Задыхаясь, Тобин плотно зажмурил глаза и покачал головой. Боль была слишком сильна.
— Пора! — раздался женский голос. — Это надо сделать сейчас, дочь моя!
Открыв глаза, Тобин увидел призраков.
Они окружили его кольцом, и на каждом была корона, и каждый держал перед собой меч Герилейн. Принц не узнал их — их каменные портреты в усыпальнице были слишком грубыми, чтобы передать черты живых людей, но он понял, кто перед ним. И Герилейн Основательница стояла там, глядя на него, и его собственная бабушка, залитая кровью. А тот сухопарый мужчина с печальным лицом был, должно быть, Фелатимос, последний законный король.
Холодные пальцы коснулись лба Тобина. Он посмотрел вверх — и увидел то единственное лицо, которое уже отчетливо видел прежде. Это была Тамир, убитая королева. Именно она воззвала к нему, и она снова заговорила:
— Смелее, дочь моя! Ради Скалы, сделай это сейчас!
Кто-то вложил нож в руку Тобина. Это был Ки. Он плакал, опускаясь на колени рядом с Тобином.
— Ты сможешь, — прошептал оруженосец и снова отошел. Вид у него был такой, словно он посылал Тобина на казнь.
Тобин поднял нож. Вонзая его себе в грудь, он от боли закусил губы. Ему всегда казалось, что этот крошечный осколок кости можно вынуть легко, как занозу, но плоть затягивалась над ним, как затягивается на стволе дерева рана, нанесенная гвоздем. Он еще раз повернул нож — и услышал чей-то крик. Похоже, то был голос Брата, но Тобин и сам тоже вскрикнул.
Крошечная косточка наконец высвободилась; она была покрыта красной массой растерзанной плоти. Тобин не успел еще как следует ощутить ее в своих пальцах, как на него накатилась новая волна неистовой боли.
Его объяло белым пламенем, яростным и холодным как лед. Очутившись в этом аду, он не мог дышать, не мог думать, крикнуть, он ничего не слышал — но каким-то образом видел Брата, ощущал призрака, вцепившегося в него, объявшего его, проходящего сквозь него, как холодная черная тень в самом сердце белого пламени.
А потом боль отступила, и Тобин, обессиленный, лег на бок на гладкий, теплый камень. Призраки все еще стояли вокруг него, но теперь они стали бледнее, как тени, сотканные из серой дымки. Ступени вокруг Тобина почернели, белое пламя выжгло на них большой черный круг.
Брат исчез.
Оглядываясь, Тобин не замечал замерших в потрясенном молчании людей — он видел лишь, что его близнеца нет рядом. И он почувствовал это: болезненная пустота заполнила его. Они ничего не сказали друг другу на прощание, ни слова. Он вырвал Брата из своего тела — и призрак ушел.
— Тоб? — Теплая рука сжала его локоть, помогая сесть. Это был Ки.
Тобин потянулся к нему — и тут же застыл от ужаса, глядя на незнакомую кожу на своей руке. От кончиков пальцев до плеча она висела на нем свободно, как старая растянувшаяся перчатка, и была совершенно бесцветной. И все его тело выглядело так же: кожа превращалась в лохмотья, облезая с него под воздействием страшной магии. Тобин осторожно потер левую руку, и старая кожа отвалилась, открыв новую — гладкую, чистую. Но родимое пятнышко винного цвета осталось на месте, став ярче прежнего.
Тобин потер ладонь о ладонь, потом принялся тереть руки, плечи, сдирая с себя старую кожу, как змея весной. Он потер и лицо — и почувствовал, как тонкая сухая маска упала с него, но шрам в форме полумесяца остался на подбородке, Тобин нащупал его пальцем. Пламя почему-то пощадило его волосы, но Тобин чувствовал, что кожа на голове как будто тоже отделяется.
Он провел руками по груди — и замер, лишь теперь начав по-настоящему понимать, что произошло. Старая кожа, покрывавшая его грудь, натянулась, вздулась, как будто…
Как будто она была женским корсетом.
Задрожав, Тобин резко сорвала старую шелуху — и уставилась на свои маленькие груди.
Тобин почти не слышала поднявшегося вокруг шума голосов, пока стояла там и смотрела на себя. Ее мальчишеские гениталии сморщились, как пустая обертка кукурузного початка. Она дернула за свободно повисшую кожу на животе — и вместе с ней сорвала с себя внешние признаки мужского пола.
Ки отвернулся, зажав рот рукой, и Тобин услышала, как его вырвало.
Мир вокруг словно затянуло серым туманом. Она уже не чувствовала каменные ступени под ногами, она теряла сознание… Но Фарин был рядом, и он быстро набросил на нее плащ и поддержал ее. И Ки уже вернулся, его рука крепко обхватила ее талию.
— Все в порядке. Я тебя держу.
Жрецы и Аркониэль тоже подошли к ним, и пришлось раскрыть плащ, чтобы они могли произвести осмотр. Тобин смотрела в небо над головой, ее уже ничто не заботило.
— Все в порядке, Тоб, — прошептал Ки.
— Не… не Тобин, — выдавила она из себя. Губы у нее болели, в горле саднило.
— Да, у нее теперь должно быть женское имя, — сказала Калия.
Аркониэль негромко застонал.
— Мы об этом никогда не говорили!
— Я знаю, — прошептала Тобин. Призрачные королевы снова стояли вокруг нее. — Тамир, убитая королева. Она являлась мне… предлагала мне меч Герилейн… Ее имя. — Серый туман откатился от нее, глаза защипало от слез. — И Ариани — в честь моей матери, которая должна была взойти на трон. И Герилейн, ради Иллиора и Скалы.
Призрачные королевы поклонились ей — и растаяли.
Жрица кивнула.
— Тамир-Ариани-Герилейн. Возможно, это имя даст тебе силы и принесет удачу. — Повернувшись к притихшей толпе, жрица громко крикнула: — Я свидетельствую именем богов! Это женщина, и на ее теле те же самые родовые метки и шрамы!
— Я свидетельствую, — эхом повторила жрица Астеллуса, и остальные вслед за ней.
— Я призываю всех вас свидетельствовать! — крикнул Аркониэль, обращаясь к толпе. — Истинная королева вернулась к вам! По родимому пятну на ее руке и шраму на подбородке я удостоверяю, что перед вами стоит та же самая персона, но теперь — в своем истинном виде. Смотрите и увидьте Тамир Вторую!
Словно очнувшись, люди взорвались радостными криками — но даже поднявшийся шум не смог заглушить громкий треск, раздавшийся за спиной Тамир. Резная деревянная панель над парадной дверью замка — та, на которой был изображен меч Сакора, — раскололась и упала, открыв старое каменное изображение.
Глаз Иллиора снова взирал на Атийон.
Тобин вскинула руки, чтобы воздать почтение богу. Но рев толпы словно подхватил ее, поднял в воздух… и мир вокруг залило тьмой.
И в это самое мгновение афранский оракул громко захохотал в темноте своего подземелья.
Айя, вместе с полудюжиной других волшебников прятавшаяся в руинах таверны в Эро, пошатнулась и закрыла лицо руками, когда ее ослепил взрыв яростного белого света. И перед ее закрытыми глазами сквозь медленно угасающий огонь проступило лицо черноволосой, синеглазой молодой женщины.
— Благодарение Свету, — прошептала Айя, и ее соратники эхом повторили эти слова, с таким же почтением и благоговением.
А потом они в один голос громко закричали:
— Благодарение Свету! Королева возвращается!
В горах к северу от Алестуна волшебники Третьей Орески Аркониэля разом увидели в своем лагере то же самое видение и поспешили найти друг друга, плача от радости.
Видение с двойной силой ударило Нирина, когда он находился на крепостной стене. Он сразу узнал это лицо, несмотря на превращение, и в ярости вскинул вверх кулаки, проклиная за предательство и Светоносного, и герцога Солари и кляня своих наемных убийц, которые не сумели убрать с его пути отпрыска рода Атийона.
— Некромантия! — кричал он, раздуваясь от бешенства, как ядовитая змея. — Некромантия! Фальшивое лицо и фальшивая кожа! Но еще не все нити связаны!
Один из Гончих имел неосторожность подойти в это мгновение к мастеру — но тут же был поражен слепотой, а через сутки умер.
Лхел проснулась в своем одиноком доме в старом дубе и навела чары окна. Глядя в открывшийся перед ней туннель, она увидела, как Фарин несет девушку по какому-то коридору. Лхел всмотрелась в неподвижное лицо с закрытыми глазами.
— Кееса, — прошептала она и заметила, как чуть-чуть дрогнули веки Тобин. — Не забывай меня, кееса.
Она наблюдала еще несколько мгновений, убедилась, что Ки рядом, — и закрыла портал.
В горах еще стояла зима. Снег скрипел под ногами Лхел, когда она пробиралась к источнику, а темное пространство воды окружал лед.
Но в центре источник был чист. Склонившись над дрожащей поверхностью воды, ведьма увидела свое лицо, увидела, какое оно старое. Со дня зимнего солнцестояния у нее ни разу не было лунных кровотечений, а в волосах появилось много белых прядей. Если бы она оставалась среди своего народа, у нее были бы муж, дети, уважение. Но сейчас, согнувшись над черным окном воды, она сожалела лишь об одном: что у нее нет дочери, которая могла бы ухаживать за священным дубом и источником Великой Матери, так давно утраченными ее народом.
Она повернула ладони к невидимой луне и бросила над водой чары тайного зрения. В темной поверхности возникло одно-единственное изображение. Лхел всмотрелась в него, а потом медленно вернулась к своему дубу и легла на меховую постель, в ожидании вытянув руки вдоль боков ладонями вверх, и прислушалась к шуму ветра в ветвях.
Он появился бесшумно. И оленья шкура, закрывавшая вход в дупло, даже не шелохнулась, когда он вошел. Лхел почувствовала, как он вытянулся рядом с ней — холодный, как ледяная глыба, и как обхватил ее рукой за шею.
«Наконец-то я вернулся к тебе».
— Добро пожаловать, дитя! — прошептала Лхел.
Ледяные губы коснулись ее губ, и волшебница с готовностью открыла рот, позволяя демону, которого они назвали Братом, похитить ее последний вздох, как она похитила его первый.
Равновесие было восстановлено.
Они оба стали свободны.
Глава 53
Эриус сидел у окна в башне над воротами, наблюдая, как горит его столица. Несмотря на все усилия целителей, у него началась гангрена, и она расползалась по его телу. Плечо и грудь уже почернели, правая рука распухла и висела безжизненно. Не в силах сесть на коня и сражаться, он должен был лежать тут, на кушетке, окруженный унылыми придворными и шепчущимися слугами. Лишь изредка ему приносили донесения. Все еще цепляясь за меч Герилейн, он беспомощно смотрел из башни на гибнущий город.