«Если тебе еще интересно, кто замочил[2]карася[3]на Грузинской, позюкай[4]с фармазоном[5]Калиной. Он живет у своей шмары[6]в Кривом Овраге».
Вот это поворот…
Виталий Викторович отложил записку и посмотрел на пряник. Откусил от него малость и сделал большой глоток чаю. Если записка, ловко подкинутая ему той самой женщиной, что якобы случайно столкнулась с ним, касается дела Печорского — а о чем еще в ней может толковаться, как не об убийстве пожилого коммерсанта, — тогда следует непременно найти этого фармазона Калину и поговорить с ним. Авось, вскроется что-то новенькое, с помощью чего он сможет доказать невиновность Нины Печорской. Конечно, доказывать придется исключительно в свободное от службы время.
Глава 10. А любовник-то все-таки был
На следующий допрос Нина Печорская пришла отнюдь не разбитой и растерянной, какой предполагал увидеть ее Гриндель, но, напротив — готовой к решительному отпору. Это следователь почувствовал сразу, как только ее увидел, и был несколько сбит с толку. Он-то рассчитывал на то, что Печорская, поразмыслив в одиночестве и взвесив все «за» и «против», начнет давать признательные показания, естественно, стараясь выгородить себя и свести к минимуму свое участие в убийстве мужа, сваливая все напасти на незадачливого любовника, которого она, конечно же, по истечении времени все-таки назовет…
«Вот ведь сучка упертая», — в сердцах подумал Валдис Давидович, но все же произнес заранее приготовленные фразы:
— Вынужден предупредить вас, что запираться бесполезно. Мы имеем несомненные доказательства вашей причастности к убийству вашего супруга Печорского Модеста Вениаминовича. Молчание будет расцениваться как усугубляющее действие вашей вины. Настоятельно советую вам чистосердечно рассказать нам все, что произошло в канун Нового года, и тем самым смягчить себе наказание.
— А я и не собиралась молчать, — уверенно и твердо ответила Печорская. — Скажу вам, как есть, — я ни в чем не виновата.
— А я говорю вам, что мы знаем все, — сузил глаза Валдис Давидович, почему-то нервничая, что за ним наблюдалось крайне редко, да и то лишь на заре следовательской деятельности. Уверенность нагловатой дамочки определенно сбила его с толку. — Вот и о ваших ссорах с мужем мы тоже наслышаны, о чем нам поведали ваши ближайшие соседи…
— Да, мы с Модестом Вениаминовичем в последнее время не очень ладили, это правда, — прервала старшего следователя Нина. — Не знаю, что с ним такое случилось, но он стал скуп, придирчив и несносен в общении. Все, что я ни говорила, он принимал в штыки, и я старалась просто не заговаривать с ним, чтобы избежать очередных нападок на себя и конфликтов. Он же и так был не особо разговорчив, а тут либо молчал целыми днями, либо ворчал и привязывался ко мне с придирками по всякому поводу и без такового. Понять, почему он сделался таким несносным, я никак не могла.
— Конечно, сейчас вам ничто не мешает очернить покойника и обвинить в разладе в ваших отношениях его. Ведь он не может ни возразить, ни вообще что-либо ответить, — язвительно произнес Гриндель и тотчас пожалел о своем тоне. Следователь не должен поддаваться эмоциям и уж тем более выказывать их допрашиваемому, исключая моменты, когда ради того, чтобы добиться на допросе нужного результата, вынужден изображать добряка, зануду или человека недалекого и прямолинейного. Впредь придется следить за собой и не давать вырываться эмоциям наружу.
— Я не очерняю покойного, мне это ни к чему, — спокойно парировала выпад старшего следователя Нина. — Я говорю то, что присутствовало в наших отношениях с мужем. И вы не сможете доказать обратного…
— Еще как смогу, — заверил подозреваемую Гриндель. — Пока ваш муж осыпал вас подарками и не жалел ничего для вас — он вам был нужен. Но когда ваши непомерные требования стали все более возрастать, то ваша алчность стала задевать его. Он вынужден был отказывать вам в дорогих и незаслуженных подарках и тотчас сделался вам ненавистным. И вы убили его! — едва не воскликнул Валдис Давидович и снова пожалел о сказанном. Пафос тоже при допросах был излишен.
— Я никого не убивала, — несколько устало произнесла Нина Печорская, что отметил для себя Гриндель и приободрился. Опрашиваемый, который устал от допроса, скорее совершит какую-нибудь ошибку, нежели человек, решительно готовый сопротивляться.
— Не убивали… — повторил за Ниной Валдис Давидович. — Да все ваши показания откровенная ложь.
— Что — ложь? — вскинула голову Печорская.
— Да все! То, что предсмертная записка написана рукою вашего мужа, как вы утверждали, — это ложь. У меня на руках акт почерковедческой экспертизы, где дано заключение, что записка написана не его рукой, то есть предсмертная записка — подделка! Ваш муж ее не писал. Писал кто-то другой. Вам понятно, о чем я говорю? То, что вы тридцать первого декабря вернулись домой около одиннадцати вечера, — еще одна ваша ложь… — Старший следователь постарался на этот раз остаться беспристрастным. — Вы вернулись домой намного раньше и на момент убийства вашего мужа присутствовали в своей квартире. На чем базируется этот мой вывод? — опередил Валдис Давидович готовое сорваться с уст Нины Печорской возражение. — На еще одной вашей лжи. Опять-таки доказанной. Той, что вы с часу дня до почти одиннадцати вечера были у вашей закадычной подруги Веры Кругловой. И вы действительно у нее были! — с интересом глянул на допрашиваемую Валдис Давидович. — Правда, не до десяти или половины одиннадцатого, а всего лишь до трех часов дня. После чего, куда-то торопясь, поспешно удалились. Это показания Кругловой, вашей подруги, — пододвинул ближе к Нине протокол допроса Гриндель. — Можете посмотреть… Что скажете на это?
Отвернувшись в сторону, Нина Печорская угрюмо молчала.
— Вы солгали и, утверждая, что пробыли у своей подруги до позднего вечера, пытались тем самым втянуть и ее в ваши противозаконные делишки. И если бы она показала, что вы были у нее до половины одиннадцатого вечера, она бы стала соучастницей тяжкого преступления и отправилась бы вслед за вами в тюрьму, практически ни в чем не повинная. Вот какая вы… подруга. Сами же вы во время удушения вашего супруга находились в квартире и если и не принимали участия в его убийстве, то видели, как оно осуществляется. Говоря сейчас неправду, вместо того чтобы честно и искренне рассказать о том, что случилось в вашей квартире в районе семи вечера тридцать первого декабря прошлого года, вы, тем самым, становитесь соучастницей убийства. Однако я полагаю, — тут старший следователь уперся строгим взором в лицо Нины, — вы не просто соучастница. Вы организатор жестокого преступления и непосредственный его участник.
— Меня не было дома в то время, о котором вы сейчас говорите, — вымолвила Печорская.
— Вот как? — делано удивился Валдис Давидович. — А где же вы тогда были? Только не говорите, что ваша подруга Круглова ошиблась и вы действительно пробыли у нее почти до одиннадцати вечера.
Установилось тягостное молчание. Было хорошо заметно, что Печорской хочется высказаться, в какой-то момент она даже открыла рот, чтобы что-то произнести, но отвернулась, прикрыв лицо ладонью.
— Ну же, говорите… не молчите! В ваших интересах рассказать мне всю правду. Я хочу вам помочь. Или вы пытаетесь придумать какую-то ложь во спасение? — остро посмотрел на допрашиваемую старший следователь.
— Это будет не ложь, — совсем тихо произнесла Нина Печорская, все еще не решаясь рассказать правду.
— Тогда расскажите правду, — резонно предложил Валдис Давидович и продолжил уже в своей обычной манере вести допрос: — Признайтесь, наконец, что после посещения подруги Веры Кругловой вы вернулись домой. Вы торопились, поскольку к назначенному часу к вам должен был прийти ваш любовник. Он и заявился. Вы приступили к… — Гриндель немного помолчал, подбирая слова, — так сказать, к утехам… И тут вдруг случились какие-то непредвиденные обстоятельства. Смею даже предположить, какие именно… Неожиданно с работы возвращается ваш муж. Он видит жену в объятиях постороннего мужчины и… А что еще ему остается делать! Кидается на вашего любовника с кулаками. Тот, сопротивляясь — тоже как бы вынужденная мера, — душит его случайно попавшейся под руку бельевой веревкой. Молодость побеждает старость, и вот уже ваш муж — мертв! Ваш любовник, может, даже и не хотел убивать его, но так получилось… — Старший следователь вздохнул, как бы переживая ситуацию, понимая ее и где-то даже сочувствуя Нине. — Вы, естественно, в ужасе от произошедшего и решаете скрыть преступление, обставив дело так, будто ваш муж сам решил покончить с жизнью. Почему? Это вас особенно не заботит. Да и мало ли какие обстоятельства могут толкнуть его на такой роковой шаг… Так вот, — Валдис Давидович почти ласково посмотрел на Нину, — для имитации самоубийства вы с вашим… возлюбленным привязываете один конец той же бельевой веревки к ручке двери. Перекидываете другой конец веревки через дверь, делаете петлю, просовываете в нее голову Печорского и вешаете его на двери, будто это он сам взял и удавился. Для пущей убедительности в том, что произошло самоубийство, вы находите письма и документы мужа и пишете якобы его почерком предсмертную записку. Скорее всего, записку написал ваш любовник, поскольку женский почерк имеет свои специфические особенности, а записка, по заключению экспертов-почерковедов, написана именно рукой мужчины. Надо полагать, почерк в записке получился похожим на почерк вашего мужа не сразу, и вашему любовнику пришлось какое-то время потрудиться, чтобы написать ее именно почерком, схожим с почерком Печорского. Потом вы выпроваживаете любовника, после чего, выждав время до одиннадцати, когда вы, по вашей легенде, только что вернулись от подруги, выскакиваете на лестничную площадку, кричите благим матом и зовете соседей на помощь. — Гриндель замолчал, торжествующе посмотрел на Печорскую, после чего добавил уже несколько усталым тоном: — Что вы на это скажете, Нина Александровна? Ведь именно так все и было! А возможно, — нахмурил брови Валдис Давидович, — вы специально пригласили к себе любовника, чтобы вдвоем прикончить ненавистного вам супруга. И инициатором уголовных деяний являетесь именно вы! Осмотр и вскрытие тела Печорского показывают, что он был сначала задушен, после чего повешен на двери. Да что я вам это говорю, — всплеснул руками Гриндель. — Вы же это сами все прекрасно знаете. Зачем же отрицать очевидное? Это бессмысленно и глупо. Поэтому вам лучше сейчас дать признательные показания.