— Что он за человек?
— Он — прекрасный человек, имеет свой бар во Франкфурте и часто приезжает смотреть новейшие номера в некоторых здешних ночных клубах.
— Стриптиз?
— Да. Он говорит, ему нужны иностранные актеры. Он предлагает им работу, ознакомившись с их номерами. А в общем он — приятный человек, дает щедрые чаевые. Его фамилия — Мински.
— В этих трех чемоданах вещи мадемуазель Рендинг. Если бы вы пришли на полчаса позже, я передал бы их в полицию. Я жду с одиннадцати часов. — Эти слова сказал элегантно одетый, седой господин небольшого роста с багровым лицом, типичным для закоренелых пьяниц, и в очках в роговой оправе. Он говорил быстро и резко, стоя в библиотеке на первом этаже замка Рамбуйе. В камине потрескивал огонь. Дверь Паносу открыла служанка и провела его в библиотеку. Там его ждал человек, который при виде Паноса кинулся к нему и, не дав сказать ни слова, громко заявил:
— Меня зовут Жюль Тиссо, адвокат. — Он протянул Паносу удостоверение личности.
Тиссо?
И вдруг Панос вспомнил, где он уже видел это лицо, похожее на лицо гнома: в газетах! Тиссо — адвокат, поведение которого на судебных процессах было сравнимо лишь с сенсационными театральными премьерами.
Свет слабо освещал массивные полки, сплошь уставленные книгами. Ветер бросал капли дождя и намокшие листья в высокие окна замка.
— Месье Тиссо… но почему… при чем здесь полиция?
Жюль Тиссо уже обдумал свой план действий. Он разбирался в людях и поэтому большей частью презирал их. В данном случае он понимал важность сочетания угроз и настойчивости, способных повергнуть в панику этого молодого, неискушенного человека. Натиск, натиск и еще раз натиск. Не дать опомниться этому наивному щенку. Беспардонные методы, быстрота реакции и исключительная наглость помогали Тиссо побеждать и не таких противников. Он грубо ткнул пальцем Паноса в грудь.
— Буду говорить я. Вы уже видели мое удостоверение. А где ваше? — продолжал он. — Что? Не будете ли вы так добры… а может, у вас нет документов?
Панос смущенно вынул свой паспорт.
Месье Тиссо открыл его и насмешливо проворчал:
— Иностранец, понятно, разрешение на временное пребывание. Что вы делаете в Париже?
— Учусь в Сорбонне. Будьте так добры…
Тиссо небрежно махнул рукой.
— Я уверен, что вы знаете, где находится эта женщина.
— Я проезжал мимо в такси и увидел…
— Такси? Вы водитель такси?
— Да.
— У вас, разумеется, должно быть разрешение на это.
— Видите ли, месье, я…
— Молчать! Благодарите Бога, если это дело не кончится для вас плачевно.
— Плачевно? — заикаясь, спросил Панос. — То, что произошло здесь, может иметь плохие последствия только для мадам Авиньель!
Адвокат снял очки и начал протирать их, близоруко сморщив красные, воспаленные глаза.
«Этот молодой парень еще сопротивляется, но довольно слабо», — подумал Тиссо.
— Повторите, пожалуйста, — мягко сказал Тиссо.
— Вы уже слышали. Где мадам Авиньель?
— В отъезде.
— Неправда!
— Молодой человек, я предупреждаю вас. Эта маленькая немецкая проститутка…
Панос стиснул кулаки.
— Прошу без оскорблений, иначе я подам жалобу.
— Именно это я и сделал, — спокойно сказал Тиссо и снова надел очки. Дрова в камине громко потрескивали. Панос дрожал всем телом. Адвокат с удовлетворением отметил это.
— Что вы сделали?
— Вчера вечером я подал жалобу на эту… на мадемуазель Рендинг. От имени моей клиентки мадам Авиньель. Эта молодая особа отплатила вопиющей неблагодарностью за гостеприимство моей клиентки. Да, патология, тут ничего не поделаешь, но мы не можем позволить это во Франции. — Адвокат снова ткнул Паноса пальцем в грудь.
— Если вы вмешаетесь в это дело, то я постараюсь, чтобы вас выдворили из Франции в течение сорока восьми часов. Мне совершенно безразлично, как вы будете объяснять это в Сорбонне или в любом другом университете, если уж на то пошло.
— Вы подали прошение о высылке из страны мадемуазель Рендинг?
— Моя просьба удовлетворена. В подобных случаях наша полиция работает весьма быстро. Вам надлежит сообщить мне, где находится в настоящее время эта молодая особа и ваш адрес. В кухне ждет жандарм, который должен препроводить вас на набережную Инвалидов. А детектив постарается затем, чтобы приказ о высылке из страны фрейлейн был выполнен в срок. У нее в распоряжении сорок восемь часов на то, чтобы покинуть пределы Франции. Если к тому времени она не покинет страну, то будет выдан ордер на ее арест, и тогда вышлют насильно.
Коротышка сделал глубокую затяжку и, не дав Паносу сказать ни слова, продолжал:
— Я ничего не имею против вас, месье, и даже могу позволить вам сомневаться. Но мой вам совет — держитесь от этого дела подальше.
— Поймите же наконец, отец мадемуазель Рендинг — один из богатейших и самых влиятельных людей в Германии!
— Что это значит? — гаркнул Тиссо. — Вы угрожаете?
— Нет… разумеется, нет, но…
— Мне жаль отца. К сожалению, детей не выбирают. Но спектакль, который устроила его дочь прошлой ночью в пьяном состоянии, просто отвратителен. Даже жандарм, которого я вызвал после телефонного звонка мадам Авиньель, сказал…
— Бритт не была пьяной! — крикнул Панос. — Она не употребляет спиртного. Что же касается отвратительного поведения…
Указательный палец Тиссо так сильно ударил в грудь Паноса, что тот отшатнулся назад.
— Не советую вам кричать, понятно? — резко сказал Тиссо. — Фрейлейн была «под мухой». Будучи в таком состоянии, она приставала к мадам Авиньель, которая уже была в постели. Ее поведение можно квалифицировать как…
— Но это ложь!
— Ложь?! Крики мадам о помощи разбудили всю прислугу, а также подругу мадам, графиню де ля Турньер. Их заявления в полицию совпадают с показаниями мадам Авиньель. Это заявления французских подданных — вот так… Если вы не очень глупы, молодой человек, то учтете это и сделаете для себя выводы, лично для себя… Неужели вам наскучило грызть себе спокойно гранит науки и беззаботно дремать на лекциях, получая вполне приличную стипендию?
Панос не обратил внимание на язвительную реплику адвоката и его удивительную осведомленность.
— Но в чем они обвиняют Бритт? Не могли же они сказать, что…
Тиссо подошел к телефону.
— Я сыт вами по горло. Два иностранца пытаются шантажировать. Я думаю, будет лучше, если я сообщу о вас в полицию.
Панос не мог собраться с мыслями. «Заявления в полицию. Умелый адвокат. Все французские подданные. Моя учеба. Приказ о высылке Бритт, а затем и меня. Этого нельзя допустить. Мне нужно выиграть время. Потом что-нибудь придумаю. Только без полиции».
Тиссо уже набирал номер.
— Положите трубку, — спокойно сказал Панос.
Тиссо повернулся и с удивлением посмотрел на молодого грека.
— Стало быть, вы образумились. Я полагаю, вы учли влиятельное положение в обществе семьи Авиньель.
Панос сел на один из трех чемоданов.
— Что с вами?
— Я плохо себя чувствую.
— Могу себе представить, — злорадно сказал адвокат.
— Зовите жандарма, который должен сопроводить меня в Париж.
— Вы стали трезво мыслить, мой друг. — Адвокат положил руку на плечо Паноса.
— Я вам не друг, — ответил грек. — Уберите вашу руку.
Жюль Тиссо, улыбаясь, снял руку с плеча Паноса. «Справедливость превыше всего», — подумал Панос.
Мински не был патологическим скрягой, а всего лишь расчетливым человеком. Он жил в двухкомнатной квартире, которую снимал у вдовы, полагавшей, что ее квартирант работает официантом в ночном клубе.
Я жил на первом этаже уютного старого домика на улице Хампердинк-штрассе недалеко от парка Луизы. Несколько лет тому назад освободился второй этаж виллы, и я попросил Мински взять его в аренду.
— Зачем? — только спросил он.
У него не было машины, но зато было три смокинга и отличный гардероб. Мински стригся у дорогого парикмахера, занимался своим бизнесом в баре одного из лучших отелей Франкфурта, и куда бы он ни поехал, всегда останавливался в первоклассных гостиницах. Его расходы были просто астрономическими.
— Нужно производить благоприятное впечатление, — сказал мне Мински, когда я спросил его о причине столь крупных расходов. — Это часть бизнеса. Полезное вложение капитала. Все это окупится с лихвой.
Как только Мински приезжал в Париж в поисках новых номеров для нашего клуба, он щедро раздавал чаевые, и его всегда с охотой принимали в лучших домах города.
В конце октября Мински прибыл в Париж.
Бритт Рендинг, одетая в элегантное платье, с самоуверенным видом знатной дамы, заняла номер в отеле «Скриб» в девять часов утра. Примерно в одиннадцать она позвонила в номер Мински, назвала себя и сказала, что ей крайне важно встретиться с ним. Может, он зайдет к ней в номер?
— Буду у вас через десять минут, — ответил Мински.
Он явился к Бритт в темно-сером костюме, белой шелковой рубахе, в галстуке в серебристо-серую полоску с перламутровой заколкой. Бритт была одета в огненно-красный пеньюар из креп-жоржетта с красными кружевами поверх красных лифчика и панталон, а на ногах — красные шелковые туфли на высоких каблуках, украшенные красными перьями марабу. Она была сильно накрашена и походила на благоухающий экзотический цветок, обворожительный и манящий, который при ближайшем рассмотрении чаще всего оказывается ядовитым.
— Вы фрейлейн Рендинг, о которой мне говорил шофер такси… — сказал Мински.
— Да, — ответила Бритт. — Садитесь, пожалуйста, господин Мински.
— Панос знает?
— Нет, — решительно и твердо сказала она.
Мински быстро встал.
— Подождите, прошу вас! Панос сейчас спит. Он всю ночь был с вами и к утру очень устал.
— Я тоже, — сказал Мински. — Панос мне рассказал о том, что с вами случилось.
— Сегодня я должна покинуть Францию.
— Панос хочет подать жалобу на эту женщину из… из… ну, вы знаете, откуда. Он хочет, чтобы вы остались у него.