «Суворова сейчас нет. В Красной Армии есть Рокоссовский. Прошу учесть это при разборе данного дела. И. Сталин». Ну и учли, разумеется. А по поводу гравировки на золотых часиках выразился так: «Передайте товарищу Рокоссовскому, чтобы был поскромнее. Пусть не отождествляет себя со всей нашей Красной Армией, а понравившуюся женщину со всеми нашими Военно-Воздушными Силами». И не об этой ли резолюции, не об этих ли словах вспоминал потом Константин Константинович, когда стоял у гроба Иосифа Виссарионовича, не замечая бежавших по щекам слез. А ведь прежде никто не видел маршала плачущим.
По сравнению с любовной трагедией Рокоссовского увлечения Георгия Константиновича выглядели столь невзрачно, что не вызывали даже любопытства. Разве что повод для придирок. На соответствующие донесения Иосиф Виссарионович отреагировал не без юмора: «На этом фронте товарищ Жуков не добился заметных успехов». — Подумал и нашел объяснение: «Некогда было».
Более серьезно воспринял Сталин сообщение о том, что Жуков самолично наградил орденами двадцать семь артистов, приезжавших выступать в наши оккупационные войска в Германии. В том числе Русланову. «Какой щедрый! Присвоил себе права Верховного Совета, это никуда не годится!» За сей незаконный акт ЦК ВКП(б) объявил коммунисту Жукову выговор. Вообще говоря, весь компромат, поступавший на Георгия Константиновича, представлял собой лишь мелкие выпады-уколы, до поры до времени не опасные для грозного маршала. Но они создавали определенный фон, они закладывали ту платформу, с которой Берия и Абакумов намеревались нанести удар сокрушающий.
Первая стычка произошла в начале 1946 года. Страна переходила на мирные рельсы. Проводились соответствующие мероприятия. Сталин решил преобразовать наркоматы в министерства, передав часть властных полномочий из центральных в республиканские органы. Создава